О кадрах, шефстве над больницами КУБа и развитии медицины: интервью с главврачом «великолепной четверки» Андреем Ронзиным

С преданными делу людьми всегда интересно поговорить. Особенно если это достаточно известный человек, а его дело — спасение жизней. Андрей Ронзин в 1990 году впервые пришел в городскую клиническую больницу № 4, отдал ей немало сил и прикипел к ней и душой, и сердцем. Потом были другие места работы, и все-таки он вернулся в «четверку» после перерыва и руководит клиникой уже 15 лет. И даже ведет о ней телеграм-канал «Великолепная четверка».

Без малого 7 лет назад в состав ГКБ № 4 вошли медучреждения Кизеловского угольного бассейна (далее — КУБ), к работе которых у жителей раньше периодически возникали претензии. Тяжелой ли ношей оказались больницы КУБа для «благополучной» «четверки», какие успехи и проблемы сейчас есть в клинике — в большом интервью.

Андрей Ронзин пришел в «четверку» в 1990 году и по 2000-й заведовал отделением сердечно-сосудистой хирургии. Тогда это направление только развивалось, и помочь в этом вызвался Андрей Владимирович, на тот момент работавший хирургом в областной (теперь — краевой) больнице.

— Двух коллег из областной приглашали в «четверку» на эту работу, обещали дать квартиру. Я в то время жил с родителями за стенкой, с женой и ребенком — мне квартира была очень нужна. Мои коллеги отказались от места, тогда я попросил Сережу Суханова (Сергей Германович Суханов — кардиохирург, доктор медицинских наук, профессор, Заслуженный врач РФ. — Прим. ред.) порекомендовать меня. Поговорил с Евгением Антоновичем Вагнером, чтобы он меня отпустил, потому что я его ученик. Он дал добро, и меня Сережа Суханов сюда привел. Сосудистых хирургов просто не было. Поэтому начинал я один — и оперировал, и вел приемы в поликлинике, чтобы отобрать пациентов на операции. Потому что у 70% тех, кто имеет проблемы с сосудами, они неврологического характера. Иногда ездил по больницам, когда вызывали ночью, чтобы пациентов далеко не возить к нам в «четверку», а оперировать, например, в МСЧ № 9.

Спустя 10 лет Андрей Владимирович ушел из любимой больницы, чтобы вместе с Сергеем Сухановым организовать Институт сердца. С 2000 по 2009 год работал заместителем руководителя института, главным врачом краевой больницы, начальником управления здравоохранения мэрии Перми. В «четверку» вернулся спустя 9 лет — возглавил ее. Андрею Ронзину было понятно, кто там работает, на что способен и в каком направлении расти. Была цель создать крупный сосудистый центр на базе «четверки». Для этого уже были развиты сосудистая и эндоваскулярная хирургия, приобретен ангиограф, нужно было заняться кардиологией. По федеральной программе закупили КТ, МРТ и новый ангиографический комплекс, создали отделение реабилитации.

— Я увидел потрясающие результаты. Если вспомнить, как оказывалась помощь пациентам с инсультом 20 лет назад — это были отделения, в которых отвратительный запах, потому что больные лежали после инсульта и никто ими не занимался. А когда реабилитация начинается с первого дня, с реанимации, работает целая бригада, включая массажиста, логопеда, иглотерапевта, инструктора по лечебной физкультуре, пациенты выходят без пролежней, двигаются, у них появляется цель к восстановлению. Помощь пациентам с инсультом должна быть закончена: они не должны быть брошены, им надо помогать двигаться вперед. И это мы в нашей больнице обеспечили.

Далее Ронзин организовал отделение нейрохирургии, врач считает, что без него помощь пациентам с инсультом была бы неполноценна. Ведь инсульты бывают и ишемические — когда закрывается сосуд и недостаточно крови поступает в мозг, и геморрагические — когда в мозгу разрывается аневризма.

— Вы добились своего — создали сосудистый центр, лечите людей на современном оборудовании, почему вы еще тут остаетесь?

— Я вижу, что еще можно усовершенствовать. Каждое отделение — в развитии, у нас работают молодые специалисты, у которых огромное количество интересов — в медицине, оказании помощи, в новых методиках. Если примитивно говорить, то мы начали просверливать закрытые артерии и восстанавливать кровоток в конечностях. В этом году мы начали делать то же самое с коронарными артериями, то есть с артериями сердца. При атеросклерозе на внутренней стенке артерии откладываются атеросклеротические бляшки, часто они бывают кальцинированные. И в случае с камнем сложно восстановить просвет, не просверлив его в сосуде. А что делают эндоваскулярные хирурги? Это просто фантастика! Несколько лет назад это даже представить было невозможно. Пока мы это делаем в убыток для больницы, но для пациентов это всё бесплатно. Мы идем целенаправленно на это, чтобы показать, что можем развивать такую технологию. Позже она включается в высокотехнологичную медпомощь ОМС, то есть потом государство начинает это дело финансировать, учитывая затраты лечебного учреждения, которые оно несет. Мы учим персонал, хоть это пока и убыточно для больницы.

— Вы сказали, что сейчас вместо неухоженных пациентов с пролежнями в отделении лежат люди, которым помогают возродить волю к жизни и встать на ноги. Чего не хватало тогда, 20 лет назад?

— Ну, во-первых, не было методов ранней реабилитации. Это, конечно, главное. Во-вторых, очень долго здесь не было приличных ремонтов. По-моему, должны быть комфортные условия для пациентов и удобства для врачей. И это мы стараемся сделать везде. У нас осталось буквально несколько уголочков, где мы этого еще не сделали. Всё остальное мы привели в очень приличный вид.

— Наверняка дело было и в деньгах. Какой бюджет был в 2009-м и как он изменился за все эти годы?

— Бюджет больницы в 2009 году был 560 миллионов. В 2022 году был 2,3 миллиарда, в 2023 году — 2,6 миллиарда. Это то, что мы заработали, оказывая медицинскую помощь пациентам, заработали через фонд ОМС. Я пытался сделать еще одну вещь, и она во многом удалась — мы сократили количество платной помощи: в 2009 году был бюджет 560 миллионов, из него 15–20% мы зарабатывали на платных услугах. Сегодня они приносят в бюджет всего 2,5% дохода. В государственном учреждении помощь должна оказываться бесплатно, то есть за счет средств ОМС. Практически по всём отделениям мы научили персонал и пролицензировали оказание высокотехнологичной помощи (ВМП). Она оплачивается гораздо дороже. За счет заработанных средств лечим пациентов по высоким технологиям, эти средства мы пускаем на приобретение высокотехнологичного оборудования.

— В каком году вы взялись за КУБ? Зачем вам это?

— Есть депутат Законодательного собрания от КУБа — Армен Гарслян. Мы знакомы давно, и в одном из разговоров он сказал: «Ничего не могу сделать со здравоохранением, как бы ни меняли главных врачей, что бы ни делали, самое большое количество жалоб ко мне как депутату — это на медицину». Людей никогда не будет устраивать всё, но когда процент жалоб на здравоохранение превышает все остальные — это неправильно. И тогда, обдумывая эту ситуацию, я решил подставить плечо и помочь. Начали туда выезжать, вести врачебные приемы в поликлиниках Кизела, Губахи, Гремячинска. Но невозможно поднять больницу, не управляя финансами, людьми, потоками и не имея идеологии развития учреждения. Поэтому мы предложили вариант: постараемся помочь, но для этого должны полностью зайти в больницы — присоединить эти лечебные учреждения к себе. Убедили Максима Решетникова, что шаг интересный, и он поддержал эту идею. Тогда мы сразу договаривались, что край делает в Губаху нормальную дорогу, и они построили за два года идеальную, она до сих пор такая.

По словам Андрея Ронзина, тогда губернатор выделил деньги на новые ФАПы, сразу же удалось поставить восемь. Врач ими гордится, потому что в сравнении с фельдшерско-акушерскими пунктами других больниц их конструкции более технологичные и долговечные. Также заключили договор с перевозчиком — узкие специалисты пермской «четверки» дважды в неделю ездят в больницы КУБа, ведут приемы. С момента присоединения учреждений начались ремонты. Например, на 2024-й выделено почти 500 миллионов рублей на ремонты в больницах Кизела, Губахи и Гремячинска. Уже построили новую поликлинику в поселке Углеуральском, ее возвели на замену двум старым, где работали порядка 20 врачей.

— Но лично вы не чувствуете какого-то отягощения от КУБа?

— Безусловно, для «четверки» это очень серьезная нагрузка, потому что надо людей отвлекать от работы здесь, посылая туда. Но если мы взялись, если мы пообещали помогать, то мы помогаем.

— У вас был оговорен срок или эта помощь бессрочная?

— Трудно сказать, потому что это всё каким-то образом развивается. Но, к сожалению, люди не едут туда работать.

— В принципе, их можно понять…

— Нет, я никак не могу понять тех, кто не едет в Губаху. Я могу понять тех, кто не хочет ехать в Кизел или Гремячинск. Губаха — один из самых красивых и ухоженных городов Пермского края. Там есть ледовая арена, бассейны, театр, горнолыжка и вся инфраструктура для того, чтобы жить. Великолепная дорога — два часа от Перми. Дают квартиру, подъемные чуть не три миллиона. Отработать за это нужно пять лет. Максимум, сколько человек нам удавалось подтянуть в КУБ в год, — это шесть специалистов. Насильно людей туда не загонишь. И еще меня смущает, что из медучилища ежегодно выпускаются по 30 человек, из них в больницу идут 2–3. Остальные идут в маникюрши, косметологи и так далее. Это гораздо проще — несешь меньше ответственности.

Но даже шесть врачей устроят главврача, если они будут приезжать ежегодно. В филиалах КУБа много пожилого персонала, и с каждым годом количество медработников уменьшается. Андрей Владимирович уверяет — работать там есть с чем. В больницах развиты травматология, ортопедия, в Губахе протезируют тазобедренные суставы.

— Раньше нам жаловались на больницы КУБа — мало врачей, а те, что есть, — хамят, ремонт оставляет желать лучшего. Но не везде ситуация критическая. Как вы работаете с такими претензиями и что о них думаете?

— Незадолго до нашего разговора с вами Армен Гарслян встречался с людьми и сказал, что за последние два года жалоб на здравоохранение стало в разы меньше. Они есть, безусловно, как и во всех учреждениях. А говорить про хамство достаточно сложно, потому что когда встречаются два человека — один больной, другой уставший — кто кому нахамил? Безусловно, все жалобы смотрим, разговариваем с персоналом. Люди разные: есть сдержанные, есть несдержанные, это в любом месте, не только в медицине.

— По поводу персонала в целом: в самом начале разговора вы сказали, что тут работают заинтересованные люди. Есть те, кто работает давно, и вы их награждаете. А задерживается ли молодежь, которая фиксируется больше на заработке, нежели на помощи?

— Как и везде. Есть тот, кому нужны деньги: «Я побежал, там мне обещают больше». Иди. Твое дело. Твой выбор.

— Спокойно отпускаете, если не хватает персонала?

— Хватает или не хватает — у меня нет никакого морального права держать человека, если ему кажется, что в другом месте будет комфортнее работать и больше будут платить. Но это точно не повод для того, чтобы там вопреки чему-то поднимать заработную плату, которая установлена в своих рамках. Когда мне говорят: «У меня из отделения все уходят, потому что мало платите»... Слушай, из твоего отделения все уходят. Есть другие отделения, которые работают с постоянными коллективами на протяжении 20−30 лет, никто не ушел. От тебя уходят. Так это в чем проблема? В заработной плате или в чем-то другом?

— Вы достаточно открыты — ведете телеграм-канал, где рассказываете в основном про работу. Но только хорошее. Почему вы выбрали такой принцип информирования? Ведь так может сложиться впечатление, что вы что-то скрываете.

— Это мой авторский канал — что хочу там, то и пишу. Я точно не готов на негатив. Его и так выше крыши. И еще туда же добавлять свою ложку дегтя. Ну зачем?

— В своем телеграм-канале вы размещали скрины флешмоба врачей, где они публикуют серьезные факты о себе и несерьезные суеверия. Какие суеверия у вас?

— Смотрюсь в зеркало, когда возвращаюсь домой за забытыми ключами, стучу по дереву, но черная кошка меня не пугает. Я радуюсь, когда черная кошка переходит дорогу. А еще у меня была примета: если мне мама перед экзаменом в институте мыла голову, то я получал хорошую оценку.

— А теперь о наших, журналистских публикациях. Действительно ли любая новость о проблемах в больнице влечет за собой проверку прокуратуры? Что она подразумевает? Как по итогу разрешаются такие вопросы?

— Проверка приходит не на каждую публикацию. Такое было одно время, но потом, я думаю, им просто надоело это всё. Последний раз была новость про тараканов, я вызвал дезстанцию, а они сказали, что вообще ничего нет. Посмотри в своих вещах, с чем ты пришел в больницу. У нас дезинфекция проходит дважды в месяц во всех отделениях. Еще они ставят контрольные ловушки, которые проверяют, когда проводят следующую дезинфекцию. Прокуратуру я не видел несколько лет.

— В 2023 году пермячка обвинила ваших сотрудников в домогательствах. Правоохранители этого не подтвердили. В таких случаях больница подает в суд за клевету? Какими принципами в таких сложных ситуациях вы руководствуетесь?

— Ни разу не подавал иск за клевету, что бы они ни писали. Потому что это больные люди — зачем с ними еще и судиться? Если они на нас подают, то мы выходим в суд, но таких случаев мало. Мы не противились следствию — пожалуйста, приходите, разбирайтесь, доступ ко всему предоставим. Лучший вариант — это официальная разборка. На эмоциях разговаривать и принимать решения неправильно. Пусть человек жалуется туда, куда считает нужным. Минздрав постоянно проверяет истории болезней, где-то могут найти ошибку, но это человеческий фактор, а не спланированное действие. Если суд присуждает нам штраф, то мы его выплачиваем. Если мы не правы, значит не правы и должны заплатить.