«Я теперь заново вклиниваюсь в мир». Интервью с пермяком, в деле которого подделали доказательства, но он всё равно отсидел 8 лет

В июле 2015 года пермского экс-участкового, тренера по кикбоксингу Николая Смирнова и юриста Сергея Перевощикова обвинили в покушении на убийство. Обоих приговорили к 11 годам колонии строгого режима, хотя вину они не признали. Позже сроки, правда, условные, получили два следователя, которые вели это дело: оказалось, что они подделывали доказательства. Перевощикова и Смирнова, однако, не отпустили, годы после они провели в непрерывных судах. Трижды им отменяли приговор и отправляли на пересмотр. В итоге 1 августа Николай Смирнов вышел условно-досрочно (по УДО), отбыв в колонии для бывших силовиков две трети назначенного срока. Он согласился встретиться и рассказать, как пытался доказать свою невиновность, какие доказательства следователи подделали в его деле и как прошли последние восемь лет в колонии.

Напомним, 30 июля 2015 года пермяк Сергей Михайлищев пошел встретить с работы свою девушку Олесю Мерзлякову. На улице на Михайлищева напали, по его показаниям, двое, начали увечить его ножом, нанося удары в область сердца, легких, живота. Михайлищев крикнул о помощи, нападавшие убежали, прохожие вызвали скорую. Сергей еще долго восстанавливался в больнице.

Дело возбудили по статье «Покушение на убийство». Михайлищев заявил, что знает нападавшего — это Сергей Перевощиков, с которым ранее встречалась его девушка Олеся. Друг Перевощикова, тренер по кикбоксингу и бывший участковый Николай Смирнов, сначала был свидетелем по делу, но после им обоим предъявили обвинение: по версии следствия, Смирнов был соучастником. Обоим суд назначил по 11 лет колонии строгого режима.

В 2019 году, когда осужденные отбыли уже половину срока, на следователей Евгения Бугакова и Валентину Плешкову, которые вели их дело, возбудили уголовки о превышении полномочий. Плешкову суд признал виновной в подделке 35 доказательств и приговорил к полутора годам условно. Бугаков, в свою очередь, как следует из материалов дела, уничтожил подлинный протокол допроса пострадавшего и заменил его на сфальсифицированный. Бугакову суд назначил год условно.

Николай Смирнов отсидел восемь лет в колонии № 37 для бывших сотрудников правоохранительных органов, подал на УДО и в августе он вышел на свободу. Мы встретились с ним в редакции.

— Нападение на Михайлищева произошло 30 июля 2015 года. Вы помните, что делали в тот день? Опишите его.

— Это был самый обычный день: я находился дома на улице Мира, потому что не было тренировок. В этот день ко мне в гости приходили два человека: мой бывший тренер Денис Постаногов и мой друг Сергей Перевощиков, который потом стал, как это называется, подельником.

Перевощиков приехал ко мне вечером, судя по биллингу, в 21:22 и остался у меня ночевать. Вечером мы смотрели фильм, Серега в телефон тыкался, я уснул. На следующее утро он разбудил меня и попросил закрыть за ним дверь. Помню, как он посмотрел на свой телефон, а там была куча пропущенных, так как ночью мобильник был на беззвучке. Это были пропущенные вызовы от его отца и от Олеси Мерзляковой. Он начал перезванивать отцу. Тот ему сказал, что звонила полиция. Перевощиков собрался быстро и уехал, а я обратно лег спать.

После полудня зазвонил телефон, определился номер Перевощикова. В трубке я услышал чужой голос и спросил, кто это. Ответили: «Друг твой». Потом звонивший сказал, что он оперуполномоченный полиции и сообщил, что Перевощиков сейчас задержан: «Приезжайте спасать друга».

Я приехал в отдел полиции, в кабинете Перевощикова не было. Опер сказал: «Давай сознавайся, что вы вчера на Героев Хасана делали».

Я тоже мент бывший, участковый. Он посмотрел на меня и по-нормальному начал общаться. Говорит: «Там пацан в больнице лежит. У него 10 ножевых». В тот момент Михайлищев лежал в реанимации. Он следователям сказал, что ножом его ударил Перевощиков.

Мне еще задали пару уточняющих вопросов, где был Перевощиков, и отпустили.

— Вы говорите, что уснули, когда Перевозчиков гостил у вас. А вы допускаете, что он мог выйти из квартиры?

— Мне задавали многократно этот вопрос: мог ли Перевозчиков выйти, пока я спал. Конечно, такая возможность была. У меня ключи лежали в открытом доступе. Плюс когда я нахожусь дома, я изнутри на ключ не закрываюсь, просто на защелку закрываю. То есть вышел, уехал, приехал — вообще не проблема...

Бывало и такое, что мои друзья жили без меня в моей квартире. Я на сплав уеду (Николай ранее работал инструктором в турфирме. — Прим. ред.), ключи оставлю друзьям. Они приходили кошку кормить.

Единственное, конечно, допустим, если когда-то выяснится, что это на самом деле сделал Перевощиков... Вот ну, не знаю, физически прикладываться точно я к нему не буду, огорчиться-то огорчусь, просто выводы какие-то определенные сделаю.

— А вы спрашивали его?

— Я задавал ему этот вопрос, да. Он говорит, что не он. Оснований не верить ему у меня нет.

— А вы давние вообще друзья? Вы близкие друзья или просто приятели были?

— Он мой друг детства, мы жили в одном доме, там на площадке вместе играли, познакомились. Где-то с класса седьмого мы учились вместе в школе. Вместе пошли спортом заниматься и потом вот так всю жизнь вместе держались.

— Какие у вас были алиби?

— Наши перемещения в тот день было легко отследить. Около моего дома везде есть видеокамеры: на здании детсада, на магазинах. Там невозможно уйти из дома и не попасть на камеры. Я просил следователей изъять записи, тем более около 22 часов я заходил в соседний магазин. Ну изымите вы видеозаписи и проверьте: уезжал он или нет, пока я спал. Однако в уголовном деле видеозаписей нет. В материалах дела есть только справка о том, что следователи выборочно проверили несколько точек.

— Михайлищев получил серьезные ранения?

— В деле указано 9 ранений, из них три проникающих. Одно зацепило сердце, второе — легкие. Но следователи не изучили характер и специфику ранений, специалистов не приглашали. Я устал это доказывать. Здесь не было цели убить. Эти ранения были случайны. То есть человек защищался, его не хотели убивать, а хотели напугать. По ножевым прямо видно это: какие-то порезики, легкие тычки. Три проникающих — это последствия этой суматохи. Потому что, когда идут убивать и как я владеют профессиональными навыками единоборства или ножевым боем, то, извините, ранения были бы точно не такими. Да, там было бы 2–3 ранения, но они были бы радикальными, в жизненно важные точки, то есть смертельными для человека. Их нанесли бы туда, где артерии проходят.

Я не отрицаю, что имею специальную боевую подготовку, в том числе обладаю навыками по боевому самбо и ножевому бою. Я знаю, где у человека находятся артерии. Меня этому учили, и ранения были бы в других местах. Они бы не были такими хаотичными, а ему там палец порезали, где-то по суставу проехали. Где-то чиркнули чуть-чуть. Ну абсурд!

— Как вы стали обвиняемым в покушении?

— Пострадавший сначала называл только одну фамилию нападавшего — Перевощикова. На следующий день на месте нападения нашли очки. Его девушка Олеся Мерзлякова на допросах говорила, что только предполагала, что это очки Перевощикова, мол, у него были похожие. Там же на очках обнаружили ДНК, которая не принадлежит ни мне, ни Перевощикову, ни Михайлищеву. Чья это ДНК, неизвестно.

В уголовном деле протокол допроса Олеси признали недопустимыми доказательствами, потому что ее подпись там подделана. Позже она сказала, что никогда не говорила, что это очки Перевощикова. Тем не менее протокол опознания очков лежит в приговоре суда.

Спустя месяц после нападения на Михайлищева меня сделали подозреваемым. Мне позвонил следователь Бугаков и пригласил на новый допрос. Как только я зашел в кабинет следователя, зашли несколько оперативников, два понятых и Михайлищев. Он сразу показал на меня пальцем и сказал: «Это он на меня напал». Не было даже вопросов о приметах и особенностях нападавшего. После этого я уехал на восемь лет в командировку строгого режима.

Позже это тоже признали недопустимым доказательством. Было доказано, что до опознания Бугаков показал Михайлищеву мою фотографию, поэтому он меня и «опознал». Меня просто оклеветали. Михайлищев сам рассказал, что к нему в больницу приходил оперуполномоченный и сообщил ему, что меня уже якобы ранее привлекали за аналогичные преступления, за поножовщину. Это ложь! Меня никогда не привлекали, я даже к административке не привлекался. До этого дела я никогда не был судим. Я подал жалобу на то, что опознание провели с грубыми нарушениями закона. У нас невозможно проводить повторное опознание, если пострадавший уже видел человека.

Также опер сказал Михайлищеву, что я бывший мент и что я друг Перевощикова. То есть у него создали заведомо отрицательный образ, воспользовавшись его состоянием. При этом Михайлищев лежал в реанимации. Просто воспользовались его травмированным состоянием: опер ему внушил, что это сделал я.

Для меня это просто абсурдная ситуация. Михайлищев также утверждал, что ножом его бил исключительно Перевощиков, а я якобы его избивал руками и ногами. У меня настолько накипело, что я хотел сказать судье: выпустите меня, я один раз ему с ноги дам и вы судите меня за то, что я сейчас сделал. Адвокат отговорил меня. Михайлищев просто сказки в суде рассказывал.

— Расскажите о подделанных доказательствах в деле.

— Почти всё уголовное дело у нас подверглось тотальному изменению и фальсификации. Более ста доказательств, более ста, вы только задумайтесь, признано недопустимыми. Вы где-то слышали вообще такую цифру? Я никогда такой цифры ни в одном уголовном деле не слышал. Это вот как раз плоды работы тех двух следователей.

У нас понятыми записаны люди, которые в тюрьме сидели на тот момент. Ну понятые это полбеды, у нас же протоколы допросов свидетелей тоже подделаны. Свидетель, которая в материалах дела утверждает, что видела мое лицо там, где напали на Михайлищева, в суд приходит и говорит: я не давала таких показаний, ничьих лиц я не видела. Также она сказала, что в протоколе не ее подпись.

Правоохранители провели следственный эксперимент в 2020 году. Замерили расстояние, какое было от свидетеля до места происшествия, и посмотрели, можно ли примерно в это время и при такой погоде увидеть лица тех, кто там был. Нет, лица увидеть невозможно. Телосложение, рост можно увидеть, лица — нет.

Свидетели вот как описали нападавших: один — худощавого телосложения, рост 180–185 см, второй — коренастый. Это было видно со 100 метров. У меня рост 173 см, то есть разница в росте 5–10 сантиметров, я не подхожу к этому описанию. Нестыковка. Позже появляются два липовых протокола показаний этих же свидетелей, в которых они делают меня пониже. Подписи липовые, провели экспертизу и это доказали. Протоколы осмотра места происшествия признаны недопустимыми. Там даже понятые не присутствовали, а заочно какие-то подписи стояли.

Был выдуман факт того, что за потерпевшим до момента нападения якобы следили и выслеживали маршруты его передвижения, что я якобы просил у него прикурить. Ну хорошо, я предоставляю алиби на два дня. Тогда меняются показания, что я якобы следил накануне этого. Я предоставляю алиби, что занимался переустановкой системы, и у меня есть точное время подключения и отключения интернета. Здесь никак это не оспорить. Плюс биллинг, плюс показания свидетелей, моя мама гуляла со своей подругой и они меня видели на балконе. То есть здесь совокупность доказательств. Я им на неделю предоставил железобетонное алиби. В итоге в приговоре читаем: когда-то в июле мы за ним следили. Просто это всё размыто и без четких формулировок.

Также я изучил протоколы осмотра моей квартиры, которые писал Бугаков. Я смотрю, они какие-то странные. Спрашиваю маму: расскажи, как это происходило. Мне мама говорит: меня вызвал Бугаков в кабинет, показал этот протокол, мол это типа какой-то предварительный осмотр, попросил дать описание квартиры, записал это всё, попросил расписаться. У меня мама юридически неграмотная. Она, конечно, всё это подписала, вот и всё.

Обнаружив все эти нарушения, я стал писать жалобы. Четыре раза мне отказывали и не видели в действиях следователей Плешковой и Бугакова состава преступления. Последний отказ был в 2017 году. Я пишу в прокуратуру, мне прокурор края пишет: всё законно, всё хорошо, нет состава преступления. Я ответ прокуратуры обжалую в Москву, и из следственных органов, из прокуратуры, сюда приходит, по-русски выражаясь, пинок нашим органам в 2018 году — а именно требование возбудить уголовное дело.

В августе 2018 года возбуждают уголовное дело на Плешкову и меня допрашивают в качестве свидетеля. Приведу вам в качестве примера уголовное дело против следователя Вецеля из Волгограда: он был осужден за фальсификацию одного протокола допроса свидетеля на полтора года колонии общего режима. Это просто ради смеха, чтобы сделать сравнительную статистику, как судят тут и как там. За один протокол на реальный срок уехал. У нас полдела подделали, и никаких реальных сроков нет.

— Расскажите о своем заключении. Что было самое страшное?

— В СИЗО меня полтора года в одиночной камере продержали. Незаконно абсолютно. Одиночное содержание — это пытка сама по себе. Вы представляете, что такое сидеть одному? Это просто ты постоянно находишься целый день один и начинаешь потихоньку сходить с ума. Я просыпался по ночам, резко вскакивал, у меня сильно колотилось сердце, я был весь мокрый с головы до ног, и у меня была одна только мысль, что сейчас сдохну просто, и я начинал ходить туда-сюда. Я не знал, что делать.

Это натуральная пытка. Я людей боюсь до сих пор. Мне очень тяжело находиться долго в обществе с людьми. Очень тяжело. Мало того, я в принципе сейчас боюсь по улице ходить один. К дорогам боюсь подходить. У меня всё мельтешит перед глазами.

— Вы отбывали срок в так называемой колонии для бээсников (бывших силовиков). Она сильно отличается по порядкам от обычной колонии?

— Да, в бээсной колонии нет разделения среди осужденных на блатных, положенцев, вот этой власти там нет. Там ничего нет: каждый сам за себя живет. Я там даже одного бывшего судью видел.

Поддержки, никакой помощи ты там не найдешь. Вроде все сидят, кучкуются вместе, но если кого-то что-то коснется, все разбегутся сразу же. Но население там сидит более образованное, дисциплинированное, то есть все там с юридическим образованием. Более интеллигентные люди сидят.

Там процентов 50 сейчас сидят просто военные, они не сотрудники, они не закрывали никого, в тюрьмы не сажали, преступления не расследовали. То есть какой-то вэвэшник (военный. — Прим. ред.) сидит там и так же люто меня ненавидит. Ночью, не знаю, гвоздь мне воткнет куда-нибудь в глаз и всё, потому что ненавидит ментов. Поэтому там спокойно не было.

— Все восемь лет, пока вы отбывали наказание, вас ждала ваша супруга Анна?

— Да, она горя хапнула не меньше, чем я. А предложение я ей сделал во время свидания в СИЗО.

За эти годы вообще увидел, кто у меня друзья и кто близкие люди на самом деле. 95 процентов отвернулись. Большая часть бросили, просто бросили, и всё. Некоторые прямо сказали: не звони нам, у нас своя жизнь.

Сейчас вот некоторые мне пишут: Колян, дай номер, давай поговорим. Я говорю: ребят, вы где 8 лет были? Всё, тишина. Я же сейчас, как говорится, не стесняюсь говорить людям как оно есть. Тюрьма свой отпечаток всё равно оставила.

— С каким отношением столкнулись в колонии?

— Там был свой порядок. Мы за свой счет ставили пластиковые окна, делали ремонт. Просто приходит начальник на обход еженедельный, мы все на улицу выйдем, он завхоза забирает, они там что-то разговаривают, потом выходят. Завхоз отряд собирает: мужики, начальник сказал, надо делать ремонт, давайте скинемся, кто сколько может. Фиксированная сумма не выставлялась, кто может — тысячу, кто может — две, но отказаться нельзя.

Я когда в колонии работал, у меня зарплата там была 27 рублей, у меня где-то квиточки есть распечатанные. Я это не скрываю, я очень злой на систему ФСИН. Они настолько безобразно относятся к людям, просто безобразно. У нас, извините, уже не 50-й год, и ГУЛАГ давно уже в прошлом.

— Расскажите о том, когда сами работали в правоохранительных органах.

— Я участковый был. Были самые разные истории в практике. Однажды я шел по улице и смотрю: мужик у подъезда трется, а его лицо очень знакомое. То есть я человека не знаю, но лицо мне его кажется знакомым, единственный вариант, где я его видел — на ориентировке в участке, я эти лица вижу там каждый день, а у меня очень хорошая зрительная память.

И я смотрю, он что-то так косится на меня — я в форме иду. Я к нему подошел, представился, попросил документы, при нём не было документов, ну я его привел на участок, пробил по базе, а он находился в федеральном розыске. Мне потом премию выписали в три тысячи рублей.

— А вы почему из органов ушли? Что-то случилось?

— Ну, скажем так, не сошелся во мнениях из-за палочной системы. Это, наверное, многое скажет. Меня пытались заставить делать то, что сделали со мной.

Ну вот приходит, например, ко мне женщина с таким фингалом здоровенным. Избил пьяный муж. Я принимаю от нее заявление, у меня 10 дней на рассмотрение этого заявления и какое-то решение по нему надо принять. Через неделю приходят они вместе — муж с женой. Они уже помирились, всё хорошо, забирают заявление. Просто держу на контроле эту семью, чтобы всё нормально у них было, периодически посещаю их.

Замначальника мне говорит: у тебя почему так мало материалов на возбуждение уголовных дел, а если есть материалы, то там какие-нибудь 116-е — всего лишь побои. Он говорит: ты не понимаешь суть нашей работы, показатели плохие, у нас, говорит, есть план, и ты должен его делать.

Я вот не смог этого понять: что значит план. Вот есть план у продавца — продать побольше. У меня что — посадить побольше? Он мне говорит: вот видишь, у тебя, допустим, 116-я, да? Жена на мужа пишет, что он ее избил. Ты, говорит, правильно опроси жену его. Ну, что, когда бил, хватал что-нибудь в руки, например, нож, или кричал «Я тебя убью». И делай 119-ю. Это у нас угроза убийством. В итоге мы не сошлись во мнениях, меня попросили уйти.

— И вы пошли куда?

— У меня путь был долгий, я кем только ни работал. Я сначала был охранником в различных местах, в торговых центрах, казино, охранял рестораны. Даже менеджером поработал. Параллельно я работал в трех разных фитнес-клубах тренером. Вел группы, оздоровительную, детскую по ушу, кикбоксинг, боевое самбо. И в определенный момент я понял, что спортивная деятельность уже захватывает большую часть моего времени, я уволился из всех трех центров, снял зал в аренду и всё, начал потихоньку двигаться, вступил в федерацию кикбоксинга, официально познакомился с людьми.

Пока работал в федерации кикбоксинга, меня пригласили поработать учителем в школе, я преподавал основу права, ОБЖ и физкультуру. А в 2015 году начал уже по туризму двигаться. Вот мне мою супругу выдали помощником на сплав.

— Вы познакомились на сплаве?

— Да, я пошел на очередной сплав. До этого мне давали помощницу, а мне она не понравилась. Она с людьми не работает, такая вяленькая. Я прихожу к руководителю проекта и говорю: дайте мне другую помощницу. Есть, говорит, хорошая девочка Аня, возьмете? Я говорю: возьму. Вот так всё у нас и началось.

— Помните ваш первый день после освобождения? Кто вас встретил?

— Меня встречала жена и друг Денис. Он один из немногих, кто остался рядом. Мы сели в машину и поехали. Остановились в поселке Половинка, мне захотелось купить шанежку, вообще ехал домой в каких-то своих мыслях. Денис всё рассказывал об изменениях в мире туризма. Я сидел, пытался воспринимать информацию, и мне было страшно.

— Страшно почему?

— Я отвык, что могу свободно куда-то уехать. У меня ощущение было, что меня потеряют, что-то плохое будет, я не понимал, что я освободился.

— А сейчас это ощущение отпустило?

— Сейчас в этом плане отпустило, то есть нет, скажем так, этого тревожного ощущения, что я куда-то ушел без спроса, но я чувствую себя как не у себя дома, что я какой-то другой, какой-то чужой, всё не такое, всё другое, и мне тяжело вклиниваться в этот мир.

Восемь лет колонии сильно повлияли. Я даже вот, не поверите, этот телефон взял, набрал эсэмэску и не знал, где кнопка, как ее отправить. Я заново вклиниваюсь в какой-то новый мир. У нас колонии, тюрьмы не готовят человека к освобождению вообще.

Ведь можно учить человека пользоваться современными гаджетами, пользоваться программами, показывать изменения какие-то, чтобы человек в ногу со временем шел и вышел абсолютно социально компетентной личностью. Нифига.

— Какие сейчас у вас планы на жизнь?

— Я хочу вообще свою туристическую фирму, именно по активным видам отдыха. Оценю, насколько это будет реально, будем смотреть в следующем году. Если нет, пока инструктором поработаю.

— Клейма судимости не боитесь?

— Я всё понимаю, это та еще громкая история, сейчас в интернете все прочитают. Ну пусть читают, я своей судьбы нисколько не стесняюсь. Вот, кому мои качества важны, они поймут, что я за человек, что со мной можно работать, я надежный.

Ранее мы публиковали интервью с жителем Верхнечусовских Городков Виктором Мошкиным. Его четыре месяца держали в СИЗО, подозревая в убийстве маленькой девочки, тело которой нашли в колодце. В итоге признаков насилия не нашли, с Виктора сняли все обвинения.