Борис Мильграм, художественный руководитель Пермского академического «Театра-Театра»: «Театр – это совсем не высшая математика. Театру нужно отдаться и получать от него удовольствие»

С художественным руководителем Пермского академического «Театра-Театра» Борисом Мильграмом можно говорить о самых разных вещах, о самых смелых возможностях театра, о свободе художника, о целых театральных эпохах. Сейчас режиссер подошел к очередному перекрестку на своем творческом пути – позади четыре года его плодотворной работы на пермской земле. Как можно мыслить в театре и как им можно воздействовать, проблемы провинциальных театров и глубина во многом не выраженных тем, поиск художественного качества и что делает театр живым – это лишь немногие вопросы, которые успеваешь задать в ходе скоротечной беседы.

О сбывшихся мечтах и новых экспериментах

– Свой творческий путь вы начали спектаклем «Концерт Высоцкого в НИИ», сыгранным на сцене Пермского театра драмы. Вы помните те свои ощущения: режиссер после своей первой профессиональной работы?

– Дело в том, что я и до этого ставил спектакли. «Концерт Высоцкого» немногим отличался от моих предыдущих работ. Вот следующий спектакль – «Случай в зоопарке», он был выпущен через год… «Случай в зоопарке» всё поставил на свои места… Иными словами, формально всё началось с «Концерта Высоцкого в НИИ» в 1987 году, а фактически – через год со «Случая в зоопарке». В первый раз мы играли «Случай в зоопарке» в мастерской Лапшина.

Борис Леонидович Мильграм – режиссер. Родился 27 мая 1954 года в Одессе. Окончил Пермский политехнический институт. Защитил диссертацию. Кандидат технических наук. В 1987 году создал в Перми Новый молодежный театр. Спектакль «Случай в зоопарке», поставленный в Новом Молодежном театре, имел огромный успех в России и за рубежом.
В 1989 году окончил ГИТИС, курс Анатолия Васильева. Работал режиссером в театре имени Моссовета, в Московском театре эстрады, в театре «Школа современной пьесы». Одним из первых стал осваивать коммерческую антрепризу, создав в ее рамках целый ряд замечательных спектаклей, отмеченных прессой и театральной общественностью.
Преподавал в ГИТИСе, во ВГИКе. Неоднократно получал призы на международных театральных фестивалях. С мая 2004 года – художественный руководитель Пермского академического театра драмы.
Работы Бориса Мильграма, по мнению многих критиков, отличаются особой зрелищностью и яркой сценической формой.

Постановки Бориса Мильграма

«Концерт Высоцкого в НИИ» (Марк Розовский, 1987);

«Случай в зоопарке» (Эдвард Олби, 1988);

«Охота на крыс» (Пьер Туриньи, 1989);

Лабораторный проект по Серебряному веку (1989);

Лабораторный проект «Пиковая дама» (Александр Пушкин, 1990);

Опера «Мастер и Маргарита» (Сергей Слонимский, 1991);

«Первая любовь» (Самюэль Беккет, 1992);

Опера «Орфей» (Кристоф Глюк, 1993);

«Школа жен» (Мольер (1994);

«Овечка» (Надежда Птушкина, 1996);

«Персидская сирень» (Николай Коляда, 1996);

«Старая дева» (Надежда Птушкина, 1998);

«Пизанская башня» (Надежда Птушкина, 1998);

«Птицы» (Женя Унгард, 2000);

«Воскресение Лазаря» (Федор Достоевский, 2002);

«Кремль, иди ко мне!» (Александр Казанцев, 2003);

«Чайка» (Антон Чехов, 2005);

«Варвары» (Максим Горький, 2006);

Музыкальная фантазия «Доктор Живаго» (Александр Журбин и Михаил Бартенев, 2006);

«Изображая жертву» (братья Пресняковы, 2007);

«Нельская башня» (Александр Дюма, 2007). />

– Трудно сказать, что собственно изменилось: и понимание, и представление... Появилось ощущение профессии и какое-то другое знание. Я уже почти заканчивал ГИТИС, это было в 1989-м.

– В прошлом году впервые состоялся фестиваль-форум «Пространство режиссуры». Продолжение будет?

– В минувшем году мы лишь пробовали, примерялись к формату нашего фирменного фестиваля, теперь все уложилось, сформировалось. Могу сказать, что первый фестиваль – такой, каким мы его хотим видеть, пройдет в октябре этого (!) года. На фестиваль приедут спектакли из Парижа, Москвы, Санкт-Петербурга. Обсуждение постановок будет проходить не с режиссерами, как обычно бывает, а с модераторами – людьми, которые эти спектакли выбрали среди многих и предложили на фестиваль как лучшие. Людьми, которые уверены в качестве выбранного ими «продукта». Это известные сейчас в России имена: режиссер Адольф Шапиро, продюсер Эльшан Мамедов, Анатолий Смелянский – один из самых ярких театральных критиков страны. Программа фестиваля будет насыщенной.

– И фестиваль будет жить?

– У наших учредителей есть готовность, решимость проводить его постоянно – раз в два года. Это прописано в бюджете 2010 года. Собственно говоря, уже сегодня идет работа по подготовке следующего фестиваля. В 2010 году модераторами форума станут французские режиссеры, критики, актеры, продюсеры. Они предложат режиссерскому сообществу спектакли Франции. 2010 год – год культуры Франции в России. Уже официально объявлено, что это будет и год культуры России во Франции.

– Однажды вы заметили, что после реконструкции зал стал «маленький». Зритель чувствует это?

– Думаю, теперь зритель лучше чувствует спектакль. Это стопроцентно. Ему комфортнее воспринимать артистов, потому что сцена приблизилась, ничего не мешает. Изменилась акустика. Сейчас зрителя окружает театр, а не каменный мавзолей, предназначенный скорее для каких-то съездов. Мы создали условия для восприятия. Зритель этого может и не понимать, но воспринимать спектакли ему стало проще.

– Малый зал – это площадка, предназначенная для экспериментов?..

– Для другого театра… Для иных театральных форм. Театральные формы бесконечны, театр часто пересекается с другими видами художественной деятельности: музыкой, живописью, кино… Хотелось бы, чтобы на малой сцене можно было наблюдать смешение разных видов и жанров, но пока – это другие пьесы, чаще современные, другие формы театрального творчества.

– Постановки рассчитаны на элитарную публику?

– Для более узкой… Для театральной элиты, театральных гурманов.

– И когда на малой сцене «Театра-Театра» нам ждать нового эксперимента?

– Скоро. Я как раз ставлю спектакль для малого зала. Это современная пьеса, написанная не очень известным автором Александром Марданем. Он мой товарищ, живет в Одессе. Его пьеса меня очень волнует. Она о театре, называется «Антракт». Надеюсь, спектакль появится в июне, по крайней мере, сыграем прогон. Так что сейчас у меня – «Антракт». (Улыбается.)

– Борис Леонидович, сколько спектаклей вы поставили за прошедшие четыре года?

– Я поставил пять спектаклей. Все разные, как мои дети… «Чайка» для меня была очень важным спектаклем. Я понимал: начинать нужно с «Чайки». Это такой театральный манифест. Более того, «Чайкой» я внедрялся в пространство этого зала, пытался его взять, покорить. А зал был тогда еще не переоборудован.

«Варвары» – тоже из разряда спектакля-мечты. Это очень сложная пьеса, можно даже сказать, изысканно сложная. Я считаю, что Горький – великий драматург. Не очень мы сегодня это понимаем и ценим, а иногда просто не знаем. И постановка «Варваров», вслед за «Чайкой», была для меня в какой-то мере актом освоения пространства зала, театра. Сначала мы играли«Варваров» в центре зала. Когда зал изменился, перенесли действие на большую сцену, зрители тоже сидят теперь на сцене. Такое мое отношении к пространству неслучайно: театр может и должен вести игру в разных плоскостях: как звуковых, так и пластических... в динамических и драматических!.. (Улыбается.)

Потом была музыкальная история «Доктор Живаго». Поскольку у меня в жизни были музыкальные и оперные спектакли, то мне всегда интересно вернуться на эту «территорию». После успеха с «Владимирской площадью» мы придумали с композитором Александром Журбиным историю «Доктора Живаго». Мне кажется, все получилось. Это другой театр – театр чувственный, эмоциональный, всеобщий.

Следующая работа – «Изображая жертву». Мне просто страшно (!) захотелось поставить эту современную пьесу. Спектакль «Изображая жертву» дался сразу, с ходу, моментально. Такой мгновенный снимок.

Наконец, был Дюма, этот спектакль тоже из разряда мечты. Больше 20 лет назад я задумал его, как «Чайку» и «Варваров». Получилась зрелищная, хорошо воспринятая публикой история, для многих, как выяснилось, ставшая любимой.

О том, что нельзя сравнивать

– Вы придаете в своих постановках большее значение пластике, тексту?..

– Для меня важно все. Сейчас я стою перед Рубиконом – задумал огромную работу – балет со словами, признаками оперы… Телесная пластика должна играть в нем важную роль. Каждая постановка требует своего подхода: где-то «ударение» ставится на звук, где-то – на слово, на пластику. «Нельская башня» построена на звуках, на взаимодействии звучащих фигур. Там, конечно, есть и динамика, но она передана в звуке и в движении декораций, актеры же почти статичны.

Название спектакля-«балета» пока не скажу, режиссеры – люди суеверные. Отмечу только, что встретился с композитором Владимиром Чекасиным, и он уже готов начать разрабатывать сложнейшую партитуру для новой постановки. Она, надеюсь, выйдет в следующем году.

– В этом году появился фонд «Аллея звезд»…

– Это фонд уникальных проектов. Он нужен для того, чтобы создавать совместно с бизнесом яркие, неожиданные, амбициозные театральные проекты. И бизнес уже принимает активное участие в жизни театра: показ спектаклей для детей-сирот, презентация самого фонда. В мае Николай Караченцов пригласил нас на юбилей (40 лет) своей театральной деятельности. Он – председатель жюри Международного фестиваля актерской песни имени Миронова, где наши актрисы стали лауреатами. Их номер понравился Караченцову, и он предложил исполнить его на своем юбилее. Огромная роль в организации этих событий принадлежит именно фонду «Аллея звезд».

– На открытие «Аллеи звезд» должна была приехать Инна Чурикова, но, к сожалению, она не смогла...

– Да, ее приезд отменился в связи с болезнью. Она прислала очень трогательное письмо с пожеланиями всяческого успеха. Я работал с Чуриковой, у нас с ней два спектакля. Это «Овечка» – одна из самых известных постановок второй половины 90-х годов. И «Старая дева» – спектакль, который идет уже десять лет.

– «Театр-Театр» проводил для детей-сирот две творческие встречи и показал два спектакля. Это будет традицией?

– Я бы хотел, чтобы эти дети приходили к нам чаще. Мы не очень детский театр, но, по мере наших возможностей, готовы показывать спектакли для детей. Дети постарше смотрели тогда «Владимирскую площадь». И, судя по их лицам после спектакля, им было невероятно интересно. Фонд «Аллея звезд» намерен продолжить это начинание. Значит – будет традиция.

– Вы назвали среди проектов фонда «Аллея звезд» постановку по книге Алексея Иванова – «Сердце Пармы». Когда состоится премьера?

– Когда мы определимся с композитором. Нужно создать либретто: кандидат есть – я договорился с Михаилом Бартеневым. Ранее он написал либретто к «Доктору Живаго».

– Есть ли трудности перевода романа на язык театра?

– Начинать что-то новое всегда трудно. Но роман настолько эффектен и настолько интересен: там и эпическая, и любовная история… Словом, есть на что опереться.

Понятно, спектакль – это не пересказ романа. Но в спектакле должен звучать основной мотив книги. Эпическое должно переплестись с лирическим. В центре – русский князь Михаил и его жена, пермская княгиня Тичерти. Заложенное в православии умение прощать и любить привело Михаила к Тичерти. И Пермская земля стала для него родиной. Для меня это очень сильный мотив, поскольку я переживаю, в каком-то смысле, близкие чувства – обретения пространства как родины… Когда ты становишься неотъемлемой частью какой-то земли.

– В одном интервью вы отметили, что не любите театральные конкурсы...

– Это правда.

– То есть ваше мнение не изменилось?

– Нет. Я не люблю «Золотую маску», но все же в ней участвую, предлагаю спектакли, поскольку это главный театральный форум страны. Как любой конкурс, он носит все недостатки соревнования. Как можно сравнивать несравнимые вещи? «Маска» всегда субъективна, ангажирована. Но, так как это главный театральный конкурс страны, на что-то можно закрывать глаза. Все остальные театральные состязания мне глубоко неприятны. Зачем мне себя сравнивать с кем-то? Все лучшие. Зачем мне кого-то называть хуже себя или наоборот? Как мне дальше после этого жить? (Смеется.)

У нас есть фестиваль «Волшебная кулиса» – подобие «Маски». Мое предложение: сделать фестиваль актерским. Во-первых, возвращаясь к «Маске»: на общероссийском уровне есть огромный выбор, и эксперты премии могут взять на себя ответственность выделить лучшее, что сделано в стране, за целый год или сезон. На территории нашего края – театров всего ничего, при этом те из них, что находятся за пределами Перми, находятся в неравных условиях. Очевидно – у пермских театров больше возможностей. На их площадках работают лучшие режиссеры страны. Можно ли в такой ситуации соревноваться? Зачем кого-то обижать?

Если сделать «Кулису» краевым конкурсом среди актеров – в регионе много артистов, несколько сотен – то за два года они смогут представить свои лучшие работы. В этой ситуации выбор возможен! И актерам это, думаю, надо.

– Чтобы увидеть свой уровень?

– Просто артист увидит, что в этом сезоне он достиг какой-то высшей точки в собственном творчестве.

О «Мадонне» из детства и другой территории...

– Вы можете сейчас оценить пермского зрителя?

– Я очень ценю зрителя и веду с ним диалог, диалог происходит с территории театра. Когда-то он рассчитан на массовую публику, а когда-то – нет. Пермская аудитория притязательна, у нее есть традиции восприятия каких-то форм. А поскольку есть традиции, то люди боятся не понять. Хотя театр – это совсем не высшая математика. Театру нужно отдаться и получать от него удовольствие. А для этого необходимо иметь некий опыт.

Воспринимать художественный продукт – надо уметь. Жизнь становится более многогранной: ты видишь больше красок, слышишь больше звуков, ты понимаешь больше смыслов. Ты переходишь на другой уровень, где тебе больше разрешено и у тебя больше возможностей.

– А как вы получили художественный опыт?

– В детстве меня не водили в оперу. Когда я в старших классах первый раз побывал на ней, то совершенно не понимал, что должен там делать. Я хорошо знал драматический театр, где часто бывал, и еще – оперетту. Помню, как мы, девятиклассники, уже достаточно взрослые парни, бегали в драматический театр, а оперу слушать было скучно. Мы не умели ее воспринимать. Прошли годы – и я этому научился.

Я не понимал стихи. Хотя с детства учил их – возможно, учил не те или не так. Потом в молодости мне пришлось просто посвятить часть жизни воспроизведению стихов. Тоже самое было и с музыкой. То был самостоятельный путь: я шел в сторону театра, чувствуя в нем потребность.

Я совершенно не понимал живопись: что надо видеть? Помню, как в одну секунду вся живопись предстала передо мной! Это было в Дрезденской галерее: я был достаточно юным человеком, шел с группой по галерее и смотрел на шедевры, абсолютно не понимая их. Вдруг вдали я увидел призрак «Сикстинской Мадонны»... В детстве у меня висел отрывной календарь, и на его картонной подложке была репродукция (очень плохого качества) именно «Сикстинской Мадонны». Вдруг я увидел ее вдалеке, она была в самом конце большого зала. При этом я постоянно отводил взгляд, чтобы потом, когда к ней подойду, получить весь кайф восприятия.

Я шел – смотрел другие картины. И, когда дошел до «Мадонны», которую знал с детства, у меня подкосились ноги, я с трудом удержался, чтобы не встать на колени. А секрет был очень простой: весь фон «Сикстинской Мадонны» состоит из головок ангелов! На моей репродукции их не было видно. Казалось, что там просто облака. Я был потрясен, и с этой секунды в меня вошло восприятие живописи. В галерее Дрездена я был всего один раз, более 30 лет назад. Но до сих пор помню, где висят Рембрандт или «Шоколадница» Лиотара, но главное то, что в конце – «Сикстинская Мадонна».

Возвращаюсь к детям-сиротам: не зная о театре, находясь вне театра, эти дети сильно обделены в сфере восприятия… Это как французское вино. Ты пьешь его в первый раз и, не имея опыта пить настоящее вино, не понимаешь, чем же оно лучше.

О не привитых интересах и любви к отрицательным героям

– Спектакль «Лирическая хроника боевых действий» по мотивам повести Булата Окуджавы до сих пор любим зрителем. Будут ли еще спектакли о войне?

– «Хроника» – одна из лучших постановок театра! Все, кто ее посмотрел, восторгаются этим спектаклем. Но мы плохо продаем билеты на этот спектакль, поэтому очень редко играем. Это проблема. Вообще «Лирическую хронику» нужно показывать всем школьникам, начиная с седьмого класса. Это воспитание сегодняшних (!) детей. У них должен быть образ героя, который выиграл в той войне.

– Как проходят ваши репетиции?

– Иногда не знаешь, как начать и топчешься на месте, как сегодня, например. И нужно обязательно, чтобы что-то произошло. Сегодня после встречи с артистами я сказал: репетиция – это таинство. Волшебство. На репетиции из ничего – создается всё.

– Гастролируя по Европе, вы замечали, что там более раскрепощенная публика?

– Она более любопытствующая. В 1960-е там произошла перестройка сознания. Пришла новая драматургия, новые смыслы. У зрителя Европы к этому привит интерес.

– Как вы относитесь к мюзиклам?

– Когда актеры поют – уже хорошо. Их проще воспринимать. Музыка, которая легко входит в сознание, – еще лучше. Мюзикл – наиболее короткая дорога к публике.

– Мюзикл на Западе до сих пор более популярен, чем у нас...

– Там совершенно другая традиция мюзикла. У нас когда-то невероятно была популярна оперетта. На Западе в это же время возникли мюзиклы. Они заняли свое пространство. Западный мюзикл к нам не привьётся в силу ряда причин, но «изобретать» свой – необходимо. Начал эпопею Марк Захаров. Мы поставили «Владимирскую площадь» и «Живаго». Можно сказать, традиции русского мюзикла – положены. Он не столько эффектен, сколько эмоционален, с акцентом на музыкально-драматический сюжет.

– Есть у вас самая дорогая постановка?

– На сегодняшний день это «Доктор Живаго».

– В собственных постановках есть герои, которым вы импонируете?

– Все! Даже самые отрицательные герои. Ведь любой рассказ ведешь от себя. О своей стране, жизни, семье. Переносишь это на других людей. Я когда-то обдумывал «Отелло» Шекспира и понял, в чем прелесть Яго – самого отрицательного персонажа: без него не было бы этой пьесы. Яго – отражение Отелло. Без него мы бы не узнали о глубине ужаса главного героя.

– На вашей сцене ставили спектакли другие режиссеры: Георгий Исаакян «Гамлета», Сергей Федотов «Мелкого беса». Как вы оцениваете работу пермских коллег?

– Я не оцениваю. Они бесценны. Кто я такой, чтобы судить?..

– В «Гамлете» играли только мужчины, как в древнем театре. Есть у вас задумка тоже использовать архетипические мотивы?

– Так или иначе, их используешь практически всегда. Какие-то спектакли строятся на архетипах непосредственно, в других – они не так заметны. Обращаться к архетипическим образам – принцип искусства. «Варвары» держатся на большом количестве типов, а все вместе они – город, который и является архетипом.

– Назовите ваших артистов, которые имеют опыт режиссуры.

– Это Вячеслав Чуистов, он поставил несколько сказок, капустников и концертных программ. Много ставил Владимир Гинзбург, народный артист России. Последние его работы – два выездных спектакля – «Лекарь поневоле» и «Невольницы».

– Что, на ваш взгляд, главное в артисте?

– Быть Артистом. Лучше быть Хорошим Артистом. Еще лучше – Гениальным Артистом.

– Что сейчас определяет театр: режиссер или менеджер?

– Есть разные театры. Одни принадлежат режиссерам, другие – директорам. Это разные истории. Мне больше нравится режиссерский театр. Он более цельный в художественном смысле. Есть много примеров театров, которыми управляют директора. Они бывают очень успешными.

– Главная функция театра на сегодняшний день?

– Театр не занимается воспитанием. Это роль родителей и школы. Мы воздействуем эстетически, эмоционально. Театр – это художественное удовольствие.

– У вас появился новый проект – театр-кафе…

– Я давно мечтаю читать публично тексты, те, которые почему-то проходят мимо людей, а если они даже попадают кому-то в руки, то могут быть, на мой взгляд, не так прочитаны. Есть тексты, которые мне очень нравятся и, как мне кажется, я знаю, как их прочесть. У меня собралась уже определенная коллекция, и это не всегда пьесы – больше рассказы и повести. Наконец-то, я осуществил свою мечту: прочитал вместе с оркестром повесть «Метель». Получилось неплохо, и мы решили создать формат «театр-кафе». Я очень хочу прочитать рассказы Бекетта, Брюсова, Достоевского, например, его рассказ «Сон смешного человека». Может, потом кто-то ко мне присоединится и тоже захочет читать тексты.

– Не грозит ли вашему театру та же ситуация по пожарной безопасности, что произошла с театром оперы и балета?

– Эта участь грозит практически любому театру и учреждению. Нужно стремиться к тому, чтобы выполнялись все необходимые по этой части требования.

«Без галстука»

– Сколько лет вашему семейному союзу с Ирой Максимкиной? Как вы познакомились?

– Мы вместе уже 12 лет. Познакомились в Москве. Ирина там жила. Познакомились на вступительных экзаменах в ГИТИС – я был в приёмной комиссии, а она поступала.

– Ваша дочка Эва играет в спектаклях. Признайтесь, хотите ли вы, чтобы она стала актрисой?

– Я ничего не навязываю своим детям. Если она захочет быть в театре и ей это будет суждено… Пусть!.. Моя старшая дочь Мария, точно так же, как и Эва, выросла около театра. Но она не стала актрисой, а занимается филологией: русской и немецкой. Она счастлива, хотя у нее было время увлечения театром, и она даже ставила в школе спектакли. Она очень серьезно относилась к музыке, но выбрала в итоге филологию.

– Какие интересы у вашего младшего сына?

– Стоять на голове. Сегодня утром он показал мне этот трюк. Еще он прыгает сальто. Ему скоро исполнится девять лет. Он шустрый, ловкий, очень подвижный, быстро считает. Недостает разве что некоторой сосредоточенности.

– Кого из домашних питомцев вы держите дома?

– У нас есть рыбки и попугай. Рыбок много, и они очень красивые.

– Вы уже поотвыкли от столицы? В Перми появились любимые улицы, памятники?

– От Москвы поотвык. Но, признаюсь честно, по самому городу я редко гуляю. Я лучше знаю Америку, Италию, где мы с семьей проводим отпуска, там можно часами смотреть по сторонам, что мы и делаем. А здесь я по большей части вижу вот этот кабинет, сцену, малый зал.

– В одном интервью, вы рассказали, что путешествовали на машине с семьей, все вчетвером, по Штатам. Это уже семейная традиция в отпуск уезжать за границу?

– Нет. Каждый год отдых складывается по-разному. В Америке всей семьей мы были несколько раз, но не путешествовали. В прошлом году удалось объехать всю страну на машине. Нам понравилось. Всей семьей побывали в Турции. Много лет подряд ездили отдыхать в Одессу и на машине путешествовали по Крыму. С Ириной вместе уезжали в Италию, а с друзьями совершили поездку по Европе: Прага, Зальцбург, Вена, тоже на машинах.

– Из этих путешествий можете выделить какую-нибудь страну?

– Когда я за рулем, то мне вообще классно. Все страны нравятся. Другое дело, что я нигде из них не хотел бы жить, но отдыхать там замечательно.

– Вы любите готовить?

– У меня даже нет времени об этом думать, не говоря уже о желании. (Улыбается.)

– Во сколько возвращаетесь домой после работы? Не было такого, что ночевали в театре?

– Я не люблю проводить репетиции ночью. Производительность в это время суток у меня очень маленькая. Когда мне приходилось проводить для фильма ночные съемки, я просто умирал от этого. Я достаточно поздно ухожу из театра, а прихожу – рано. Весь день провожу в театре, но на ночь здесь не остаюсь.

– У вас есть любимые фильмы?

– Мне очень нравятся «Форрест Гамп» и многие фильмы Милоша Формана и Боба Фосса, в частности его «Кабаре» и «Весь этот джаз».

– Ваша любимая книга?

– Сейчас мне больше всего нравится «Сердце Пармы». (Улыбается.) У меня нет постоянных пристрастий. Был период «Живаго». Люблю Чехова. Но выделить что-то определенное не могу. По правде сказать, я не очень хорошо знаю современную литературу. И не потому, что я такой равнодушный к этому, просто руки не доходят. Но если бы было больше времени… Помню, когда прочитал пьесу братьев Пресняковых «Изображая жертву», она мне сразу понравилась. Моментально. Захотел поставить. Вот попал роман Иванова – тоже захотелось что-то с этим материалом сделать. У меня восприятие режиссера, меня возбуждает и вдохновляет то, что двигается в моем сознании, что я могу превратить в театр. Даже не обязательно все это переводить в реальность театра. Главное, само движение в моем сознании. То, что не двигается, можно потреблять как просто литературу.

Вот лежит книжка (показывает. – Авт.), которая меня просто потрясла, – американский писатель Джонатан Сафран Фоер. Я просто рыдал, читая ее. Книга называется «Полная иллюминация». Но представить ее в театре не могу, и она как-то отпала и вот просто лежит. По ней можно было бы снять фильм, но книга написана невероятно иронично. Как передать эту интонацию в кино? Загадка…

– Прошло уже 20 лет вашей творческой деятельности. Если бы можно было повернуть время вспять – что-то хотели бы изменить?

– Нет, не хотелось бы ковыряться в своей жизни и пересматривать ее. Наверно, не всё было гладко и однозначно, но я все принимаю. Не может быть хорошего без плохого, и наоборот.