Мастерские пермских художников. Африка, «Уралы» и хаски в работах Ольги Пешковой

Ряд втопленных — словно железные кнопки в древесину — в покрытую гладкой розовой краской стену тяжелых дверей. На них типичные листовки — «Ателье», «Занятия по теории в автошколе в 17:00», «агентство недвижимости дальше по коридору». За такой же непримечательной дверью без каких-либо указателей скрывается мастерская художницы Ольги Пешковой. О ней мы рассказываем в сегодняшнем выпуске нашей традиционной рубрики.

Пока главное впечатление в художественной жизни Ольги началось с сообщения «ВКонтакте».

— Я просто увидела объявление в какой-то группе: «Приглашаем художников на остров в океане». Звучит как развод, — рассказывает Ольга. — Я в тот же день отправила на указанную почту работы. А мне еще и тут же ответили: «Приезжайте. Мы вас ждем на месяц. Все оплачиваем». Ну очень подозрительно.

Художнице — по понятным причинам — стало немного страшно, и она стала искать друзей, которые бы поехали с ней.

— Они мне отвечали: «Ты что, больная? Какой остров в океане!» И только одной моей подруге-художнице это показалось не бредом, — смеется Ольга. — Все в Перми нам говорили, что нас заберут в рабство и нас больше никто никогда не увидит. Потому что мы не знали вообще ничего о том, куда едем. А вдвоем было не так страшно.

Спустя двое суток в пути и пять самолетов подруги оказались на кенийском острове Ламу. Этот остров сплошь покрыт мангровыми зарослями, и на нем совсем нет машин. Для них там слишком узкие улочки.

— Мы прилетели и поняли, что это никакой не развод. Нас очень хорошо встретили и в Найроби, и на острове. Мы жили как принцессы. Такое, наверное, только в сказке бывает, — улыбается художница. — Мы жили в султанском гареме. Точнее, наш отель раньше был султанским гаремом. Так как мы летели больше всех, на пяти самолетах, нам дали номер главной жены султана. Это пять комнат на двоих с царскими кроватками, балдахинами, соком в номер.

Организатором путешествия оказался миллионер из Амстердама по имени Герберт.

— У него просто очень много денег, и ему скучно жить, — вспоминает Ольга. — Ему нравятся художники, музыканты. Он проводит разные фестивали. На этом острове жили сорок человек, которых он приютил. Он снимал для нас несколько отелей. Приходил каждый день, общался. Ему просто было весело.

Даже в России на стоящий посреди улицы мольберт посматривают странно. Что уж говорить о кенийской глубинке.Художницы жили в деревне, и в соседний город одним нельзя было пойти даже в магазин. Слишком небезопасно для «мзунга» — белой девушки.

— На нас даже дети активно реагировали, а они там слушаются взрослых. Если им что-то скажут художники лет пятидесяти, они их слушаются. А нас с подругой они воспринимали за детей, поэтому были страшны встречи с ними, — теперь уже с улыбкой вспоминает Ольга. — Они шли со школы, видели нас и напрыгивали человек по двадцать. Дергали за волосы, забирали бумагу и краски, хохотали, говорили что-то на своем языке, кидались в нас косточками манго. После одного такого случая я решила, что больше не выхожу из отеля. В итоге всем детям на острове родители дали втык, чтобы они больше не приставали ни к каким художникам. Они даже вернули всякие кисточки, которые таскали у нас, и стали вести себя спокойнее. А у нас появились охранники, с которыми мы ходили.

Ольга Пешкова постоянно ездит на разные российские пленэры, но самой экстремальнойназывает поездку в Кын.

— Весной, вроде, в апреле, мы поехали туда. В Перми уже не было снега. Я подумала: «Весенний пленэр? Почему нет», — не может не улыбаться Ольга. — И вот мы подъезжаем к Кыну. Сугробы выше машин. Трасса постепенно превращается в узкую колею. У дороги таблички «Осторожно, лесовозы», «Осторожно, медведи». И все дни было холодно. Тогда мне это показалось очень экстремальным. Но жители там привычные к художникам. Только не такие, как мы. Суровые. Северные. Там ты выходишь из дома — и перед тобой непроходимая тайга, просто стена леса.

Стать художником Ольга решила еще в детстве.

— Я просилась в художественную школу. Меня туда никак не отдавали — только в десять лет отвели. Мама мне говорила, что уже поздно и меня не возьмут, но мы попробовали, — рассказывает Ольга. — На первый пленэр я поехала в десять лет и с тех пор езжу беспрерывно. Учитель из художественной школы повез нас, десятилетних детей, далеко за город. В деревню, тогда еще дикую. Мы десять дней болтались по скалам, рекам. Замерзли, простыли. Но писали. И это для меня естественно с самого детства. Мерзнуть, мокнуть, болеть, но писать. Это стало так естественно, что теперь я не понимаю, как можно этого не делать. Все те дети, которые со мной тогда ездили, стали действующими художниками или архитекторами.

Окончив школу, Ольга поступила в местный филиал академии живописи, ваяния и зодчества. На архитектора-дизайнера.

— Побоялась ехать в Петербург или Москву. Нас как-то так в школе программировали, что не поступить куда-то — это очень плохо. Я подумала, что в Пермь поступлю точно. Училась на архитектора-дизайнера, потому что на живопись нужно оконченное училище, а у меня его не было. И я не хотела идти. Мне казалось, что это так долго: четыре года в училище, шесть — в академии. Какая-то бесконечность, — вспоминает художница. — Еще я думала: «художник» — что я потом буду с этим делать? Лучше получить профессию, чтобы можно было работать. Но потом я поняла, что это не мое, и все шесть лет немного мучилась, что я не на живописи. Хотя сейчас не жалею. У нас была очень дружная группа.

Ольга сразу решила для себя, что хочет вступить в Союз художников. С первого курса она приносила работы в Дом художника, на третьем курсе ее картины появились на выставке «Молодые художники России» в Москве. В результате к концу учебы у нее набралось достаточно выставок, чтобы вступить в Союз.

Параллельно с этим художница помогала реставрировать храм в селе Красная Слудка.

— Это отдельное счастье в моей жизни. Дедушка моей одногруппницы восстанавливал этот храм. И мы приехали туда. Нам сначала предложили там просто что-то порасчищать. Это уже было большим счастьем, — описывает художница. — А потом: «Может быть, вы и нарисуете?» И мы, конечно, согласились. Так, шесть лет мы — каждый выходной, каникулы — ездили туда. Каждый-каждый свободный день.

Студентки успевали ездить туда даже по вечерам после пар.

— Это был колоссальный опыт. Нас там никто не контролировал. Никто не стоял над душой. Мы пересмотрели кучу книг, как вообще реставрировать. Писали, конечно, самыми дешевыми красками. Деньги брались из благотворительности, из того, что кто-то жертвовал на храм. Самая простая масляная краска — эмаль для вагонов. Площади ведь большие — даже этой краски уходило на очень значительные суммы, — рассказывает Ольга. — Мы где-то вычитали про специальный раствор из воска. А в церкви воска было много, рядом какая-то пасека. Сделали раствор, покрыли воском — и все стало будто в старину. Блеск ушел, а цвет стал приглушенным. Мы там экспериментировали со всем. С цветом, с краской, с материалами.

Правда, довести работу до конца не получилось.

— У нас случились конфликты с церковью, с епархией. Я ведь шла туда работать, не потому что я — религиозный человек, а потому что меня это привлекало как объект архитектуры и искусства, — поясняет художница. — Не сложились отношения с местными служителями. Они были не согласны с тем, что мы не ходим на службы, что не соблюдаем пост, не носим какую-то особую одежду. В итоге доделывать работу туда взяли послушников.

В 2015 году у Ольги Пешковой состоялась первая персональная выставка. Потом ее работы путешествовали в Италию, Албанию и Пакистан. У Ольги, кстати, вообще особое отношение к мусульманской культуре.

— Я — фанат мусульманской культуры. Не понимаю, как может там что-то не нравится. Я бы с удовольствием поносила все эти хиджабы, — рассказывает Ольга. — Но когда не совсем все закрыто. Мне это кажется очень элегантным. В этой одежде девушка выглядит куда красивее, чем наши просто в джинсах и футболках. Говорят, это какая-то свобода. Не знаю, мусульманская одежда — это очень красиво. Не полностью черные костюмы или запреты, когда женщине нельзя где-то есть, например. Но некоторые элементы очень элегантны.

Отдельную тему любви в творчестве художницы занимает тяжелая техника.

— Я тут как-то писала в Instagram, что самое красивое — это «Урал», груженный лесом. Я езжу по всяким деревням, вижу их там. Сначала это были тракторы, «белорусы» всякие раздолбанные. Я видела, как люди, которые на них работают, к ним относятся. Как к живым. Они как огромные звери. В работе, когда он где-то едет в поле, он будто живой. За ним потом смотрят, перебирают, чтобы работал. Они же реально все в очень плохом состоянии в этих колхозах, но до сих пор на ходу. Такие динозавры.

В Староуткинске Ольга наткнулась на целую стоянку «Уралов».

— Я тогда подумала: «Блин, вот это круто!» Я целый пленэр писала только их. Всякие элементы: загрузку-разгрузку. Так меня зацепило, что не отпускает до сих пор, — признается художница. — Я все думаю, что нужно что-то другое придумывать. Но только выйду загород, в деревню. И тут он проезжает. С лесом. Груженый. Весь такой грязный… Еще пожарные «Уралы» очень красивые. В Старой Утке (поселок Староуткинск. — Прим. авт.) есть маленькая пожарная часть. Там их специально для меня выкатывали, открывали двери, под углом ставили. И я их писала.

Помимо работы над картинами Ольга преподает в художественном училище и занимается с учениками в своей мастерской. У них часто проходят тематические занятия, посвященные различным праздникам, а студенты — в основном взрослые люди, которым нужно как-то проводить свободное время по выходным.

Ольга пишет только акварелью.

— Я просто поняла, что это прямо мое. И последние года два-три — только акварель. И я даже в акварели все не успеваю сделать, — признается она. — Я не могу не писать. Иногда думаешь, зачем это все. Но снова берешь краски и пишешь, едешь на пленэры. Это так естественно, что я не знаю, что бы еще делала, если бы не писала.

Каждый год Ольга выпускает специальные календари к Новому году. В последний раз их героями были хаски и африканские животные. Сейчас у нее проходит выставка в «Лукойле».

Когда потеплеет, вы сможете увидеть ее пленэрящей на пермских улицах, а в мае она собирается на пленэр в Албанию.

— Еще у меня есть мечта побывать на какой-нибудь делянке в лесу. Моя машина туда не проезжает, а никто из этих рабочих с собой не берет показать. Говорят, техника безопасности. Но я думаю, это просто вопрос времени.

Ранее мы рассказывали о художнике Максиме Каеткине.