Евгений Матвеев, бард, композитор: «У меня хватило ума понять, что хороших стихов я писать не умею, и также хватило ума не писать плохих»

Внастоящее время российский музыкальныйрынок разнообразен и полон продукциипрактически всех направлений. Но ещедвадцать-тридцать лет назад любимыепесни можно было услышать лишь напластинках, на ходивших по рукаммагнитофонным лентам или же от первоголица под гитару. Авторы-исполнителибыли в почёте. Бардовская культура,казалось бы, ныне угасает. Есть ли будущееу этого направления? Есть ли молодыепоэты, исполнители, которые придут насмену старого поколения? И какова жизньбарда сейчас? На эти и многие другиевопросы рассуждает мэтр пермскойавторской песни, лауреат Грушинскогофестиваля Евгений Матвеев.

– Евгений,на ваш взгляд, какова сейчас ситуацияв бардовской песни? Можно ли сказать,что явление, овладевшее в 70-80-х годахтворческой интеллигенцией, нынепостепенно угасает, будучи невостребованнымдля широкого круга слушателей?

– Авторскаяпесня, прежде всего, ассоциируется сименами Галича, Визбора, Окуджавы.Принято считать, что в тот период времениподобная песня воспринималась какпротест против действительности, противсоветского режима. То есть исполняласьв какой-то протестной форме. Но я считаю,что все это было не так. Авторы этихпесен боролись (пусть слова и избитые,но тем не менее) за гуманизм, за мир, заидею «все люди братья». Эти ребятабежали «впереди паровоза», тойидеологии, которая официальнодекларировалась. В подобных стремленияхи нужно искать корни авторской песни.Понимаете, то, что советская властьговорила, не исполняла, а именно говорила– эти ребята воспринимали за чистуюмонету. Собственно, они и были той частью.

Нужноеще вспомнить, что Анчаров и Окуджававоевали. И вот сменилась ситуация встране, официальная идеология. Сменилсяпласт людей, которые эту идеологиюподдерживали, не по велению партии, апотому что они так были устроены. И какследствие исчезла авторская песня.

Ноона до конца исчезнуть не может, скажем,как джаз. Все равно в обществе существуюттворческие личности, которым интересновоспринять эту атмосферу, культуру. Аинтеллигенция все равно будет сочинятьсвою песню, она и станет будущим. А то,что нам не хватает большого количестваслушателей, возможно, и к лучшему.

– Выговорите о том, что аудитория слушателейавторской песни немногочисленна. Однакознаменитый Грушинский фестиваль до сихпор собирает большое количество людей.К тому же на нем появилось очень многоальтернативных площадок, где молодежьвыступает со своим творчеством.

– Еслиговорить о фестивалях, в том числеГрушинском, то там теряется содержание.В этом случае форма, которая приобретаетчисленность, разрушает содержание.Небезызвестная прибаутка о фестивалеимени Грушина – «хороший фестиваль,еще бы бардов не было!». Эта массадавит на человека, сознательно выходящегона сцену. Многие авторы росли на этихпеснях, впитывали культуру и хотятподелиться своим восприятием. Но любойисполнитель реагирует на публику, емуприходится давать то, что она требует,и ты начинаешь петь то, что нужно этоймассе. Ведь в развале Грушинскогофестиваля нельзя видеть только денежныеподвижки, этим правят какие-тосоциологические законы развития большогосообщества.

– Сейчасбольшинство музыкантов стали возвращатьсяк винилу. Команды записывают пластинки,несмотря на то, что большая аудиторияне может себе позволить прослушивание,поскольку мало носителей. В пользу этойпопуляризации говорит и тот факт, чтов Санкт-Петербурге прошел «Винил-фест».Как человек первый и в то время единственныйв Перми записавший пластинку, что вы поэтому поводу думаете?

– Мыне будем брать во внимание техническуюсторону. Безусловно, на виниле записьзначительно отличается качеством. Еслиговорить о восприятии человека, то можносказать, что он всегда бежал от какого-томеханицизма. Считается, что лучшийбарабанщик – электронный, ровно идет.Но такую музыку мы в больших масштабахне можем слушать, мы же не роботы, немеханизмы. Винил привносит скрипы, шумы,кряхтение, покашливание, ощущение жизни.Человеку необходимо чувствовать жизнь,поэтому ему со скрипами, царапинкамиприятней слушать.

– Какчасто выходят ваши записи?

– Длязаписи всегда нужны хорошие деньги. Вних-то все и упирается. Появляетсяспонсор – выходит диск, нет спонсора –соответственно. Мне однажды позвонилчеловек из Канады, говорит, я хочу датьденег на издание диска. Так вот и вышелдиск. Похвастаться в этом плане мнеособо нечем. Моя коллекция – однапластинка и четыре диска.

– Почемузахотелось создать свой бэнд «ЕвгенийМатвеев и ансамбль». Многие барды вэтом не нуждаются, что вас подвигло натакой шаг?

– Я,признаться, не обладаю профессиональнымивокальными или инструментальнымиданными. И одного меня, пожалуй, слушатьскучновато. Поэтому я решил прибегнутьк таким украшательствам. В разные годысостав ансамбля менялся. Единственныйчеловек, не меняющийся в ансамбле, –моя жена. (Смеется.)

– Чтосейчас представляет собой ансамбльМатвеева на большой сцене?

– Сейчасмы играем и поем в составе: я, моя женаи два музыканта: домрист и баянист.Гитариста Александра Некрасова –отличного музыканта – мы сменили. Ксожалению, наши пути разошлись.

– Существуетмнение, что барды делятся на две категории:исполнители и авторы. К какой категориивы бы себя причислили?

– Яне пишу свои стихи, у меня их нет, славабогу. У меня хватило ума понять, чтохороших стихов я писать не умею, и также хватило ума не писать плохих. Яисполнитель песен – это значит мелодиямоя, а тексты замечательных поэтов.

– Вашисамые любимые поэты?

– Ихочень много. Первое, что приходит на ум– Чехонцев, Самойлов, Маяковский,Киплинг.

– Какаяваша основная деятельность? Грубоговоря, чем зарабатываете на жизнь.

– Конечно,своим творчеством не заработать нажизнь. Я занимаюсь тем, что играю сребятами на различных корпоративах,эдаких пьянках-гулянках. Там, естественно,мы работаем в другом жанре, так сказать«в пузачесном».

– Естьли какие-то планы на будущее, проекты,идеи? К примеру, бард-кафе – это же вашедетище.

– Созданиебард-кафе не совсем моя идея. Я их, таксказать, «крышую». Конечно, я инойраз помогаю, направляю в выбореисполнителей. Если мне кто-то не нравится,то он вряд ли выйдет на сцену. Естьопределенный актив людей, которым этоинтересно, они этим и занимаются, но яне назвал бы это проектом.

– Аваши задумки? Может привлечь молодоепоколение, заинтересовать их?

– Яделаю то, что мне приятно. Слушатьбардовскую песню, заниматься музыкой– это дело каждого. А молодого человекане потянешь за уши. Личность не втащишьв этот мир.

– Новедь приоткрыть какую-то грань можно,вовлечь хотя бы ненадолго, и, возможно,этот щелчок поменяет в нем что-то,приоткроет другой мир?

– Авдруг потом у него сложится несчастнаясудьба. Глаза откроются на мир. Вашедоброе дело может обернуться бедой длячеловека. Куда тащить-то? В дело, котороене принесет тебе материальных выгод?Сомнительное дело.

– Расходятсяли как-то ваши записи за рубежом?

– Былзабавный случай. Как-то мне сообщили,что в Штатах мои диски продаются за 15долларов за штуку. Не знаю, много ли этоили мало. Но, видимо, какой-то человекзапустил партию, может, конечно, иперепечатал, но как-то они там появились.

– Асами за границу вы ездите выступать?

– Мыв Чехию ездили. Выступали не на фестивальныхплощадках, а в Домах культуры, в гимназиях.Публика присутствовала в основномрусскоязычная, ведь в авторской песневажны слова.

– Какое,на ваш взгляд, будущее у бардовскойпесни?

– Здесьдва момента. Если вдруг маятник качнется,в сознании общества что-то изменится,или уровень интеллекта поднимется (невыход же для людей крайний индивидуализм),то песня станет шире по формату. А еслиэтого не произойдет – то останется всвоем прежнем состоянии. Есть песнигородских окраин, рабочая песня, а этобудет песней интеллигенции. Сформируетсянебольшая ниша. К примеру, как произошлос джазом. Мы же не говорим, что джазумирает, и не говорим, что он развивается.Или фольклор, к примеру. Мне в своемвозрасте казалось, что культура бабушекв кокошниках умрет, ан нет. В Японии тожеесть своя народная песня… и вотспрашивают, а вы не страдаете, что наваши концерты ходят только пожилыелюди, а молодежи нет. Да нет, все нормально.Свой возраст – своя музыка.