Зона храма. Как в Кунгуре возвращали монастырь, ставший тюрьмой

На возвышенности в Кунгуре стоит храмовый комплекс. Величественным его назвать пока нельзя — монастырь и церкви совсем недавно вернули приходу, до этого же почти век эти здания занимала тюрьма. С 1930-х здесь была трудовая коммуна для малолетних преступников и беспризорников, после появилась исправительная колония № 30, в которой свой срок отбывали взрослые преступники, осужденные по тяжким статьям. И всё это время, по иронии, улица Свободы начиналась от стен колонии. В 2015 году ИК расформировали, осужденных перевели в другие колонии региона, а женский монастырь и его территорию вернули монахиням.

Мы съездили в Кунгур и узнали, как восстанавливают женскую обитель. Здесь до сих пор сохранились тюремные следы: ШИЗО, прогулочные дворики, решетки на окнах. А восстанавливают храм сейчас... осужденные, приговоренные к исправительным работам. Бывшие сотрудники колонии, сами монахини и местные краеведы рассказали, что пережил за 200 лет Иоанно-Предтеченский монастырь.

Красноармейцы в кельях монахинь

В 1825 году в Кунгур из Орды переселилась небольшая группа монахинь. Они заняли дом у Иоанно-Предтеченской кладбищенской церкви. Община крепла с каждым годом. В 1869–1870 гг. построили келейные корпуса. В 1874 году при монастыре открыли свечное производство.

Каменную Иоанно-Предтеченскую монастырскую церковь строили в 1903–1914 годы. К моменту освящения, 21 сентября 1914 года, в обители уже жили 350 монахинь и послушниц. Спустя всего шесть лет — в 1920 году — были национализированы все земельные участки. 17 февраля 1921 года монастырь закрыли. Но проблемы начались раньше, в гражданскую войну — в 1918 году в Кунгуре три месяца квартировались красноармейцы.

— Красноармейцы поселились в кельях монахинь при Иоанно-Предтеченском монастыре, пожилых монахинь они выгоняли сразу, молодым — предлагали создать семью и отношения, — рассказала 59.RU катехизатор Иоанно-Предтеченского монастыря (церковнослужитель или мирянин, занимающийся катехизацией, то есть воцерковлением, постепенным введением в основы веры взрослого человека, собирающегося принять таинство крещения или уже крещенного ранее. — Прим. ред.), экскурсовод, методист Марианна Соболевская. — Их не волновало, что монахини несут обет безбрачия. Молодые сбегали в город, жители Кунгура их даже приютили, хотя это грозило им расстрелом. Кто-то сбежал в Пермь в монастырь на Бахаревке.

Несколько монахинь всё же остались при храме, они выполняли черную работу: стирали, убирали, обслуживали красногвардейцев. Через три месяца — в декабре 1918 года — в Кунгур вошел отряд Колчака. Кельи освободили. Отряд белогвардейцев здесь пробыл год. Обычная жизнь монастыря продолжилась. Но ненадолго.

«Социально опасные дети осужденных»

В начале 1930 года женскую обитель превратили в трудовую коммуну для малолетних преступников и беспризорников. Во многих тюремных анкетах заключенных кунгурской трудовой колонии было написано: «Родители репрессированы за контрреволюционную деятельность органами НКВД», — приводит цитаты Пермский госархив социально-политической истории. Это были так называемые «социально опасные дети осужденных».

В 1933 году трудовую коммуну переименовали в трудовую колонию для детей. Спустя год заключенных было уже 800 человек, из них 210 девочек.

— Это было трудное время. Многие дети не имели родителей, махровым цветом расцвела преступность. Дети воровали. У заключенных — им было от 9 до 16 лет — была восьмичасовая рабочая смена независимо от их возраста, — рассказывает Марианна Соболевская. — Они обязаны были выполнять тяжелую работу: земляной труд, распиловку дров, таскать любые грузы. За пару месяцев каждый из осужденных детей терял в весе по 2–3 килограмма.

В феврале 1958 года в колонии произошел детский бунт. Осужденные договорились строем выдавить деревянные главные ворота колонии и убежать в разные стороны.

— Тогда в колонии находились около двух тысяч воспитанников. Они выстроились колонной и пошли на офицеров. Я собирала эту информацию по рассказам очевидцев, им уже под 90 лет, — рассказывает краевед. — Очевидцы говорили, что бунт длился два дня. Подростки выбежали с факелами на крышу, кидали из окон колонии игрушки. Когда они пошли к воротам, там выстроились офицеры. По детям стреляли... В 2015 году, когда монастырь вернули и ГУФСИН вывело отсюда колонию, монахини у стен Никольского храма разбили огород. Копали землю под картошку и обнаружили маленькие кости и черепа — детские останки. Скорее всего, после бунта их похоронили тут же, на территории колонии. Выкопанные останки мы передали в коробках на Всесвятское кладбище на погребение.

По словам собеседницы, после детского бунта колония четыре месяца стояла пустой, охраняемая солдатами. Детей расформировали за неделю. А после в колонию завезли 1200 взрослых рецидивистов.

Просьба от

патриарха

Мы стоим на улице Свободы, у бетонного забора бывшей колонии — да, по иронии, улица с таким названием 90 лет начиналась от стен тюрьмы. Тюремных вышек и «колючки» давно нет, но забор не убирают из соображений безопасности. Территория монастыря вот уже семь лет находится в состоянии непрерывного ремонта.

Нас встречает 90-летняя игуменья Руфина. Матушка трудилась на восстановлении пермских храмов, под ее руководством был возрожден Бахаревский женский монастырь. Теперь она возрождает кунгурскую обитель. Игуменья приглашает с дороги в трапезную. Еда очень простая (мы приехали в пост), но вкусная.

На территории обители сразу два храма — Иоанно-Предтеченский храм и домовый храм. Соседняя с обителью Никольская церковь изначально была приходской, то есть просто городской, но тоже многие десятилетия находилась на территории колонии. До Революции в монастыре жили 400 монахинь и послушниц, рассказывает нам управляющий делами Кунгурского Иоанно-Предтеченского женского монастыря Валерий Бунаков. Сейчас живут 18 монахинь и послушниц.

В 2022 году главному храму обители — церкви Иоанна Предтечи — исполнилось 106 лет. Бунаков отмечает: храм, являющийся памятником архитектуры регионального значения, не старый, но разрушен сильно. Когда в здание храма «заехала» колония, с него сняли все колокола — сдали на Кунгурский склад Рудметаллторга. Дорогие церковные изделия отправили в контору Антиквариата в Ленинград. Важнейшие святыни монастыря (частицы мощей святых апостолов Петра и Павла) были безвозвратно утеряны. Проект восстановления церкви Иоанна Предтечи сейчас проходит госэкспертизу. Деньги дают край и меценаты. В июле 2021 года тут установили новый купол.

На месте Никольской церкви раньше было Иоанно-Предтеченское кладбище. Там были похоронены многие жители города. По словам управляющего делами монастыря, алтарная часть Никольского храма находится на могиле купца и мецената, одного из крупнейших чаеторговцев России Алексея Губкина. На старом погосте похоронены супруга и четырехлетняя дочь мецената. Так об этом говорится в расследовании старейшей кунгурской газеты «Искра»: «Четырехлетнюю девочку (дочь Губкина. — Прим. авт.) похоронили в 1863 году в семейном склепе Губкиных на Иоанно-Предтеченском кладбище, первом загородном погосте, организованном в 1773 году (возле современного Никольского храма). В 1875 году там же упокоилась ее мать Татьяна Ивановна, 11 декабря 1883 года — знаменитый отец. К этому времени на кладбище были тысячи могил кунгуряков. В 1884 году, когда внук Губкина Александр Кузнецов в память о деде затеял строительство нового храма (известен в народе как Никольский), были потревожены десятки могил».

Сейчас от старого погоста не осталось и следа. Но Марианна Соболевская вспоминает: в 2015 году при раскопках недалеко от Никольского храма нашли надгробную плиту могилы дочери купца Губкина. Сейчас она хранится в Краеведческом музее Кунгура.

— Мы пишем проект создания семейной усыпальницы Губкиных в крипте под алтарем Никольского храма (крипта — это сводчатое помещение, устроенное ниже основного уровня храма. — Прим. авт.), — рассказывает Марианна Соболевская. — Эту надгробную плиту мы перенесем в усыпальницу.

Верующие долгое время просили вывести Никольскую церковь за пределы колонии, рассказывает Валерий Бунаков. Произошло это в 1990 году. С этим храмом решить вопрос было проще, чем с другими, — здание стояло с краю территории, для его выведения за пределы колонии понадобилось лишь переместить забор. В 1996 году в Кунгурский район приехал патриарх Алексий II — он отметил, что колонии не стоит занимать женский монастырь. Переговоры РПЦ и ГУФСИН продолжались еще несколько лет. Полностью территорию, здания и Иоанно-Предтеченский храм женскому монастырю вернули 1 июля 2015 года.

«Как они этим пользовались последние годы?»

— Здесь тогда всё было разбито, — вспоминает Бунаков. — Ни одного здания, ни одного помещения пригодного не было, чтобы монахини могли где-то жить. Игуменья надеялась сделать первые кельи для монахинь в историческом келейном корпусе при домовом храме. Но когда там начали ремонт, увидели, что фундамент разрушается, его подмывало водой. Крыши текли. Всё было в плачевном состоянии. Мы эту затею оставили. Келейный исторический корпус мы перекрыли и законсервировали.

Самым пригодным зданием, чтобы разместить кельи, оказалась медсанчасть колонии. Там монахини живут до сих пор.

— Пришлось менять все коммуникации: электрику, канализацию, водоснабжение, — перечисляет Валерий Бунаков. — Всё, что нам осталось от колонии, уже не работало. Я не знаю, как они этим пользовались последние годы. Видимо, так относились к этому имуществу — с мыслью, что это всё придется уже оставить и отдавать. Никольский храм был в плачевном состоянии — в нем колония размещала кузницу. Там стояли станки, всё было в мазуте. Колокольни вообще не было, снесли и разобрали. Ее строили заново для Никольского храма в 1996 году. Куполов тоже не было, их снесли. На окна приварили решетки…

Мы идем по большой территории монастыря. Среди разбираемых тюремных цехов разбит монашеский огород, стоят теплицы с огурцами и помидорами, мимо пробегает монастырская кошка. Храм Иоанна Предтечи переливается новым куполом. Как и в других храмах, в нем, в монашеских кельях, жили отряды осужденных. На первом этаже, говорит управляющий, было четыре ВИП-камеры.

— У них был свой дворик. Свой забор, — рассказывает Бунаков. — Свои душевые в камерах, окна там стояли металлопластиковые, внутри всё аккуратно покрашено, ремонт.

Дом для пожилых женщин и ШИЗО как экспонат

В советские годы администрация колонии построила современное трехэтажное здание, оно и сейчас в хорошем состоянии. Волонтеры и епархия реконструируют этот корпус на средства гранта, чтобы открыть там приют для пожилых женщин, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. Для этого проекта выиграли президентский грант в 1,5 миллиона рублей.

— Это будет приют для одиноких брошенных женщин. Для тех, за кем некому ухаживать, — рассказывает собеседник. — Которые хотели бы свои последние годы жизни провести при церкви.

Валерий предлагает посетить штрафизолятор, в советское время для него построили отдельное здание. ШИЗО — камеры, куда помещают осужденных за нарушение режима — сохранился в первозданном виде. В корпусе могильный холод, небольшие камеры. На окнах до сих пор решетки, скамейки привинчены, но нары и двери сотрудники колонии увезли. Прогулочные тюремные дворики тоже тесные. Каждый из них размещен в каменном мешке.

Теперь в ШИЗО планируют разместить мастерские и сувенирные лавки для туристов и паломников.

— Здание ШИЗО сохранилось в хорошем состоянии, — отмечает управляющий. — Мы его отремонтируем, в планах кусочек интерьера в стилистике ШИЗО сохранить нетронутым, в качестве музейного экспоната. Оставлять здание целиком с артефактами ШИЗО мы не будем. Здесь же сидели не мученики веры или узники совести, а уголовники.

«Поговорила с ними, с нарушителями. За словом в карман не полезу»

На крыше разбираемого цеха видим несколько человек. Это не рабочие, а осужденные, которых сюда отправили на исправительные работы — так ГУФСИН помогает возрождать монастырь.

— Они работают по четыре часа в день, — рассказывает волонтер Лилия Фролова, отвечающая за работающих здесь осужденных. — У нас то густо, то пусто. Может три осужденных прийти, а может — 13. Периодически приходят помогать студенты и школьники. Мы их не приглашаем специально, ребята сами приходят как волонтеры, работают здесь вместе с преподавателями. Работы всегда хватает: убрать мусор, расчистить снег. Я сама сейчас на пенсии. А чем заниматься-то?

— У нее столько энергии! Она электричку обгонит, — смеется Валерий Бунаков.

Раньше Лилия работала в отделе по молодежной политике, занималась с подростками в трудовых отрядах. Сначала она сама приходила помогать монастырю, позже ее подопечные тоже решили помогать восстанавливать храм. После выхода на пенсию Лилия продолжила работать в монастыре на волонтерских началах.

Спрашиваем Лилию: не опасно ли работать с осужденными?

— Я нахожу с ними общий язык, — говорит Лилия. — Есть осужденные за воровство, есть наркоманы, кто-то алименты не заплатил или штраф вовремя не оплатил. Больше всех часов получают за пьяную езду. У нас всякое бывало — и выпивали здесь, и крали. Железо через забор перебрасывали. Люди далеки от храма, их не смущает, что это святое место. Но всё равно нам нужна их помощь, мы без них это не сделаем. Тут нужен мужской физический труд. Те же доски разгрузить, цемент вчера привезли 20 мешков. А на территории храма ведь живут одни монахини. Что делать? Поговорила с ними, с нарушителями. За словом в карман не полезу.

У Иоанно-Предтеченского храма видим пожилого мужчину. Это Николай Носков — бывший строитель, сейчас пенсионер и волонтер храма.

— Меня Господь сюда прислал, — говорит Николай. — Состояние, конечно, у здания церкви не лучшее. Есть трещины. Но это всё поправимо. Главное — фундамент хороший, раньше на века строили. Когда мы пришли, стекла в храме были выбиты, здесь сквозняк и ветер гуляли. Мы их пока пленкой затянули. Самое тяжелое было — срубить самодельные бетонные балки, которые делили храм на три этажа. Рубил их вручную отбойным молотком.

Рукой Николай показывает, что работал на высоте 30–35 метров.

Прямо в зале храма стоит печь, ее топят в зимние холода. В праздник Рождества Иоанна Предтечи 7 июля в храме проводят службы — в другие дни пока нет, идет ремонт.

Пока идем по внутреннему двору бывшей колонии, Валерий Бунаков вспоминает, как в 2017 году здесь проходили съемки сериала «Отчий берег». Прямо во дворе построили декорации концлагеря. Установили виселицы, повесили немецкие флаги.

— Но декораций было минимум, потому что они особо и не требовались, состояние двора было подходящим, — говорит Валерий. — Тут снимали сцены, как пленных заводили в концлагерь через ворота.

С колокольни Никольской церкви, куда мы поднимаемся, как на ладони видно исторический центр Кунгура, маленькие улочки и море зелени городка. Нас тепло провожают и на прощание говорят, что в гости можно приехать в любое время.

«Я видел там уцелевшие фрески. Потом колония делала ремонт»

Не покидаем Кунгур, а едем на встречу с бывшими сотрудниками колонии № 30. Преподаватель профучилища ИК-30 Юрий Русецкий проработал в колонии 26 лет.

— В тридцатке размещались не менее тысячи осужденных. В колонии было 14 отрядов, в каждом по 100–120 человек, — рассказывает Юрий. — Я помню, как в Никольском храме работал цех для изготовления шин и муфт сцепления для пилы «Дружба» и цех гальваники. Из-за гальваники кислотой выело все стены. В 1988–89 г. я еще видел там уцелевшие фрески. Потом колония делала ремонт.

В профессиональном училище Юрий обучал осужденных на станочников по металлообработке, токарей, сверловщиков, фрезеровщиков, шлифовщиков.

— Контингент был непростой. Многие сидели за изнасилование, убийство, хулиганство, были и те, кто совершил военные преступления в Афганистане — они здесь в тридцатке досиживали. У нас в колонии сменилось несколько режимов. В советское время был усиленный режим, потом — общий.

С Юрием мы встретились около пятиэтажек на улице Микушева, 1 и 3. Эти дома построили осужденные ИК-30. В них в основном живут бывшие сотрудники колонии, для персонала изначально и строили.

— В советское время осужденных отправляли на стройки народного хозяйства, — говорит собеседник. — Например, человек отбыл две трети срока, при хорошем поведении его выводят на колонию-поселение. Вот они и строили здесь. Под подоконниками некоторые делали тайники — чай или деньги. Потом эти тайники находили.

Бывший сотрудник колонии вспомнил несколько побегов из «тридцатки».

— Когда Никольский храм вывели за территорию колонии, почему-то про канализационные люки забыли. Их нужно было заварить, — рассказал Юрий. — Четверо осужденных — один из них, по прозвищу Фуня, был моим учащимся — этот люк открыли и по теплотрассе ушли. Сбежав, они вышли на железную дорогу и двинулись пешком в сторону Екатеринбурга. Их заметил стрелочник и позвонил в милицию.

За хорошее поведение осужденным давали отпуска сроком на 10 дней, они могли съездить домой. Один такой осужденный, говорит Русецкий, уехал в отпуск и «потерялся». Мужчину нашли и задержали. Второй побег из колонии тоже не удался.

Юрий признается, что согласен: храм стоило вернуть городу.

— Народ давно просил вообще с территории города убрать все колонии. Ведь в Кунгуре работало сразу три: № 18, № 40 и наша 30-я — в самом центре города, — отмечает собеседник. — Было и такое, что осужденные залезали на крышу собора и кричали оттуда непристойности проходившим мимо женщинам. Потом сделали распоряжение, что за вылазки на крышу храма с вышек будут стрелять без предупреждения. Больше туда никто не залезал.

Юрий не согласен, что ГУФСИН довел колонию до разбитого состояния.

— Училище было в отличном состоянии, везде была чистота, всё покрашено, финансирование у нас было хорошее, — говорит собеседник. — При переезде просто сняли гипсокартон.

«Церковь — это тоже предприятие»

К разговору присоединяется бывший директор по производству ИК-30 Федор Журавлев. Он, напротив, критично оценивает передачу монастыря и выселение колонии.

— Храмов огромное количество, только к каждому из них очень разный подход, — отмечает Журавлев. — Вот ситуация: деревни заброшены, в них храмы заброшены. Почему их бросили? Прихода не стало — не стало и церкви. Если вы это содержать можете, у вас есть приход — пожалуйста, я рассуждаю без перегибов. Вот в Кунгуре 50 тысяч населения. Покупательская способность на 20 магазинов. Если вы настроите 150, какой будет толк? И здесь точно так же. Если нет прихода — на что будет существовать церковь? Я считаю, что церковь — это тоже предприятие. Только оно занимается духовностью.

После расформирования ИК-30 Юрию Русецкому предложили работать в колонии № 40, тоже в Кунгуре.

— Кому-то из персонала «тридцатки» предлагали выйти на пенсию, кого-то отправляли на другие зоны края и за пределы региона, — рассказал собеседник. — Люди соглашались, потому что если минимальный стаж, то и минимальная пенсия. И работали до победного конца.

Это интервью Юрий давал в апреле 2022 года. 24 мая его не стало, его отпевали в том самом Никольском храме.