«Перед судом я крашусь ровно 20 минут»: обвиняемая в хищениях из губернаторского фонда Елена Лопаева рассказала, как живет сейчас

Уже полгода каждые вторник и среду Елена Лопаева ходит на суды. Всегда при макияже и красиво одета. Экс-главу краевого правительства обвиняют в хищении почти 68 миллионов рублей из благотворительного фонда «Содейcтвие — XXI век», работавшего при губернаторе Пермского края с 2010 года, ей грозит до пяти лет лишения свободы. Вторая фигурантка этого дела, бывший директор указанного фонда Елена Найданова, четыре месяца находится в бегах, а до этого дала 59.RU интервью, в котором, вслед за сказанным на судах, подробно рассказала о тратах денег фонда на личные нужды Максима Решетникова, который тогда был губернатором Пермского края. Сейчас он — министр экономического развития, на суде так и не появился, но на опросе в качестве свидетеля утверждал, что ничего подобного не было, а если и было, то это «излишнее служебное рвение» коллег, которые, как всё же допустил чиновник, могли оплатить из средств фонда какие-то услуги и товары, связанные с содержанием его семьи.

Елену Лопаеву задержали 24 января 2022 года в Москве, отправили в СИЗО, где в итоге она провела пять месяцев. Возмутились такой строгой мере пресечения даже представители оппозиции, мол, понятно, нашли стрелочницу, но женщину, у которой четверо детей, по подозрению в экономическом преступлении — и в СИЗО? После суд смягчил меру пресечения: теперь Елене запрещено пользоваться телефоном, интернетом, общаться со свидетелями, из дома разрешено выходить в строго отведенные часы, а также на суды.

Об обстоятельствах угоголовного дела экс-чиновница отказывается общаться наотрез, но за время судов, на которые, как и Лопаева, как по расписанию ходит журналистка 59.RU Вероника Свизева, начала раскрываться как человек. В итоге мы поговорили с бывшей чиновницей о том, как сейчас изменилась ее жизнь и что ей помогает пережить «заточение в домашних стенах».

— В суде вы всегда очень хорошо выглядите. У вас стильные и эффектные образы. Вы готовитесь к судебным заседаниям? Может, приглашаете на дом парикмахера или визажиста?

— Я всегда так выгляжу (улыбается). Вообще любой мой выход в свет всегда сопровождается нарядом и макияжем. Правда, на днях забыла: приготовила платье, сапоги к нему и забыла про браслет на ноге — сапог ведь невозможно надеть! Пришлось срочно менять наряд.

Парикмахер ко мне домой не приходит. Я всё теперь делаю сама. Волосы сейчас себе крашу тоже сама. Краску недавно в «Ленте» купила недорогую. Всё делаю подручными средствами, что-то из этого дочери присылают (у Елены Лопаевой две дочери и два сына. — Прим. ред.). В семь утра на Нагорном (сейчас Елена Лопаева живет в квартире в этом микрорайоне. — Прим. ред.) парикмахерские не работают. Там не совсем те, [подходящие], салоны, у меня раньше были мой парикмахер и косметолог. А сейчас у них свой режим работы.

Единственное, что маникюр не научилась делать (показывает ногти без маникюра. — Прим. ред.). Никто ко мне не приходит с маникюром-педикюром (смеется). А перед судом я крашусь ровно 20 минут. Еще ни разу не опоздала к заседаниям.

— Вас к суду ГУФСИН возит?

— Это раньше так было, удобно, как говорится, всегда служебная машина приезжала. Сейчас возить они перестали. Своей машины у меня нет, мы же всё продали, мы же тут, как говорится, всё, что можно, продаем, чтобы жить.

Жаль, золото у меня всё содрали. Забрали венчальное кольцо, так жалко, они это всё в ломбарде оценили за три копейки, всё собрали, вот у меня остался только крестик на веревочке (показывает). Семейные реликвии — всё изъято. Телефон до сих пор в Главном следственном управлении лежит и будет там до окончания всех этих процессов.

— Вы не всё время дома сидите?

—Я полюбила бегать по утрам. Летом каталась на велосипеде. Что меня поразило, так это то, что в Нагорном есть велодорожки, кататься комфортно. Я не раскисаю, нет. Правда, сейчас так рано темнеет, не покатаешься.

Еще дома у меня живут шотландские вислоухие кошка и кот, цвет — золотая шиншилла. На днях у них родился третий помет. Вот раздаю.

Теперь я еще и профессиональная вязальщица. Сейчас это у меня любимое занятие: прибежать с суда и вязать, вязать! Вяжу всем: двум внукам, вот скоро будет третий.

— Вязание вас успокаивает?

— Да. Вы знаете, я раньше никогда не вязала кружева, а тут внучке связала сарафан. Меленько, меленько вот эти кружева. И это так успокаивает, пока ты этот лепесток делаешь. Тебе надо очень внимательно смотреть, тоненький крючочек — и вот эту каждую петельку проверять. Крупная вязка мне уже неинтересна.

— Какие книги читаете?

— Раньше я могла в интернете книги посмотреть, но сейчас мне нельзя пользоваться телефоном и выходить в Сеть. По телевизору ничего толком не идет. Неинтересно. Фильмы идут одни и те же. Один и тот же сериал повторяется по восемь раз.

Поэтому я предпочитаю бег, вязание и чтение. У меня есть любимая книга, которую я всем советую почитать, — «Лебединая песнь» Римской-Корсаковой. Книга о том, что пережили люди в 1917 году. Читаю, и мои проблемы уже не кажутся проблемами. Также читаю всё, что приносят близкие.

Читаю много православной литературы, например Иоанна Златоуста. Я теолог по образованию. Вот сейчас возвращаюсь к этому. Ту же Библию можно читать всю жизнь. Каждый день ты ее берешь — и каждый день любая ее глава воспринимается тобой по-новому. Для меня это настольные книги.

Кстати, если о телевизоре говорить, сейчас я смотрю православный канал «Союз». Раньше я ездила на велосипеде до церкви на Бахаревки, сейчас не успеваю туда доехать: холодно и темно. Поэтому сейчас хожу в храм Святых Царственных Страстотерпцев, успеваю прослушать Евангелие Апостола, до конца службы не успеваю достоять, заканчивается разрешенное время, поэтому бегу домой.

— Вы избегаете встреч с другими людьми из-за уголовного дела и судебного процесса? Вас узнают на улице, учитывая, что вы занимали такую должность?

— Нет. Абсолютно нет никакой узнаваемости. У нас в районе не было ни разу никаких инцидентов. Никто ко мне не подбегает и ничего не спрашивает. Мне кажется, что обычные люди вообще не интересуются моим уголовным делом и далеки от этого. Оно интересно специфической аудитории.

Мои дети тоже не жалуются, что у них возникли проблемы из-за уголовного дела. Мои старшие дети живут в Москве, поэтому у нас общение только тогда, когда они в Пермь приезжают. Может, они мне не говорят. Не знаю. Наверно, это неприятно, что мать на скамье подсудимых!

— Ваши первые мысли, когда узнали о побеге Найдановой?

— Я всё время хочу найти какое-то объяснение ее поступку. Более того, есть же документы, что деньги не похищены. Я не могу объяснить ее поступок. Мы здесь, [в суде], не очень много пообщались, у нее настрой, в общем-то, был защищаться. Все-таки больше она владела информацией, чем я.

Для меня это шок, и объяснить ее поступок я не могу. Зачем это делать? Я не знаю. На мой взгляд, это бесмыссленно. Ей сейчас до конца жизни придется бегать. В ее ситуации нет срока давности по обвинению.

Как мне объяснили адвокаты, срок давности, когда сбегаешь, приостанавливается. Я сначала думала, может быть, срок давности истечет через 10 лет, и она, Найданова, решила до 2027 года бегать. А сказали, что нет, ее дело выделили в отдельное производство, пока из-за побега его приостановили.

Так что сейчас я осталась один на один в этом процессе — вроде как и не группа лиц, значит, получается. Но статью из-за ее побега мне не меняли, ее оставили прежней — «Хищение группой лиц по предварительному сговору».

У нас с Найдановой никогда не было вражды. Конечно, мне неприятно, что она меня всё равно оговорила. Есть в ее словах оговор. Мы будем всё равно защищаться и доказывать обратное. Огласим мои декларации, которые доказывают, что себе я ничего не присвоила.

Есть пул доказательств, те же телефонные переговоры. От этого уголовного дела многие перепугались и сразу застрадали амнезией или оговором. Слава богу, что нам и вопросы разрешают здесь, в суде, задавать. Но давайте не будем об уголовном деле говорить.

— Расскажите тогда, как пережили пять месяцев СИЗО.

— Два месяца я пробыла в нижегородском СИЗО. Потом меня повезли в Пермь, тут в СИЗО я пробыла еще три месяца.

Этапировали меня из Нижнего Новгорода в столыпинском вагоне (столыпинский — разговорное выражение, официально такие вагоны для заключенных называют «вагонзак». — Прим.ред.). Там в вагоне кругом решеточки, нет окна. Купейный вагон, представляете? Только тут в одно купе набивают очень много людей: по 14–16 человек. Лавки поменьше. Это всё деревянное, без постели. Вот так ты сидишь, две лавки внизу, шконки — сразу по пять человек сидят. Потом еще наверху две лавки. Ну кто лежит, кто сидит, кто спит.

Мальчиков и девочек размещают по разным «купе». А так по статьям не делят. Я ехала с убийцами, девочки по статье «Убийство» являлись подследственными. Часов шесть мы вместе с ними ехали.

Конвой следит, в вагоне есть окошечко, как в камерах в тюрьме, кипяток тебе дают, но в туалет проблема сходить, конечно.

— Не пускают?

— Пускают, просто конвойных-то ведь немного, а в вагоне, ну сколько там, десять купе, а туалет один. В самом вагоне человек под сто. Едет столыпинский вагон не по стандартному маршруту: зеков этапируют в колонии и СИЗО в разные регионы, поэтому поезд делает крюки. Потом тебя с собаками выгружают, сумки проверяют, после — в автозак загрузят с этими пожитками.

Меня в самом начале дорога как-то пугала: когда мне в Нижнем следователи сказали, что будут этапировать в Пермь, я прямо спрашивала там у сидящих, как ездят по этапу. Было тяжело, реально тяжело. Так что две тюрьмы пережила.

Больше всего запомнилось, что из СИЗО часто возили на допросы. В СИЗО свой режим: в 6 часов утра — подъем, в 22 часа — отбой. Так вот, чтобы тебя вывезти, неважно во сколько тебя привезут на допрос, тебя поднимают в 5 часов утра. Дальше тебя помещают в отстойник, и ты в этом отстойнике ждешь обыска или конвойных. В итоге в Нижнем я по 7–8 часов просто ждала допроса в отстойнике. Почему-то нельзя человека оставить в камере... Никого вообще это в тюрьме не интересует. Ну, конечно, обыски неприятны. Я уж помалкиваю, что догола раздевают, надо приседать, еще что-то делать. Так положено для всех, я думаю, все так делают.

— Другие заключенные у вас статью спрашивали? Какое отношение там к чиновнику?

— Там все друг у друга спрашивают, по какой статье ты попал. У меня там никаких понтов не было. Никаких особых условий тоже не было, я совершенно как обычный человек сидела.

Внимание было не со стороны заключенных, а со стороны сотрудников. Мне же сначала вменили статью 159 «Мошенничество», там ее называют «мошонка», заключенные так говорят. Очень много подследственных сидят по 228-й статье («Распространение или хранение наркотиков»). Меня это поразило.

— Вы сейчас больше как человек открылись, а не только как чиновник.

— Да вы знаете, к сожалению, как раз всё самое неприятное связано с тем периодом работы. Если честно, я сейчас даже как-то счастлива, что ли. Больше счастлива, хоть и в таких ситуациях. Когда я работала, у меня в семье отношения со всеми были почему-то хуже, ну я же всё время была на работе: с утра до ночи, меня никто никогда не видел. А сейчас я такая мама, всем всё вяжу и очень хорошо готовлю торты.