Алексей Иванов, писатель: «Меня за меня не принимают»

Прогремевший на всю страну пермский писатель Алексей Иванов остается скромным непритязательным человеком, с виду его можно принять за прилежного библиотекаря провинциальной школы. Однако, прислушавшись к его вдумчивым суждениям на любые общечеловеческие темы, можно сказать, как Ленин о Льве Толстом: «Какая глыба, а? Какой матёрый человечище! Вот это, батенька, художник... И – знаете, что еще изумительно? До этого графа подлинного мужика в литературе не было».

О таланте Иванова хорошо выразился известный российский поэт и прозаик Дмитрий Быков: «Любой автор, предлагающий что-то новое и неоднозначное, – по определению нерыночен, ибо издатель рискует, связываясь с ним. Вот почему в нашей литературе так мало новых имен, а когда они появляются, пробившись через тройной кордон, их немедленно начинают раскручивать так, что от новизны в считанные минуты ничего не остается. Пока против подобной раскрутки устоял один писатель Алексей Иванов, но у него сильный пермский характер».

– Почему вы на нашу встречу от Пермской ярмарки до Комсомольской площади всю дорогу шли пешком?

– Я плохо знаю транспорт, на котором ехать, мне проще добежать.

– Ну, и как вам погодка?

– Дурацкая уральская погода, ничего особенного.

– А что вдохновляет вас на написание произведения, какие мотивы, может быть, хорошая погода?

– Тут мотивы все уловимы. Рассказ можно написать под настроение от погоды. А роман – это же большая вещь, его нельзя придумать: шел, споткнулся, упал, очнулся – гипс. Нет, это продуманный проект. Выбираешь из нескольких вариантов, что больше нравится, что более актуально.

– У вас такая насыщенная трудовая биография…

– Я не преследовал в своей биографии никаких эпатажных целей. Ничего особенно экзотического у меня не было. Ну, учитель истории, ну, кружковод, ну, в турфирме работал, что такого?

– А вы в каком творческом союзе состоите, в новом «демократическом» СРП, где Евтушенко?

– В 2004 году вступил в Союз писателей – в старый, ортодоксальный, скажем так. Членство в нем ничего не дает. Я там бываю раз в год, когда меня стегнут, что надо явиться на отчетно-перевыборное собрание: все, как в Советском Союзе. Никаких ни семинаров, ни встреч, ни общения, ничего этого нет, одни только корочки. Для чего я вступил, я не знаю, видимо в детстве у меня был такой комплекс, что писатель должен быть членом Союза писателей, вот я таким образом завершил свой гештальт (die gestalt – образ, форма – нем.), зачем мне это надо было, чем мне он мешал незавершенный – неизвестно.

– А с кем из местных писателей вы общаетесь?

– Я в основном поддерживаю отношения с Дмитрием Ризовым. Он меня и продвинул, я ему очень благодарен, а так, более близких отношений ни с кем не поддерживаю, хотя кое с кем знакомлюсь.

– Может, Ризов готовит из вас наследника, будущего председателя Союза писателей?

– Я не любитель административной работы, и вообще к ней не способен.

– Чем-то кроме писательства еще занимаетесь?

– Помимо писательского труда ничем больше не занимаюсь уже четвертый год.

– Наверное, получаете большие гонорары?

– Это достаточно профанный взгляд, что писатель живет на гонорары, на самом деле писатель живет не на гонорары, хотя они тоже роль свою играют, писатель, во всяком случае, раскрученный или модный, живет на проценты с продаж, он живет на продаже своих прав на переводы, на экранизации. Он живет разнообразной деятельностью, связанной с тусовкой, ну, например, какое-нибудь турне по России в составе писательской делегации, это все ведь оплачивается. Участие в ток-шоу, например. Нельзя сказать, что все это гонорары, все это литературная работа. В тусовках, круизах и вояжах я не участвую, но в принципе, живу вот на эти деньги.

– А почему не участвуете в творческих вояжах?

– Мне это неинтересно.

– Вот вы, как Акунин, мастер исторического жанра…

– Мне не нравится, когда меня так обедняют. Что значит мастер исторического жанра? Исторических у меня два романа, у меня есть два романа про современность, еще у меня есть четыре произведения фантастики, еще у меня есть целая книга – историко-краеведческое эссе. Кто я – писатель-историк, писатель-краевед, писатель мейнстрима или писатель-фантаст? Я многостаночник.

– А вы изображаете в романах своих знакомых? Они себя потом узнают, может, обижаются, что вы их как-то смешно выставили?

– Себя узнавали, но никто не обижался. Спасибо, вообще-то, тоже не говорили. Но я ведь не выписываю один к одному, я поступаю по определенной стратегии, скажем так. У меня есть, условно говоря, знакомый, и я представляю, как этот знакомый играет роль этого персонажа в фильме. То есть я описываю то, как он играет эту роль, а не его самого. То есть это не то, чтобы непосредственно калька с личности. Это во-первых, а во-вторых – тут ведь ситуация, как в «Незнайке», когда там художник нарисовал портрет, и все жители этого Цветочного города узнавали всех, кроме себя. Всегда так бывает.

– Над чем вы сейчас работает?

– Сейчас я заканчиваю большую повесть, которая называется «Блуда и МУДО». Блуда – это жаргонное выражение, которое означает неурядица, неудача, нелепость. А МУДО – это аббревиатура, расшифровывается как Муниципальное учреждение дополнительного образования, то есть, Дом пионеров по-современному. Это официальная аббревиатура, так она принята Министерством образования, я не виноват. Это будет саркастическое произведение про современность.

– О Перми?

– Нет, не о Перми, просто абстрактный провинциальный российский город.

– Вы все опубликовали, что накопилось в писательском столе?

– За исключением большой историко-краеведческой книги – всё. Но и она тоже уже на подходе.

– В издательствах все уже расписано на несколько лет вперед?

– Пытались меня расписать, но я от таких вещей отказываюсь, я не могу обещать. Жизнь – ненормированная штука.

– Вам предлагали вести авторскую колонку в каком-нибудь издании?

– Колумнистом (от анг. column – колонка) мне много где предлагали сотрудничать, начиная с «Огонька» и заканчивая пермскими газетами. Я просто ненормированный человек, я могу подвести, поэтому я за такие вещи не берусь. А писать с продолжением тоже интересно, но тоже не берусь, по той же причине, потому что, в принципе, в любой момент могут отвлечь какие-нибудь интересные проекты, типа того, что пишешь роман – пишешь, пишешь, пишешь, и вдруг из небытия появляется режиссер, про которого ты забыл уже года два, и говорит: всё, всё, всё, деньги я нашел, пишем сценарий! Ты естественно, все откладываешь, начинаешь писать сценарий.

– Есть расхожее мнение, что современные писатели злоупотребляют алкоголем, наркотиками. Как Чарльз Буковски, например…

– У меня с этим все нормально, мне кажется, что это мнение больше применимо к рок-музыкантам, нежели к писателям. Сейчас, может, писатель и чудик, но, во всяком случае, не наркоман и не алкоголик, потому что в писательской жизни, в писательском ритме существовать с возможностями такого вылета из графика просто невозможно. С тобой больше не будут иметь дело.

– Какова, по-вашему, роль писателя в современном мире?

– Я бы не хотел впадать в пафос, что, мол, ум, честь и совесть, но я бы сказал так, что, во-первых, литература – это вербальная основа культуры, это раз, и никуда от этого не деться; во-вторых, наиболее ценное свойство любого образования – это обширная гуманитарность человека, который этим образованием обладает. Потому что, если ты великолепный специалист в узкой сфере деятельности, рано или поздно ты все равно окажешься за бортом, потому что придут новые люди и тебя выгонят. Но что поделать, мы живем в конкурентном мире, а вот с гуманитарным образованием ты всегда найдешь новую сферу применения своим способностям и своим знаниям. Без этого просто тоже никуда. И будущее принадлежит не только высоким технологиям, но и гуманитарным технологиям.

– С какой вещи стоит начинать знакомиться с вашим творчеством?

- Смотря что человеку самому больше нравится. Если ему нравится исторический жанр, то тогда с «Золота бунта», если ему нравится non-fiction или мейнстрим, то тогда с «Географа». А выйдет новый роман, то тогда лучше с него.

– Не собираетесь популяризировать свое творчество с помощью современных виртуальных технологий, через СМС, например?

– Аудиокниги предлагали делать, я думаю, что это будет со временем, но за них платят очень мало, и мой агент тормозит эти предложения. Сейчас какая-то новая технология внедряется, что по телефонам рассылают дайджесты самых новых художественных произведений. Вот в этой технологии я уже буду задействован. Также мне бы хотелось по своим историческим романам увидеть компьютерную игрушку. Все говорят, что ее надо сделать по «Сердцу Пармы», но мне эта идея не особенно нравится. То есть, как я понимаю, просто бегать по какому-нибудь сказочному лесу и мочить сказочных чудовищ, примерно так. А мне видится игрушка типа гонок по сплаву железных караванов – с реальной рекой, с реальными ландшафтами, с реальными условиями. У меня есть синопсис этой игры, но куда я его предложу?

Этой игры не будет, пока нет видеоряда, а для этого нужен фильм. Появится фильм – появится реальная возможность на основе этого видеоряда сделать такую игрушку.

– Почему возникла такая идея, вы сами геймер?

– Нет, я ни в коем случае не геймер, но такая идея у меня возникла из достаточно сложного соображения. Это такая идея, скажем, перекрестного промоушена. Ныне литература утратила все свои позиции, а как любому русского интеллигенту, мне хочется, чтобы литература осталась во главе угла и обратно отвоевала все потерянные высоты. Но сделать это прежним макаром не получится, потому что раньше литература замещала собой и гражданские институты, и церковь, и все, что угодно, а сейчас эти институты в наличии: бери и пользуйся, литература здесь не нужна, и здесь эту ситуацию может выправить гуманитарная технология. Вот это было продемонстрировано на примере Гарри Поттера. То есть, есть книга, есть фильм и есть компьютерная игрушка, есть мода на Гарри Поттера: как одеваться, как себя вести, на каком языке разговаривать, какие там законы в этом мире существуют. То есть, произведение существует одновременно во многих культурных пластах: и в литературе, и кинематографе, и в компьютерной игре, в поведенческих каких-то вещах. Например, когда я писал «Золото бунта», я точно так же видел этот роман во многих пластах – и виде художественного произведения, и виде кинофильма, и в виде компьютерной игрушки, и в виде реального тура, который реальные туроператоры организуют по местам боевых действий моего романа, и в виде, например, краеведческого опуса, того самого, который в скором времени выйдет в издательстве. То есть, кому в романе интересна конкретная история, конкретная география, тот может прочитать книгу или пойти в путешествие. Таким образом, каждый продукт будет рекламировать все остальные продукты, и роман найдет выход на гораздо более широкую аудиторию, нежели он будет оставаться просто художественным произведением.

– Нет ли идеи написать ностальгический роман о застойных восьмидесятых, как сейчас модно?

– Идея такая есть, но я ее пока не обдумывал, потому что ей надо отлежаться. Хотя это очень интересное время, но не хочется к нему относиться поверхностно. А если за это хвататься на острие моды и общественного интереса, то все получится очень поверхностно.

– Трудно было найти литагента?

– Он сам меня нашел.

– Было несколько предложений?

– Нет, но до этого у меня был другой агент, но он работал исключительно по фантастике, и когда у меня фантастика закончилась, благо, что ее было немного, интерес агента к моей персоне закончился.

– Вам нравится, как издают ваши книги?

– Все, что выходит – выходит в издательстве «Азбука». «Азбука» сама выбирает, как оформлять книги, тем более там серийное оформление, художник там – Ломаев, он мне очень нравится, оформляет очень адекватно к текстам, я полностью доволен его работой.

– Многие писатели, тот же Пелевин, часто увлекаются в своих произведениях мистикой. А что для вас значит мистика?

– Настоящая мистика, на мой взгляд, зависит от характера местности и от древних культурных архетипов. Когда они воплощаются в нынешнее время и в нынешней среде, которая совершенно неорганична этим архетипам, тогда это и является мистикой.

– Сами что читаете?

– Мое чтение бессистемное. Что попадается, то и читаю. Новинки я стараюсь прочитывать. Например, у Мишеля Уэльбека прочитал «Элементарные частицы» и мне хватило. Я понял, чего он стоит. Дальше-то зачем мозги забивать.

– У многих современных писателей какое-то извращенное инфернальное сознание. Вам так не кажется?

– Здравость теперь – это редкая черта у писателя. Все какие то крайние формы проявления.

– А как вы относитесь к засилью рекламы?

– Если например, архитектура убогая, то реклама ей не мешает, а если архитектура как в Петербурге, то там реклама неуместна абсолютно. Как обычного зрителя, реклама по телику меня, конечно, раздражает, когда перебивает фильм, хотя впрочем дает возможность сходить себе кофе налить. Но реклама мне очень интересна тем, что в ней проявляются, скажем так, критические и эстетические принципы существования современного общества, не всего общества, естественно, а, скажем, главенствующей культуры, и по рекламе очень хорошо это можно отслеживать. Потому что то, что представлено в рекламе, существует и в умах, и в качестве индикатора состояния умов. Реклама – очень компактный показательный продукт.

То есть, если хочешь узнать не только об эстетических, но и морально-нравственных приоритетах социума, смотри рекламу про социум. Потому что, по большому счету, рекламируются не товары и не услуги, рекламируются ценности и образ жизни, которые подчеркиваются этими товарами и услугами. То есть, если опустить конкретную вещь, которая обыгрывается в рекламе, а смотреть на ценности, то это будет очень поучительное зрелище.

– Вы лично общались с Путиным...

– Лично нет. Но участвовал во встрече интеллигенции с Путиным.

– Там заходила речь о вашем творчестве?

– Да нет, вы что. Там общие вопросы культуры и в основном так – многоговорение, не более того.

– А как вы вообще относитесь к президенту как к человеку?

– Нормальный, воспитанный, вменяемый человек.

– Вы видите его среди своих читателей?

– Нет. Не тот тип личности.

– Вы курите дешевые сигареты. Известность не влияет на ваш материальный достаток?

– Нормально влияет на материальный достаток. Я могу себе позволить и в костюме от Армани ходить, и курить «Мальборо». Но я к чему привык, к тому привык. Если мне нравится этот свитер с рукавами до колен, я его и ношу. Если я привык курить «Яву», почему я должен, если я стал побогаче, переходить на другие сигареты, к которым я не привык?

– А машину не купили?

– А зачем, с моим зрением? У меня, когда я проверялся последний раз, это было лет сто назад, было минус двенадцать. Тем более, я же сижу в своем Закамске, я же в центр выбираюсь раз, максимум два раза в неделю, мне зачем машина? На работу я не езжу. Ненужными вещами себя не перегружаю. И телефон у меня тоже старый и очень примитивный. И не собираюсь я покупать ни с камерой, ни с диктофоном, ни с игрушками. Мне это тоже не нужно. По телефону я звоню, кино я смотрю по телевизору, фотографирую я на фотоаппарат.

– А как у вас с квартирным вопросом?

– У меня родительская квартира.

– Где Новый год будете отмечать?

– Да дома буду отмечать, ничего особенного.

– С шампанским, с водочкой?..

– Ну, там по обстоятельствам, в гости кто-нибудь притащится – так не без этого.

– А кто вхож в ваш дом?

– Близкий круг знакомых. Старые друзья и родня.

– Что пожелаете нашим читателям на Новый год?

– Ну, конечно, провести Новый год с книгой я им не желаю, но побольше книге уделять времени – безусловно.

– Какие у вас предпочтения в еде?

– Да никаких, ем, что дают. Я же не аристократ в седьмом поколении, как в советское время привык к вкусной и здоровой пище, так и сейчас. Переходить на суши я не собираюсь, хотя могу себе позволить.

– А какую музыку слушаете?

– Очень нравится мне композитор Рыбников. Ужасно нравится. Я на Горбушке купил себе его диск, коллекционное издание, сделал себе выборку, слушаю его.

– В детстве, у вас было какое-нибудь хобби, может, ловля бабочек?

– В детстве много чем занимался. Но что детство, детство давно прошло. У меня до сих пор спрашивают, кто был твой папа, кто была твоя мама, как ты закончил школу… Видимо, я такое инфантильное впечатление произвожу.

– А сейчас у вас есть хобби?

– Есть такое выражение, что человек, который в жизни себя нашел, не имеет хобби.

– Стихи не пробовали писать?

– Этим не грешил.

– Может, живописью интересуетесь?

– Хотя я по образованию искусствовед, не интересуюсь этим вообще. На «Яйца Фаберже» я не пошел из принципа, потому что это китч. Сколько бы искусствоведы там не кричали о том, что это высокое искусство, и так далее. Высокое мастерство и ремесло господина Фаберже, а как искусство это – китч. Мне это неинтересно.

– Слышали об идее создания Парка Пермского периода, где будут установлены памятники местным писателям?

– Первый раз об этом слышу. Книги надо издавать, а не скульптуры ставить. Что-то я не заметил, что оттого, что поставили скульптуру Пушкина, стали читать больше Пушкина в городе Перми.

– А в Перми у вас намечаются выступления?

– Нет, никто никуда не приглашает. Последнее приглашение было в апреле.

– Расскажите какой-нибудь смешной случай из жизни.

– Однажды меня пригласили на губернаторский бал, приглашение я должен был забрать в Администрации города Перми. Там мне сказали, к какому человеку подойти. Я подошел, эта дама в это время была занята. Я сел, значит, на стульчик рядом подождать, а одет я был примерно так же, как сейчас, и когда она все свои дела сделала, обратилась ко мне, подала это приглашение и, окинув меня презрительным взглядом с головы до ног, с сомнением спросила: «Ну, а вы Иванову-то точно передадите это приглашение?» То есть, меня за меня не принимают.

– Да, смешно. Как прошел бал?

– А, скучно.

– Вы, наверное, там были самой известной фигурой?

– Да ну, господь с вами. Наоборот. Там сидели, ну не знаю, чемпионы мира, лауреаты международных конкурсов, суперизвестные люди, вроде Крылатова, я там был вообще мелкой сошкой.

– Вот мы тут сидим уже полчаса в кафе на Компросе, на виду у всех разговариваем, а никто еще к вам за автографом не подошел…

– Люди бы подошли, если бы книжный магазин организовал автограф-сессию, но не организовывают, видимо, даже слов таких не знают. У меня в Москве, Петербурге, Екатеринбурге проходили автограф-сессии, много народа собиралось. В Перми ничего такого не было, видимо, не в курсе, что я здесь живу. Хотя мне кажется здесь не вопрос информированности, а вопрос провинциальной ментальности.