Николай Карпушин, министр образования Пермского края: «У человека есть право обучиться на космонавта, даже несмотря на то, что потом его в космос не возьмут»

Его министерство предложило учителям использовать социальные сети в Интернете для обмена опытом. Сейчас готовится новый проект – внедрение в школах электронных журналов и дневников. В свободное время он занимается экстремальными видами спорта. Он – министр образования Пермского края Николай Карпушин, человек, идущий в ногу со временем и не боящийся использовать новые технологии в системе образования. Корреспондент 59.ru поговорил с Николаем Яковлевичем о школах будущего и о том, когда закончатся очереди в детские сады. Также министр образования рассказал о своем отношении к ЕГЭ, пояснил почему выпускники вузов должны идти в армию, а Интернет стал новым ресурсов для развития ребенка.

– Николай Яковлевич, на ваш взгляд, как со времен Советского Союза изменилась система образования?

Николай Яковлевич Карпушин, кандидат педагогических наук. Окончил Пермский государственный педагогический институт. Второе высшее образование – экономическое – получил в Пермском государственном политехническом университете. Работал в системе среднего профтехобразования. В начале 90-х возглавлял первую в крае «Школу бизнеса» – совместный проект с Академией народного хозяйства при правительстве РФ. С 1994 по 2003 годы – директор экономической школы №145. С 2003 года по ноябрь 2006 года занимал должность председателя комитета по образованию и науке администрации Перми. 16 ноября 2006 года назначен министром образования Пермского края.

– Я, наверное, буду нетрадиционен в своем ответе: учить стали лучше. Сегодня реальные предметные знания у школьников гораздо более цельные, наукоемкие. Они и технологически спроектированы таким образом, что учащиеся осваивают материал лучше. Возьмем иностранный язык. Все, кто заканчивал в советское время школу, изучали язык по времени столько же, сколько современные дети. Но совершенно точно никто из них не мог общаться, кроме выпускников спецшкол. Современные дети даже если не говорят, то читают и могут писать на иностранном языке. Есть Интернет, который реально «востребует» эти знания. То же самое можно сказать о математике. Тот же ЕГЭ требует такой подготовки по этому предмету, с которой вряд ли бы сравнилась обычная контрольная работа, даже экзаменационная, в школах советского периода.

Если говорить о технологиях (я имею в виду компьютерные технологии), которые сегодня применяются в обучении, то про них даже мечтать никто не мог в советское время. Учить сегодня стали лучше, и результата добиваемся весьма высокого.

Что касается воспитания, то здесь дело гораздо хуже. Во времена плановой экономики и цельного коммунистического воспитания была выстроена целая система перевода ученика из одного состояния в другое – я имею в виду, из октябрят в пионеры, из пионер в комсомольцы. И все это сопровождалось атрибутикой, набором мифов, которые культивировали в ребенке определенные образцы поведения. Был, если хотите, такой карьерный рост в воспитательно-политическом плане: вы можете быть успешным организатором среди пионеров, потом стать номенклатурным работником партийной системы управления хозяйством. По сути, с одной стороны, это воспитывающая система, а с другой – система подготовки управленческих кадров, которые были компетентны не только с точки зрения знаний, но и в политической лояльности. И в морально-нравственной устойчивости они были правильно сориентированы.

Сегодня же общество находится в поисках новых идеалов и ценностей. Поэтому нельзя сказать, что сейчас выстроена воспитательная система, которая определенным образом позиционирует человека. В наши дни сам ребенок находится в поисках собственных ценностей, и, к сожалению, очень часто ошибается. Взрослые тоже в тупике, в поиске. В этой связи и школе, и семье, и улице весьма сложно находить ответы на вопросы. Если раньше говорили, что семья и школа воспитают правильно, а улица – нет, то сейчас мы не можем сказать, какое окружение правильнее отражает общечеловеческие ценности, влияющие на адаптацию ребенка в мире. Возможно, что общаясь со своими сверстниками в компании, в клубе, а может через интернет-сообщество, ребенок найдет больше ответов на интересующие вопросы. И они будут более правильные чем, если бы он общался только с родителями, которые в новой формации в общем-то и не жили. Поэтому разные пространственные организации вокруг одного ребенка помогают ему определиться с ценностями.

Итак, если с обучением у нас все более-менее нормально, то с воспитанием… мы в поиске. Мы должны найти выход из этого положения, потому что в результате на практике эта ситуация может приводить к росту преступлений.

– А какие-то есть варианты выхода из положения, связанного с воспитанием?

– Одним из вариантов поиска смысловых решений является воспитание патриотизма. Мы смотрим сегодня с экранов, как подрастающему поколению показывают славные боевые примеры через спорт, космос и другие вещи. Надо сказать, что достаточно удачные примеры начали появляться. На мой взгляд, со времен перестройки мы наблюдаем уже третью концепцию развития воспитательного пространства.

Десятилетием ранее было очень популярным формирование собственных воспитательных систем внутри образовательных учреждений – достаточно замкнутых, оторванных подчас от того, что происходит на улице и в семье. Они имели свои «плюсы», однако, ребенок, выходя из учебного заведения, оказывался лицом к лицу с реалиями, и в этом плане, возможно, страдал. Здесь сложно найти сиюминутные решения и ответы, даже предыдущая идеология – коммунистическая мораль – формировалась ни одно десятилетие, и, едва сформировавшись, была разрушена. Решая эту проблему, мы останемся, наверное, в постоянном поиске…

– На ваш взгляд, каким будет образование в будущем?

– Мне кажется, ключевое слово – «дистанционное». Все параметры системы сигнализируют и указывают на то, что очень многое сегодня идет в сторону телеобразования, телешколы, такого бесконтактного образования. Это связано, по всей видимости, с мощнейшим развитием технологий.

– То есть когда передовые учителя преподают сельским ребятишкам?

– Почему сельским? Тем же городским... Массовый учитель!.. На сегодняшний день мы все больше получаем доступ к альтернативным источникам информации. Современный школьник уже очень многое понимает. Педагоги начинают учить детей искать информацию, разбираться в ней, формировать свою точку зрения относительно какого-либо явления. Одновременно с этим подрастающее поколение все чаще чувствует себя компетентным в поиске информации. Поэтому должен быть мудрый толкователь того, что, грубо говоря, «накопал» студент, учащийся. Мы сейчас не касаемся вещей, связанных с базовыми компетенциями, – научиться читать, писать. Эти вещи, естественно, будут преподаваться на уровне навыков. Каждый ученик более старшей ступени –7-11 классов – будет настроен на собственную индивидуальную образовательную траекторию.

Такой подход формирует и соответствующий способ добывания знаний. Раз индивидуальная траектория, то достаточно много времени ребенок будет заниматься самостоятельно – через разные технологии (не только компьютерные), через проектные методы. И в этой связи, безусловно, самым ценным станет контакт с преподавателем, который будет достаточно эксклюзивным, дорогим, но и очень эффективным. Не просто «толмач» на уроке: пришел и десятками, сотнями часов пересказывает учебник, а толкователь, если хотите – «дирижер смыслов» и гений формирования ценностей на основе несовпадающих точек зрения учеников.

Педагог – это гуру. И вот когда мы размениваемся на этих часо-учителей, тогда мы обесцениваем само звание – учитель. Может, их должно быть и меньше, но они, безусловно, обязаны представлять из себя ценность для школьника, который самостоятельно учится извлекать информацию и генерировать новые знания. Этот учитель становится востребованным для общества, а значит, и зарплата его вырастает. Следовательно, в отрасль придет еще более качественный педагогический состав.

– Как вы считаете, не случится ли в будущем такого, что любое образование станет платным?

– На самом деле оно и сейчас все полностью платное – у нас нет бесплатного образования. Люди платят через налоги, поэтому создается ощущение, что оно бесплатное. Мы можем пойти разными дорогами: взять и раздать деньги не учителям, а людям, которые платят налоги. В дошкольном образовании мы сейчас уже проводим такой эксперимент: вместо того, чтобы создавать детские сады, мы сказали людям: «Вот вам деньги. И попробуйте купить себе дошкольное образование»...

– Николай Яковлевич, а как вы относитесь к такой форме сдачи экзаменов, как ЕГЭ?

– Очень хорошо…

– Не «уравниловка» ли это, не натаскивание?

– Если ученик с реальными знаниями приходит не к тесту, а к единому государственному экзамену (ЕГЭ) и сдает его – это правильная позиция. Если же педагог относится к работе не совсем серьезно и последние два месяца организовывает натаскивание на ЕГЭ – это не правильно.

Изначально существовал такой момент: дескать, сегодня ученик не готов психологически к такой форме сдачи экзаменов. Раньше были контрольные – они проще, яснее, а теперь – ЕГЭ с особыми бланками, которые не совсем понятны. В Перми, например, проходил единый муниципальный тест после четвертого класса. Его практически сдают в форме ЕГЭ: такие же атрибуты, что позволяет детям психологически спокойнее подойти к экзамену в 11 классе. Учитель дает знания, а его подопечный испытуется в такой форме, которая подразумевает максимальную объективность. Когда педагог сам экзаменует, он все равно субъективен, так как помнит, какие оценки получал школьник, знает все его «плюсы» и «минусы». Я имею большой опыт в приемке экзаменов. И понимаю, как бы ученик не старался, у меня есть точное представление, на какую оценку он знает материал. ЕГЭ – это независимая форма, у ребенка есть реальный шанс сделать невозможное и получить вместо запланированной «тройки» «пятерку». Разве это плохо?

– Расскажите, как выстраиваются у министерства отношения с прикамскими вузами?

– Министерство образования ответственно за все образование в Пермском крае. Традиционно мы работаем с высшей школой, даже, несмотря на то, что она – «удел» федеральных органов образования. Отношения у нас деловые. В большинстве вопросов федеральное министерство советуется с нами. Поэтому своей ответственности мы не снимаем, работаем и участвуем в совещаниях совета ректоров вузов, выражаем свое мнение, решаем все спорные моменты.

– Почему иногда случается так, что выпускник вуза не может найти работу по своему профилю?

– В этом плане имеем дело с чем? Либо с несоответствующей подготовкой, либо с тем, что предприятие не нуждается в специалистах именно этого профиля. Если это связано с неудовлетворительной подготовкой, то мы готовы выслушать все претензии и сказать, что тот или иной вуз плохо работает. Но оснований для подобного мало, потому что вузы имеют государственную аккредитацию, а она подтверждает их способность готовить специалистов.

Что касается работодателя, то сегодня он не готов принять к себе столько юристов и экономистов, а возьмет скорее, например, строителей, но не за ту зарплату, на которую пришел специалист. Однако сказать, что высшая школа должна перестроиться, чтобы готовить только тех работников, которые нужны предприятию, тоже не совсем верно.

У человека есть право обучиться на космонавта, даже несмотря на то, что потом его в космос не возьмут. Поэтому многие сейчас выбирают достаточно конъюнктурные специальности, надеясь на то, что именно они станут лучшими юристами и возглавят, например, коллегию адвокатов или лучшими экономистами и встанут у руля правительства или серьезного предприятия. Но, к сожалению, не всегда эти ожидания оправдываются. Сбалансировать рынок труда – это задачка непростая, и одному министерству образования ее не решить.

– На ваш взгляд, человек, получивший вузовский диплом, должен идти в армию?

– По справедливости – да! Другое дело, что армия сегодня реформируется. Я за то, чтобы она была профессиональной, и тогда этот вопрос отпадает сам собой. Но в вооруженные силы идут все, поэтому исключений, в принципе, не должно быть. Когда молодой человек, получивший диплом, приходит туда, почему бы не использовать его знания? В Минобороне должны понимать, что в армию пришли люди, которые за год должны освоить ратный труд. Есть такой анекдот: «Ты кем служил?» – «Солдатом удачи!» – «Как понять?» – «Ну, у дачи. У дачи генерала!» Если на солдата сваливаются хозяйственные работы на народных стройках, это не очень хорошо. У меня был такой опыт. Мы пришли, нам дали лопаты, и мы стали помогать рядом стоящему комбинату убирать мусор со стройки. Иными словами, военной подготовки было очень мало за всю службу, кроме строевой подготовки. Если молодой человек в рядах вооруженных сил занимается ратным трудом, это то дело, которое пригодится и ему и государству. Правильно, если армия организована таким образом. Но пока это не так.

– Советский Союз считался самой читающей страной. Сейчас все не так. Почему? Как оторвать ребенка от компьютера?..

– Чего его отрывать? Он там и читает!

– Он чаще играет…

– Ребенок играет, а тот, кто постарше, читает. Мы ведь не анализировали, сколько всего информации получает молодой человек, просматривая статьи в Интернете, сайты или энциклопедии, или Википедии. Сегодня нельзя точно сказать, что мы должны отрывать ребенка в пользу книги. Не хочу никого обидеть, но надо еще подумать, в пользу какого печатного продукта отрывать. Посмотреть на все эти бестселлеры! Я знаю, что сейчас очень многие в формате МР3 слушают книги. Я видел целые библиотеки подобного формата.

Что касается реального чтения, то совершенно точно необходимо что-то менять, перестраивать урок литературы. А начинать надо со школьных библиотек. Они должны быть другими: не просто набором учебников, которые отдали 1 сентября, а в мае забрали. Нужны библиотеки, которые отвечают международным стандартам. Например, по требованиям международного бакалавриата, библиотека для старшеклассника должна содержать не менее пяти тысяч томов разной литературы: и художественной, и образовательной, и философской, и исторической. Под такую библиотеку я бы весь учебный процесс перестроил. Сегодня в школах таких нет.

– Правда ли, что будет введено 12-летние школьное образование?

– Все говорит о том, что оно появится. Посудите сами: в 17 лет ребенок заканчивает образовательное учреждение, а в 18 лет его призывают в армию. Этот год-перерыв для него непонятен. Если только как разгон, чтобы поступить в вуз: не один раз, так второй. Если устроиться на начальное профессиональное образование – ну, закончил, а потом ушел в армию, а после забыл на кого учился, а предприятие осталось без специалиста.

У нас старшая ступень – это 16-17 лет. Во всем мире – это 16-18 лет. Этот год очень важный для того, чтобы еще «покрутить» какие-то вещи, связанные со средним образованием. Мы понимаем, что содержание образования развивается в так называемых концентрах: мы одну и ту же тему можем преподавать как малышам, так и старшим детям. Когда ребенок достигает 15-16 лет, то же самое знание, которое он получил на ранних этапах школы, актуализировано для него совершенно иначе, у него уже абсолютно другой социальный опыт. И этих знаний, которые нужно снова преподать, очень много. Подросток воспринимает их совершенно на другом уровне, и они сформируют для него иные ценности и картину мира. И этих двух лет в старшей ступени очень мало. По сути дела, ребенок вообще учится один год – 10 класс, а в 11-ом его, как вы говорите, натаскивают к ЕГЭ.

Что такое средняя школа? Она должна позволить ребенку попробовать себя во всем, не углублять что-то – это он потом сделает. А у нас – посмотрите! – рисование теперь преподают только в младших классах. Я был в английских школах, там старшеклассники во всю экспериментируют с цветоналожением. Я спрашиваю у них: «Для чего это?» – «Да вы что! Это основы дизайна!» Как ребенок, шестиклассник может вообще это понять? Это приходит чуть позже. Поэтому, может быть, нам не хватает в обучении вот этого, 12-го года.

– Николай Яковлевич, сейчас в Пермском крае остро стоит проблема с очередностью в детские сады. Когда она решится? Каким образом?

– На самом деле мы нормально все решаем. Единственное, что я хочу понять, чей заказ сегодня сформулирован для меня как для министра образования по поводу очереди в детские сады? Это заказ населения? Отрасли образования и коллективов дошкольных учреждений, которые там работают? Или это заказ бизнеса, который нуждается в молодых людях у себя на производстве, а те не могут к нему прийти, потому что ребенка не с кем оставить? Ответив на вопрос, чей это заказ, мы, наверное, найдем решение этой проблемы.

Сегодня мы – как отрасль образования – заинтересованы в том, чтобы ребенок с пяти лет или чуть пораньше вместо того, чтобы посещать за деньги воскресную школу, ходил бы в детсад и занимался предшкольной подготовкой. Вот это, собственно, наш заказ на 100% детей этого возраста и сеть под это существует!

Совершенно очевидно, что даже когда ребенок маленький, родителям необходимо уходить на работу, а бизнесу получить сотрудника. И в данном случае отрасль образования чувствует себя весьма неуютно. С одной стороны, мы берем ребенка и воспитываем, а с другой – отрываем малыша от мамы и папы и говорим нет семейному воспитанию, которое традиционно было на Руси. Мы рады служить, и бизнесу, и населению. Но вопрос: «Почему сеть ДОУ остается только муниципальной?»

Если заказчик – бизнес, давайте определимся, могут ли сегодня эти предприятия организовать сеть негосударственных дошкольных учреждений. Причем государство спокойно отдаст (мы уже это сделали в 14 территориях) деньги родителям и скажет: хотите работать – вот вам часть денег, заплатите за дошкольное содержание и уход за своими детьми, а сами идите на работу. Хотите, чтобы ребенок был в семье, на эти деньги нанимайте няню или узких специалистов. Они отработают в любую сторону: придут либо в детсады, учредителем которых выступает предприятие, либо в семьи, где получают дотации на дошкольное образование ребенка.

К примеру: «Соликамскбумпром» организовал сеть детсадов, куда ходят дети работников. Когда мы начали давать дотации, мы понимали, что эти деньги пришли в семьи, потому что их малыши ходят именно в немуниципальные сады. С одной стороны, есть заказчик – предприятие, которому нужны работники, с другой стороны, государство помогло расплатиться с этим частным детским садиком. И все это в рамках стандарта.

– Но не на всех же территориях действует система дотаций…

– Сегодня – в 14 территориях как проект. Возможно, завтра она будет во всем Пермском крае.

– Этих дотаций хватает, чтобы полноценно вести образовательный процесс детей дошкольного возраста?

– В каждой территории по-своему. В Перми не хватит, дотации будет частью средств, вложенных в дошкольное воспитание. Но надо же с чего-то начинать! В других территориях эти выплаты конкурируют с заработной платой работников отдельных отраслей.

– Какими качествами должен обладать педагог?

– Тут я не буду оригинален. Как любой профессионал, он должен любить свой предмет и детей.

– Хватает ли у нас таких учителей?

– Хватает. Я бы даже сказал, что сегодня в отрасли остались именно те, кто обладает этими качествами. Пока в образовании особых привилегий и бонусов, кроме летнего отпуска, не так много.

– Какая должна быть зарплата у учителей? Вообще как повысить престиж профессии? Не секрет, что в педуниверситет…

– Всегда в педуниверситет конкурс был меньше, чем, например, в «политехе» и ПГУ. Однако многие, закончившие классический университет, устроились в отрасли образования.

Я думаю, что сегодня заработная плата у учителя хотя и не самая высокая, но в среднем она сравнима с экономикой. Где-то ниже, где-то выше. Приблизительно в 50% районах края она больше средних зарплат или равна им на этой территории. Но есть неоспоримый «плюс» в заработной плате учителя: она чрезвычайно стабильна. Чего не хватает педагогу, это возможности, входя в отрасль, обзавестись жильем. Если этот вопрос системно решать, то на эту профессию у нас конкурс будет выше, чем на многие раскрученные специальности других университетов. Проблему с жильем можно ликвидировать, например, через ипотеку, чтобы учитель мог за 20 лет ее оплатить. Реально, сейчас этого не хватает.

– Николай Яковлевич, а у вас лично какой был любимый предмет в школе?

– Любимый предмет от любимого учителя. Мне нравились история, иностранный язык, биология.

– С медалью школу закончили?

– Нет, без нее.

– А как учились?

– Как придется. (Смеется.) Сказать, что человек должен быть всегда отличником, нельзя. На протяжении десяти лет я то срывался в каких-то предметах, то поднимался. Что дала школа и за что я ей благодарен, – это за креатив. У нас был такой коллектив учителей, что мне потом, куда бы я не приходит, было легко учиться.

– Уроки прогуливали?

– Нет. У нас школа была очень строгая: не то что прогулять уроки, даже деньги на питание я не мог не сдать с целью, например, жевательную резинку купить в фойе школы, но это сразу фиксировалось в дневнике.

– Год назад в интервью 59.ru вы сказали, что занимаетесь бальными танцами у профессионального тренера. С тех пор как продвинулись в этом плане?

– С той поры дел на работе стало во сто крат больше, и мне не удалось продолжить свои занятия. Этот период был короткий и, наверное, самый счастливый. Я мечтаю, конечно, его продолжить.

– Расскажите о других увлечениях.

– Я фанатично предан горнолыжному спорту. Видите (показывает на стену, где висит плакат с человеком, спускающимся на лыжах по склону. – Авт.), там у меня фотография, часто глазами анализирую технику. Это не дань моде: мне нравится в свободное время заниматься этим видом спорта.

– Если расставлять приоритеты: семья, карьера, признание, хобби, здоровье – что для вас первичнее? Может, что-то другое?

– Правильнее было бы сказать, что работа. Она безумно ответственная, очень важная… Конечно, мне нравятся мои увлечения, я отношусь к ним очень бережно, и стараюсь ими в свободное время заниматься. Но оттого, что времени мало, они становятся сверхценными.