В Прикамье открыли кризисную квартиру для женщин, вышедших из тюрьмы. Вот три их истории

Трассу заносит снегом. Метет. До Калино ехать часа три. Это небольшой поселок под Чусовым. Здесь на днях открыли кризисную квартиру для женщин, только что освободившихся из колоний. Нам предложили пожить в ней один день.

Возвращение. Первые шаги

Обычная «трешка» в двухэтажном доме. В поселке встречает настоящая зима. А еще рыхлые глубокие сугробы, дорогу расчищает старый трактор. «Тут узнали, что журналисты приедут. Никогда дорогу не чистили», — говорят местные.

На пороге нас встречает ярко-рыжая девушка. Ее зовут Аня. Она освободилась из колонии меньше года назад. Просит пройти в гостиную. В квартире светло, просторно. Пахнет свежим ремонтом.

— Вот тут у нас спальня, тут гостиная, давайте потом чай пить. Мы плов приготовили, с дороги же голодные все, — начинает спонтанную экскурсию координатор общественной организации «Выбор» Анна Каргапольцева. Открыть кризисную квартиру для судимых женщин она планировала давно. Цель — возвращать таких женщин к нормальной жизни, найти им работу, помочь с жильем.

Сейчас в кризисной квартире живут три женщины. Все они охотно рассказывают, почему попали в колонию, делятся своими страхами, пытаются строить планы. Вот их истории.

Баба Оля

На уголке кровати сидит пожилая женщина. Перебирает пальцы, пряча татуировки. Это 60-летняя Ольга Другова. Последние семь лет женщина провела в колонии общего режима в Кунгуре за убийство мужа.

— Я отбывала срок в ИК-18 в Кунгуре, — начинает свой рассказ Ольга, вытирает глаза. — Я отсидела семь лет. Муж издевался. В тот день он пришел пьяный. Устроил скандал. Я стояла у плиты, готовила. Машинально оттолкнула. И такая тишина. Поворачиваюсь. Он лежал на полу... Я не поняла, что случилось. Только когда уже милиция пришла... Сейчас уже не вернешь ничего. Я не скрывалась, не пряталась. Зачем? Родом я из поселка Октябрьского. Отсидела от звонка до звонка. Я вышла на свободу в прошлом году. Хорошо помню первый день после освобождения. Выхожу из-за ворот. Оксана (координатор кризисной квартиры. — Прим. авт.) обещала меня встретить. Выхожу и ищу ее глазами. Ищу и плачу. Обернулась, вот она миленькая стоит. Я не забуду тот день. Просто гуляли по городу, зашли в кафе. Так хорошо было! Мне казалось, что прошло не семь лет, вот так все изменилось.

Пожилая женщина вспоминает о жизни в колонии.

— Было очень тяжело там, даже вспоминать не хочется. Колония есть колония. Подъем в 5:50. Сразу на проверку идем. Проверяли нас пофамильно, — чеканит Ольга. — Не дай бог приляжешь — это нарушение режима. В колонии есть обувная фабрика, женщины работали там. Еще есть работа в птичнике, столовой, кроме того, у нас в колонии можно было работать полеводом. Я работала ночной в отряде. Схожу после смены на проверку, на завтрак и сразу спать до 14:00. И так каждую ночь. Конвой придет, мне надо доложить, сколько в отряде человек, а сколько — находится на работе. Потом в 2013 году меня перевели в Кизел на поселок (колония-поселение. — Прим. авт.). Пробыла там два с половиной года. Туда уезжала здоровой, оттуда вернулась — вся больная. Там я работала в коровнике, возила траву, запрягала лошадь. Телегой мне раздавило ногу.

Пока Ольга Другова отбывала наказание, у нее в аварии погибла дочь. В Октябрьском сгорел единственный дом.

— Я настолько привыкла к этому замкнутому пространству. Мне было страшно возвращаться на свободу. У меня внутри все сжималось. Незадолго до освобождения мне сообщили, что погибла моя дочь. Ей было всего 28 лет, — плачет пенсионерка. — Дочка вместе с мужем поехала в Краснодарский край на машине. Она была беременна. Мне не хотелось жить. Этот груз до сих пор внутри меня. Через два месяца мне сообщили, что дом сгорел. После колонии мне ехать было некуда.

Сейчас Ольга нашла работу в доме для пожилых в Лысьве.

— Я ухаживаю за пожилыми, мою, переодеваю, если человек неходячий. Вообще отвечаю по хозяйству. В первое время после освобождения мне очень важно было получить простую человеческую помощь, — признаётся баба Оля. Так ее называют здесь в кризисной квартире. — Здесь я не пью, не курю. Здесь я в боге. Родственникам я не нужна. Ко мне никто не приезжал за эти годы. Была бы дочь, я бы не находилась здесь, жила бы с ней сейчас. До сих пор сама себя виню, может, если бы я была рядом с ней... Я бы никуда не отпустила ее.

В конце баба Оля признается: сейчас ей спокойно.

— Муж на меня часто руку поднимал. Мы от него бегали с ребенком. Я дочку на руки и выбегала зимой босиком. Потом успокаивался на месяц, приходил, ревел. Месяц не пил, — вспоминает собеседница. — Потом — снова. Ну какая это была жизнь? Я ее не видела. И сейчас просто хочу пожить. Хочу спокойствия.

В жизнь семьи, даже такую — с домашним насилием — мало кто вмешивается, уверена администратор квартиры Оксана Огородова. Бабу Олю она внимательно слушает.

— У жены заявление примут, если у нее чуть ли не кости переломаны и есть тому свидетели, — говорит Оксана Огородова. — Пусть он ее хоть там забивает. Недавно мы узнали о случае. У женщины муж — тиран, систематически избивал ее. А следователь ей посоветовал написать заявление с формулировкой «систематическое истязание», чтобы ее заявление приняли.

«Я очень стараюсь»

Свою историю рассказала и Анна Шайсултанова. Та самая рыжая девушка, которая нас встретила на пороге. Ей 30 лет, родом из Гремячинска.

— Я отсидела в колонии-18 в Кунгуре два года и три месяца. С бабой Олей мы в одном отряде были, — вспоминает Анна. — Сидела за кражу. Не хочу говорить, что именно я взяла, но для человека это было очень дорого. Вообще это была моя тетя. Она на меня заявила. И меня посадили уже второй раз. Первый раз я отбывала наказание в оханской колонии два года. Тоже за кражу. А потом у меня так все и пошло. Четыре года погуляла. Снова села. Я уже простила свою тетю, она меня — нет. Я уже отпустила это все. Несколько лет назад парализовало мою маму, отказали руки. Маме сейчас 71 год. У меня никого нет, кроме неё.

По словам Анны, она ни минуты не раздумывала, когда ей предложили реабилитацию в кризисном центре: «Оксана спросила меня: "Поедешь?" "Поеду", — ответила я».

— Маму Ани мы забрали из дома престарелых, — добавляет координатор проекта Оксана Огородова. — Я как социальный работник сейчас занимаюсь их жилищным вопросом. В Гремячинске их дом снесли. Он непригоден к проживанию, администрация должна выдать новый. Мы подготовили весь пакет документов.

Анна признается, что очень хочет найти работу.

— У меня неоконченная профессия штукатур-маляр, — говорит женщина. — Сейчас больше всего мне хочется, чтобы был свой угол, свой дом. Я вышла в мае прошлого года, но до сих пор не могу найти работу — трудно это здесь, на свободе. В лицо мне ничего не говорят, хотя я не скрываю, что сидевшая. Мне просто говорят: «Позвоним». Но потом никто не перезванивает. Я прекрасно понимаю, почему это происходит. Я давно хочу освоить новую профессию. Я бы хотела работать с людьми, мне было легко, когда я ухаживала в доме за пожилыми. Я бы даже пошла учиться. У меня к этому лежит душа, тем более у меня мама — инвалид. Я очень стараюсь... вернуться к жизни.

О своей семье Анна рассказывает страшные вещи.

— У меня отец был десантник, очень злой был. Помню, мы еще в Кизеле жили, он маму на пол положит и прыгает по ней. Он ее в пол втаптывал, — тихо рассказывает Анна. — И все это я видела. Мне сейчас надо встать на ноги. И я совершенно точно знаю, что обратно в колонию не хочу. Если я туда попаду, мне кажется, я уже не выживу.

«Я ведь вроде не урод»

Третья женщина свою историю рассказала анонимно. Назовем ее Еленой. Имеет восемь судимостей. Употребляла наркотики.

— Это был 1998 год. Я тогда разошлась с сожителем, осталась с ребенком. Сошлась с новым парнем, — рассказывает Елена. — Со временем поняла, что он наркоман и барыга. Я думала, все наркотики где-то за границей. Думала, это никогда меня не коснется. Все эти болезни, вроде СПИДа, — это где-то все в Америке, а не у нас. Он мне ничего не предлагал, я сама решила попробовать. Один раз, когда он «словил приход», я у него взяла кусок ханки. Пришла к другу Андрюхи, тот довольный, что я ему целый кусок притащила. Мне он поставил дозу. Я у сожителя стала воровать эту отраву. Он сначала ничего не знал, а я ходила к его другу. Он же потом и сдал меня Андрюхе. Тот избил меня. Потом вместе кололись. Потом его посадили. Мать меня в больницу отправила, когда он еще на свободе был. Я вышла из больницы, и он пришел ко мне. Все по новой началось. В это засасывает, как в болото.

Потом Андрюху посадили.

— Пришлось воровать, чтобы были деньги на дозу. Знаете поговорку: свинья грязь найдет. У меня так же. Выглядела я хорошо, молодая, симпатичная, знаю, как подмигнуть, как понравиться, знакомилась с мужчинами, воровала у них, — говорит женщина. — Меня посадили, когда мне было 24 года. Наказание я отбывала в отряде для нарушителей, по УДО не смогла выйти. Мама меня лишила родительских прав, мой сын рос у нее. Отбывала я три срока, отсидела в общей сложности девять лет. Сидела за мошенничество и грабеж. В колонии меня никто не бил, я вообще там была как рыба в воде. Но уже физически понимала, что вот десять лет сижу, надо что-то менять. Мы с одной девчонкой вместе еще в детсад ходили. Я была звездой, а та девочка тихой и невзрачной. А теперь она главный бухгалтер на крупном предприятии, а я полы мою. Украл — в тюрьму. Романтика! Время идет, жизнь вообще не устроена. А я вроде не урод, все при себе и не глупая.

Елена рассказала, как боролась с наркозависимостью.

— Я проходила лечение, мне ничего не помогало. Я требовала снотворное, иначе угрожала разбить очки и нанести порезы. Конечно, гнет с героина, — признается женщина. — Там физическая ломка. В колонии просто перекумариваешь это состояние. Если ты сам не поменяешь свое отношение, сколько угодно раз ты можешь пытаться это бросить. Все равно приходишь к тем же знакомым, ходишь теми же тропами. Я прошла через наркотики, до сих пор не понимаю, как еще облик человеческий и разум сохранила. Я боюсь своего прошлого. Выйти из этого болота можно. Но нужно найти свой внутренний стержень.

Консультанты — тоже бывшие заключённые

Кризисную квартиру общественники открывают на грант. Анна Каргапольцева отчетливо понимает все риски, но с готовностью рассказывает о своем детище-проекте. Она давно входит в состав наблюдательной комиссии по правам осужденных Пермского края и за год объезжает десятки колоний, узнает сотни историй, проблем и судеб. В колониях работают ее группы по подготовке к освобождению. Это огромная непростая работа.

— Мы работаем в колониях с мужчинами и женщинами. Перед освобождением у мужчин возникают конкретные вопросы: поиск работы, восстановление документов. Они чаще сами на себя надеются, — говорит Анна. — А женщине после колонии в принципе очень сложно найти помощь. Она не может устроиться грузчиком или выполнять тяжелую физическую работу. Конечно, они могут подрабатывать в клининге, но и туда судимую не всегда берут. Когда жители поселка Калино узнали, что здесь откроют кризисную квартиру для судимых женщин, то пришли к нам и возмущенно заявили: «У нас же дети!» При этом половина населения посёлка — бывшие осужденные, только без контроля над ними.

Анна Каргапольцева рассказывает: в кризисной квартире женщины попадают в обычные условия, в быт, домашнюю обстановку, в обычный мир.

— Самое важное — чтобы человек научился нести за себя ответственность, это наша задача, — говорит Анна. — Колония отучает его от этого, отучает от выбора. Человек там не получает помощь, ему не привиты никакие социальные навыки, востребованные на свободе. С какими дипломами у нас освобождаются осужденные? Они выходят с корочками «кочегар-машинист котельных установок на дровах». Женщины почти все выходят швеями. У нас нет даже столько ателье, да и не всякое ателье ее возьмет.

В реабилитации судимых женщин Анна видит два важных этапа. Первое звено — это равные консультанты. То есть бывшие осужденные, которые живут на свободе не меньше десяти лет и уже крепко стоят на ногах. Они встречают освободившегося человека прямо у ворот колонии. И первые шаги на свободе уже бывший осужденный делает вместе с равным консультантом.

— Это дает то, что первые свои деньги он не пропьет в ближайшем ларьке, — говорит Анна. — Такая поддержка в первые часы имеет огромное значение. Осужденный смотрит на того, кто его встречает: у него семья, хорошая работа. Равных консультантов у нас единицы, но они все-таки есть.

Второй шаг — это адресная работа с женщиной.

— В одной из колоний ко мне подходила девочка, которая сидит четвертый раз только по причине того, что ей некуда идти жить, — вспоминает Анна. — Муж с ней развелся сразу же, детей у нее, разумеется, забрали. У нее нет даже паспорта. Этой девушкой мы будем заниматься, помогать ей. Почему нет паспорта? Осужденные любят брать кредиты в микрофинансовых фирмах, заезжают в колонию уже без паспорта. Освобождается эта девушка зимой. Куда ей идти? Замерзать на улице? Для женщины важен свой угол. Мужчине проще. Он может пойти по друзьям. Здесь, в Чусовском районе, мы договорились с предпринимателем, которая открывает маленький швейный цех, что она готова взять наших девочек на работу. Для них мы уже нашли два рабочих места. Еще один предприниматель, который имеет здесь магазин, согласился взять наших подопечных на работу.

До июня кризисный центр будет в квартире, а после координаторы будут искать большое помещение.

«Новых девок привезут?»

На кухне женское царство. Мелькают чашки, кастрюльки. Нас собираются угощать грибовницей и пловом. Запахи стоят соблазнительные. Разговор продолжается уже за общим столом.

О кризисной квартире в женских колониях уже знают.

— Вообще в колонии земля слухами полнится. Одну увезли, а ее сокамерницы уже знают о нашем центре, — говорит Оксана. — Администрация района, Министерство соцразвития, аппарат омбудсмена сотрудничают с нами. Договор с каждой женщиной мы заключаем на три месяца. С ними работает психолог, педагог по воспитательной работе, юрист. У нас планируются походы в театры, кафе, мастер-классы, чтобы женщины понимали, что есть другой мир, помимо их бомжатника или бывших криминальных приятелей. Порой достаточно сменить круг общения, и интересы начинают меняться. У женщины всегда преступление сопровождается стрессом или кризисом. К тому же многие мужчины пользуются женщинами.

Конечно, в работе с таким контингентом есть огромные риски, признается Оксана.

— Мы поставили в известность участкового. По четвергам он к нам ходит, — рассказывает Оксана. — И я тоже настраиваю девочек, что нас контролирует полиция. Они уже понимают, что что-то выносить, кого-то приводить не получится. Тем более круглосуточно с ними живет координатор центра.

Через три месяца подопечным кризисного центра находят работу, решают вопрос их трудоустройства. А далее поддерживают женщину удаленно, если есть такая необходимость. Договор всегда можно продлить, если есть необходимость помогать женщине и дальше. Например, если не решен вопрос с жильем.

— А женщин будет много. Из 20 сразу 17 женщин говорят: «Нам некуда идти». Очень много детдомовских. Их часто кидают на квартиры, — говорит Оксана. — Как правило, выходит женщина из колонии, поныкается с 800 рублями, которые ей в дорогу выдают на билет, купит спиртное и через два дня проснется у бачков. Денег у нее нет. И снова идет по старому пути: бродяжничество, проституция, колония. У нас есть четкое понимание, что работы сейчас предстоит очень много.

Анна Каргапольцева рассказывает о проблемах с местными.

— На днях начал крутиться сосед. Пытался знакомиться с молодой Аней. А потом вообще заявил: «А еще девок привезут?» Местные жители для нас — большая угроза, — говорит Анна Каргапольцева. — С первых дней начинаются косые взгляды, даже агрессия. Со стороны мужчин отношение вообще потребительское. А женщины начинают жаловаться. Бывшие осужденные на свободе всегда окружены тем, что на них навешивают ярлыки или клеймо. У нас в квартире женщина прекрасно понимает, по каким правилам мы работаем. Все это с ней мы обговариваем еще в стенах колонии задолго до освобождения. У нас здесь нельзя курить, если обнаружим, что женщина пьет спиртное, сразу последует исключение из центра.

По статистике, признаются кураторы, самая распространенная статья, по которой женщины отбывают срок, — это распространение наркотиков. За это дают немалые сроки, по 10–12 лет. Мужья часто не ждут севших жен. Комнаты длительных свиданий в колониях пустуют. Только родители приезжают.

На втором месте — семейное насилие. В 2017 году в Госдуме одобрили декриминализацию домашнего насилия. Всего три депутата проголосовали против этой инициативы. На сегодня уголовная ответственность за побои, нанесенные родственниками, предусматривается во втором и последующих случаях.

На третьем месте — кражи.

До июня координаторы планируют принять в кризисной квартире 12 человек.

«Когда есть смысл уцепиться за жизнь»

Свою точку зрения высказала пермский психолог Надежда Керова.

— В судьбе осужденной женщины важны внешние факторы — семья, друзья, поддержка со стороны близких людей, наличие работы. Когда есть куда и к кому возвращаться, то намного проще уцепиться за жизнь и выстраивать ее заново, — говорит психолог. — Из тех случаев, которые известны лично мне, наиболее успешной социализация была у тех бывших заключенных, которых ждали. Родные поддерживали связь все время заключения, человек не чувствовал себя совсем оторванным от близких хотя бы информационно и эмоционально, получая новости о жизни дома, зная, что там ждут и любят.

Ранее мы писали о пожизненно заключенных в колонии «Белый лебедь» и провели там один день.