Нина Зайцева, директор ГУЗ «Пермский краевой научно-исследовательский клинический институт детской экопатологии»: «Родители воспитали во мне ответственность в работе, и я считаю ее самой важной характеристикой человека»

В январе тринадцатый день рождения справило одно из уникальных научных учреждений Пермского края – НИИ детской экопатологии. Традиционно Пермский край считается непростым по уровню загрязнения окружающей среды. И едва ли не в первую очередь от вредных воздействий страдает детское здоровье. Однако в крае есть и успешно работает специализированное медицинское учреждение, задача которого – разработка новых методов диагностики и коррекции патологий, связанных с экологической обстановкой. Тринадцатилетний опыт института, его перспективы и планы на будущее 59.ru обсудил с его руководителем, членом-корреспондентом Российской Академии медицинских наук, заслуженным деятелем науки РФ, доктором медицинских наук, профессором Ниной Зайцевой.

– Нина Владимировна, Институт работает на благо края уже тринадцать лет. Можно подводить какие-то серьезные итоги деятельности, говорить о достижениях. Что бы вы отметили в первую очередь?

– Институт детской экопатологии является не просто лечебным, но научно-исследовательским учреждением, основная наша задача – разработка научных технологий по сохранению здоровья. Наша специализация – дети, живущие в сложных с точки зрения экологии районах. Тут нужно особо отметить, что Пермский край – вовсе не какая-то уникальная местность. Это обычный развитый промышленный регион, где есть и добывающая промышленность, и перерабатывающая, и машиностроение.

Главное отличие нашего региона от других областей – это сочетание многих отраслей промышленности. Но мы живем в ситуации, которая нам дана, и надо уметь управлять этой ситуацией с точки зрения защиты здоровья. Тут нужно отметить, что на сегодняшний день именно экология находится в центре политического внимания. Огромную ценность имеет сохранение человеческого потенциала, а значит, детского здоровья. Это и есть наше научное направление.

Помимо научно-исследовательского направления мы являемся еще и клиническим учреждением, то есть имеем лечебные койки, у нас есть возможность проводить все необходимые исследования и лечить. От чисто научной идеи мы за эти тринадцать лет перешли к эффективной практике. Многие вопросы нас уже совершенно не пугают, потому что мы научились с ними работать.

– Однако таких специалистов, работающих на стыке экологии, медицины, химии наши медицинские вузы не готовят?

– В нашем институте существует четкое разделение специалистов по профилю деятельности. Есть базовые врачи медико-профилактического профиля, которое знают, как работать со здоровьем детей в определенных условиях. Кроме того, в институте работают различные специалисты: химики, биологи, математики. У нас есть базовая группа узких специалистов – педиатров и специалистов лечебного профиля. А моя задача как руководителя – свести деятельность всех этих специалистов к работе над одной проблемой. Сложность заключается в том, что мне самой нужно быть компетентной в разных сферах, уметь правильно сориентировать людей. Нам нужны специалисты, умеющие работать на общую цель, интегрироваться в общую проблему.

В институте трудится много докторов и кандидатов наук. И все они в основном выращены за эти годы – это мои соратники, ученики. В головных институтах я часто наблюдаю такую картину: есть, скажем, лаборатория, которая занимается изучением воды. И она никак не связана с соседней лабораторией, которая занимается воздухом. Мы стараемся избегать такого положения вещей, потому что это снижает эффективность.

Возвращаясь к предыдущему вопросу, нужно еще подчеркнуть, что главное наше достижение – разработанные новые технологии диагностики, коррекции и профилактики экологически обусловленных нарушений здоровья.

– Абсолютно авторские?

– Да, подтверждающиеся авторскими свидетельствами, соответствующими лицензиями и сертификатами. Новые технологии диагностики, коррекции, профилактики. Вообще-то с профилактикой неинфекционных заболеваний у нас в стране существуют проблемы. В части инфекционной патологии все достаточно жестко регламентировано на государственном уровне. Наша сфера деятельности и научного интереса – это хронические воздействия низких доз разных химических веществ. Такова наша среда обитания. Но сегодня мы уже многое наработали в области корректировки этих факторов. Мы выдаем определенные рекомендации промышленным предприятиям по оценке рисков в связи с выбросами. Весь пласт работы в крае, который связан с нормированием рисков, делается у нас. Это тоже определенное завоевание.

– Насколько отличается ситуация с подобными учреждениями по стране от сложившейся в Пермском крае?

– Средоточие научных кадров у нас таково, что в нашем регионе есть специалисты, которые способны такие комплексные проблемы поднимать и решать. В НИИ, подобных нашему, по стране в основном ведется работа по статистическим исследованиям, наблюдениям за населением, эпидемиологическим наблюдениям. А мы работаем над механизмом развития болезни. Дети, которых мы наблюдаем, дают возможность анализировать, как развивается та или иная болезнь. У нас очень сильный химико-аналитический отдел, который занимается разработкой различных методов мониторинга. Мы, например, разработали более 50 методов контроля вредных веществ в организме (крови, других биологических средах), стандартизировали и в виде нормативных документов передали на российский уровень. Это наш вклад в общероссийское будущее.

Кроме того, у нас работает информационно-аналитический отдел, который занимается обработкой колоссального количества информации. Это данные по выбросам промпредприятий, по общему состоянию здоровья населения края, и статистика, касающаяся системы здравоохранения. Весь материал у нас картографируется, и мы можем наблюдать динамику ситуации вместе с особенностями отдельных территорий.

– Закономерный вопрос просто как жителя Пермского края – какие территории у нас наиболее проблемные?

– Все территории у нас примерно одинаковы по остроте проблемы. Беда одна –хроническое воздействие химических веществ малыми дозами на протяжении долгого времени. Любое место добычи полезных ископаемых – проблема. Обрабатывающие предприятия – проблема. Но сказать, что где-то катастрофически плохо – нельзя. Скажем, по Перми индекс загрязнения девять и в Губахе – девять. Разные территории у нас отличаются скорее не интенсивностью воздействия, а спектром наименований вредных веществ.

– И все-таки, какие территории можно считать самыми чистыми?

– Любые, где нет промышленности. Сельские: Ильинский, Нытвенский районы. А вообще-то в Сочи, конечно, жить хорошо. (Улыбается.)

– Кстати, о сельской местности. Не так давно снова обсуждалась ситуация с многострадальной деревней Павлово. Там история с аварией на нефтепроводе тянется уже больше десяти лет...

– Ситуация с деревней Павлово носит не просто техногенный, а природно-техногенный характер и это поддерживает проблему. Там заболоченная область, карст, сложная гидрогеологическая обстановка. Проблему Павлово решают, туда вкладываются средства, есть результаты, но вопрос невозможно снять так быстро. Хотя по Пермскому краю это, конечно, не основная проблема.

– Ваш профиль – дети с проблемных территорий. А кто у нас занимается взрослыми?

– Отдельного учреждения не существует. Мы занимаемся и взрослыми, хотя основной профиль, конечно, дети. Коек для взрослых у нас пока нет. Но мы сейчас на стадии выхода на федеральный уровень, под начало Минздравсоцразвития, федеральной службы Роспотребнадзора. Мы станем федеральным государственным учреждением науки. Это значит, что опыт, накопленный в крае, будет передан на общероссийский уровень. Мы как научное учреждение обязаны выдавать технологии, которые могут идти в тираж, на территории Российской Федерации. Будем расширяться. Станем заниматься и взрослыми, в том числе с учетом профессиональных условий труда. Это наша перспектива.

– Все ли дети Пермского края испытывают на себе неблагоприятное воздействие загрязненной окружающей среды?

– Дети в сельских районах такому воздействию не подвергаются. Проблемные дети – это в первую очередь городские – Северо-Восток нашей области и центральные районы. Промышленные города и города, сильно нагруженные транспортом. Даже не говоря о предприятиях Перми, например, нужно учитывать количество транспорта в городе. Интенсивность воздействия выхлопных газов очень высокая. А болезни, которые возникают в этой связи – это хронические болезни: бронхиальная астма, аллергические заболевания, вторичный иммунодефицит.

Одним словом, все, что связано с реакцией организма на факторы риска. Спектр химических веществ, которые на нас воздействуют, в маленьких концентрациях, но в сочетании обязательно дает отрицательный эффект. Однако реакции организма здесь неспецифические – реактивность со стороны иммунной системы, эндокринной системы... Неяркие проявления и дезадаптации многих систем организма. Все это накапливается, и, конечно, нужна защита. Диагностика помогает разобраться, какие есть «поломки», какие лекарства могут быть полезны. Наша задача – «довести» ребенка до возраста, когда он будет к этим воздействиям более устойчив.

– А взрослые легче переносят экологический стресс?

– Мы все генетически разные. Поэтому спектр реакций очень разнообразен. Так что нельзя сказать, что для взрослых те же химические воздействия более безобидны.

– Скажите, предприятия легко идут на контакт?

– Мы работаем с очень многими промышленными предприятиями, скажем, по организации так называемых специальных санитарно-защитных зон. Даем рекомендации по размерам этих зон, оцениваем риск на их границах... Не могу сказать, чтобы предприятия неохотно сотрудничали с нами.

– Институт выдает заводам какие-то предписания?

– Нет, рекомендации. Предписаниями занимаются органы надзора. Мы работаем в тесном контакте с Роспотребнадзором, краевыми экологами. Выступаем с докладами, ставим проблему, ищем пути ее преодоления.

– Сейчас на государственном уровне активно обсуждается репродуктивное здоровье нации. По свидетельству специалистов соответствующего профиля, у нас в стране продолжает расти количество внутриутробных патологий. Дети – важный и болезненный момент. А вопрос влияния загрязненной окружающей среды, скажем, на беременных женщин, как-то решается?

– Этой проблемой, безусловно, надо заниматься. Здесь вопрос стоит так: беременная женщина «от начала до конца» не является сферой компетенции нашего института. Но участвовать в обследовании беременных женщин мы планируем. Это можно и нужно делать. Но кто будет заниматься мужчинами? Проблема носит комплексный характер. Состояние здоровья мужчин, условия их труда и так далее не в меньшей степени сказываются на здоровье потомства. Семьям, планирующим беременность, надо учитывать факторы риска. Это очень серьезная проблема с практической точки зрения и исключительно сложная с научной. Служба помощи мужскому здоровью у нас не развита в полной мере. Развита система оказания помощи уже по факту болезни. То есть профилактика опять страдает.

– Следующий вопрос задам как человек, часто работающий за компьютером в офисе. Это ведь тоже условия труда и среда обитания до некоторой степени. Насколько серьезный вред мы наносим себе таким путем?

– Безусловно, проблема есть. И последствия длительной работы за компьютером, безусловно, будут. Кроме того, есть определенные нормы площадей, которые должны соблюдаться. Отрицательные последствия таких условий труда можно предотвращать. Но мы зачастую не соблюдаем даже самого простого – ведь нужно как минимум делать перерывы в сидении перед монитором». Вот пропагандой таких простейших правил должны заниматься центры медицинской профилактики. Населению часто просто не хватает информации о возможных рисках.

– Каким образом дети попадают на лечение в Институт?

– Разными способами. Есть годовой график, мы знаем квоту каждой территории, работаем по выездной системе. На местах делаем анализы крови. Дети, попадающие под нашу специфику (как правило, хроники, длительно и часто болеющие) направляются в Институт. Мы работаем с педиатрической службой края. Кроме того, через поликлинику любой человек может попасть на обследование. В год отделение института госпитализирует примерно 1 200-1 300 человек. В условиях поликлинического приема до 30 тысяч человек в год. Дети приезжают сложные, запущенные... мы стараемся обследовать их комплексно, системно. Детально исследуется история болезни, ребенок весь, с головы до пяток. Далее разрабатывается схема поддержки ребенка, медицинские рекомендации.

– Вы стояли у истоков создания Института. Вероятно, очень сложно руководить таким неординарным учреждением. Вы жесткий руководитель?

– Не сказала бы, что я жесткий руководитель. Родители воспитали во мне ответственность в работе, и я считаю ее самой важной характеристикой человека. Конечно, если нужно, бываю и жесткой. Но я к каждому человеку стараюсь найти подход. Могу быть резкой в редких, правда, случаях, недовольной, но по моему опыту жесткое руководство особенного эффекта не приносит.

– Вы следите за западными исследованиями? Насколько наш уровень соответствует общемировому?

– Я бы сказала, не просто соответствует. По многим вопросам мы идем впереди. Единственное, чему я безумно завидую, так это оборудованию. Американскому, европейскому... Но знаете, люди, работающие на такой высокотехнологичной технике, становятся очень узкими специалистами. То есть вне своей аппаратуры они уже ни шага сделать не могут. По постановке задач, по глубине, по системности их решения, по масштабности деятельности мы общемировому уровню не уступаем ни капли.

– Мужчинами руководить трудно?

– Не труднее, чем женщинами. Тут нужно чувство юмора. Часто его достаточно, чтобы решить проблему. Я своих людей выращивала сама. Они мне очень дороги. Основной костяк института мне знаком уже много лет, это мои по-настоящему близкие люди. Женщинами руководить непросто. Тут все бывает: и слезы, и капризы, и перепады настроения. Всякое приходится решать. В каждый внутренний конфликт стараюсь войти. Люди сильные, умные, приходят с определенными амбициями. Конфликтов я не боюсь, но стараюсь не допускать. Я в этом плане счастливый человек. Микроклимат у нас хороший. Самое главное ведь – когда люди понимают общую задачу и видят себя в этой общей задаче. Сначала нужно обозначить общее, потом раздать частные задачи. Это один из способов регулирования отношений в коллективе.

– Как вы обычно проводите свободное время?

– Пожалуй, с семьей. Меня родители научили всему, что женщина должна уметь. Умею шить, готовить. Ни то, ни другое для меня, правда, никогда не было какой-то страстью... Читаю довольно много. Последняя понравившаяся книга – Дина Рубина «На солнечной стороне улицы».

– То есть дополнительного адреналина во время отдыха не ищете...

– Мне его вполне хватает на работе. Правда.

– Скажите, а поменять «среду обитания», переехать вам никогда не хотелось?

– Вы знаете, искушение уехать в другой город в жизни у меня было несколько раз. Были очень заманчивые предложения с точки зрения карьерного роста, интересные посты. Я долго размышляла. Но уехать не смогла. Ведь это означало бы бросить все. Оставить родителей, детей, внучку. Любимое, интересное дело. Исчезло бы что-то, составляющее огромную часть жизни, более того, самую ее суть. Поэтому – нет.