Мумия сотрудницы и коллекция древних черепов. Экскурсия по музею анатомии Пермского медуниверситета

В анатомическом музее Пермского медуниверситета имени Е.А. Вагнера — около тысячи анатомических препаратов (именно так называют экспонаты этого музея), среди которых лёгкие, желудки, сердца, почки и даже мозг самого профессора Виктора Карловича Шмидта. Его в 1916 году командировали в Пермь в местное отделение Петроградского университета, где он основал кафедру анатомии. Позже на время возглавил и Пермский университет. Экскурсию по легендарному музею анатомии специально для 59.ru провел Павел Гаряев — кандидат медицинских наук, доцент кафедры нормальной, топографической и клинической анатомии, оперативной хирургии. Он работает здесь уже 34 года и с десяток препаратов изготовил сам.

Как 59.ru рассказали на кафедре, сейчас залы, где хранятся препараты, называют не музеем, а экспозиционными комнатами.

«Без анатомии нет ни хирургии, ни терапии, а есть одни суеверия и предрассудки», — по легенде, такими словами начал свою первую лекцию для студентов-медиков в октябре 1916 года первый заведующий кафедрой анатомии — профессор Виктор Карлович Шмидт. Анатомический музей был основан в том же году.

— Виктор Карлович Шмидт — ректор всего большого университета у железнодорожного вокзала (сейчас ПГНИУ. — Прим. авт.), одновременно основатель нашей кафедры. Я покажу вам его мозг со всеми извилинами, — интригует Павел Гаряев перед экскурсией. — Он был всегда в безукоризненном фраке — даже во время гражданской войны и разрухи. В 1926 году по просьбе студентов и преподавателей горсовет дал кафедре его имя.

«Prepare» c латинского языка — готовить, приготавливать. Препарат — то, что получилось в результате. А весь младший персонал в медицинских институтах, как рассказывает доцент кафедры, называли препараторами. Хотя в последние десять лет такой должности уже нет.

— Анатомий очень много, десятки: нормальная, клиническая, топографическая, патологическая, судебно-медицинская и другие. Слово анатомия как переводится на русский язык? «Anatemno» — от греческого — разрезаю, расчленяю. Эта кафедра была самой большой в вузе, — говорит Павел Гаряев.

Первый зал, в который мы идём, — внутренних органов. Попасть сюда на экскурсию могут пермские старшеклассники — те, кто хочет поступать в медицинский, или все желающие в рамках уроков ОБЖ, чтобы посмотреть, как на органы влияют вредные привычки человека.

— Это грудная клетка годовалого ребёнка. После консерванта-формалина ткани, конечно, не розовые, выцветшие. Показываю его, чтобы продемонстрировать соседний препарат (он серого цвета. — Прим. авт.) Цвет отличается? Таким образом мы демонстрируем лёгкое курильщика. Сколько курил, не знаю, но у него всё ещё более-менее прилично. Если взять кафедру патологическую, то там представлены лёгкие, черные как мои брюки — они принадлежали шахтёру, который до пенсии в Кизеле отработал. У него антракоз лёгкого (поражение, вызванное вдыханием частиц угольной пыли. — Прим. авт.). Любые примеси, которые мы вдыхаем в воздухе, вызывают раздражение.

Рано или поздно, по словам преподавателя, клетки не выдерживают и начинают неконтролируемо размножаться — это рак.

— Каждый четвёртый из нас умирает от рака. И будет всё больше в связи со старением населения. Здесь у нас представлен срез лёгкого — вверху с вкраплениями темнёнькими, а снизу — как варёное куриное мясо. Вроде бы здоровое, а на самом деле нет — это огромный раковый узел.

Другой интересный препарат — хрящи гортани. Есть адамово яблоко (устаревшее название выступа гортани — кадыка. — Прим. авт.), щитовидный хрящ и перстневидный хрящ — его так назвали, потому что похож он на перстень из-за отверстий с двух сторон.

— Видно, что хрящики местами голубые, как и положено, — поясняет Павел Гаряев, — но местами уже жёлтые, как кость подъязычная. Это значит, что в этих местах они начали превращаться почти что в кость, потеряли эластичность. Поэтому совет: не надо слишком сильно дергать свою старую собаку за поводок, и бабушку не надо слишком сильно обнимать — хрящи могут треснуть.

Есть в зале внутренних органов препарат нормального желудка. Но есть и желудки с аномалиями: врождёнными или приобретёнными. Например, желудок «песочные часы», суженный посередине. Или с язвенной болезнью — когда на стенке желудка образуются дефекты. Возникает это, по словам Павла Гаряева, из-за неправильного питания.

— Допустим, желудок вывернули наизнанку — должно быть много складок, а бывает вообще полированная поверхность — это уже язвенный гастрит. Вот, посмотрите, печень нормальная — гладенькая, а эта, как кожа у крокодила, пупырчатая. Так заканчивают все хронические алкоголики, если смогут дожить.

Хотя печень, как отмечает медик, — орган, который хорошо восстанавливается. Когда у доноров забирают часть печени — она вырастает. Но, если постоянно по ней «бить» алкоголем — клетки восстанавливаться не успевают.

— Они жиреют, лопаются, погибают. Если бы препарат не был в формалине, печень была желтоватая — алкогольная жировая дистрофия переходит в цирроз, а цирроз уже не вылечить.

На полках и стеллажах также кроются и другие анатомические сокровища. Они помогают студентам-медикам в учёбе.

— Изучаем всё на двух языках: анатомию — на латыни, а болячки и методы исследования — на греческом, — добавляет медик.

Исторический зал музея

Самые ранние препараты ещё в 20-е годы изготовил профессор Шмидт. Они были в единственном экземпляре и для сохранности их прикрепляли цепями к учебным столам. Частично витрины с ними сохранились в историческом отделе музея.

— Некоторые препараты погибают, некоторые появляются. Переезжали ведь не раз: и во время войны, и в 72-м году на Коммунистическую. Очень много керамических фигур разбилось, а что-то отдавали медучилищам.

Некоторые препараты Павел Гаряев изготовил сам — например, скелет кошки.

Один из уникальных — мумия женщины. По легенде она завещала своё тело кафедре и студентам университета, однако доподлинно это неизвестно.

— Точно, что была лаборанткой у Шмидта, точно, что в 1924 году умерла. Насчёт того, завещала она себя или нет — это легенда. Было это на самом деле или нет, кто знает? Раньше ведь не спрашивали, это сейчас есть права детей, права собак, права покупателей, права трупов. А тогда — забальзамировали и всё.

Кроме этого, в исторической части музея хранится препарат головного мозга профессора Шмидта — тот самый, что нам обещали показать.

— С тех пор как в 1924 году умер Ленин, его мозг изучили, все извилины измерили, сосчитали, взвесили и ничего необычного не нашли. Потом из Германии пригласили нейрогистологов, которые стали изучать головные мозги у всех самых умных профессоров, министров, генералов Советского союза. В том числе министра, в честь которого назвали улицу, где находится наш университет — Луначарского. Он был министром образования, культуры и наук.

К чему привели исследования доцент кафедры анатомии не рассказал, но отметил, что в закрытом отделе редких и древних книг университетской библиотеки есть также описания головного мозга многих профессоров, которые там работали.

— Все они индивидуальные, — рассказывает Павел Аркадьевич, — у каждого человека извилины левого и правого полушарий немного разные. Первое — художественное, другое — математическое. У левшей всё наоборот.

На стеллажах бережно хранится коллекция старинных черепов, которые были найдены при раскопках на реке Сылва в селе Троица профессором Николаем Ансеровым, когда он заведовал кафедрой в 1923–1926 годах.

— Это тоже 1924 год. Черепа все с одного захоронения, датируемые XVI веком. Кладбище там размыло, а поскольку занимался профессор антропологией, он собрал сто черепов, описал их, нашёл у каждого какие-то особенности и по средним параметрам вычислил, что эти черепа не соответствуют черепам того коренного населения этих мест — знаете, чудь и другие племена. А соответствует коренным жителям мест в районе Ярославля и Москвы.

Препараты, которые нельзя показать, — младенцы с различными аномалиями и патологиями. История их появления в музее такова: в здании напротив, там, где сейчас располагается один из корпусов Пермской краевой клинической больницы, находилось родильное отделение, на базе которого и существовала кафедра акушерства медуниверситета.

— Примерно в то время, когда были декабристы, это было первое больничное здание, — уточняет преподаватель, — туда приехал царь Александр I, в честь него и назвали Александровской больницей.

В то время там был создан свой музей — своеобразная кунсткамера. Младенцев, которые появлялись на свет с различными уродствами — одной головой на двоих, хвостом вместо ног, волчьей пастью, без головы и без мозга, с кишками наружу и так далее, спиртовали и помещали в сосуды. Часть коллекции впоследствии перешла в музей анатомии.

— Это нежизнеспособные младенцы с тяжёлой патологией. Последние лет двадцать — ультразвук на каждом углу. Поэтому уже в начале беременности эти тяжёлые пороки развития можно выявить, и по медицинским показаниям назначить аборт. Есть пороки и более-менее легко оперируемые сейчас — например, порок сердца. К различным патологиям могут приводить употребление алкоголя или перенесённые заболевания, например коревая краснуха.

Отдельный уголок исторического зала воссоздаёт атмосферу рабочего кабинета основателя кафедры. Здесь поставили его мебель: дубовый стол, шкаф, чернильницу и знаменитый стул ручной работы. Всего таких в России три экземпляра. Говорят, на нём никогда не устаешь сидеть и вдохновляешься на работу.

— Кресло 1870 года — времён Колчака, из дуба. Можете ещё такое найти в Эрмитаже, подаренное Александром I, а также в музее Соликамска и Березников, — рассказывает Павел Гаряев. — Здесь также собраны документы и фотографии, рассказывающие об истории кафедры.

Свои препараты студенты сейчас практически не делают, а работают со старыми. Связано это с законодательством. Завещать своё тело науке в России — очень сложно.

— В Англии — пожалуйста, на кафедру анатомии там по завещанию 600 трупов в год идёт. В России — нет, — рассказывает преподаватель. — В это время в обучении студентов музей приобретает большое значение. Раньше учебные операции были обычным делом. Ещё лет 15 назад на всех трёх этажах в каждой комнате лежали тела, которые студенты препарировали. К корпусу подойдёшь, и глаза слезятся от формалина. Сейчас нельзя. Берём что-то от животных — сердце барана или печень свиньи. У свиньи внутренние органы чуть не один в один с человеком.

Помогают в обучении и компьютеры.

— Там можно покрутить, повертеть. Картинки и компьютер — хорошо, но и потрогать руками надо. Это как управлять автомобилем: или тебя посадили за симулятор, или ты сам поездил — разница большая для науки.