Иринарх, епископ Пермский и Соликамский: «Мужество нести свой крест помогает мне и сейчас»

Россия приняла нового Патриарха Кирилла I. Русская православная церковь в очередной раз дала знать не только о том, что широкая общественность продолжает оставаться не безучастной к духовной жизни, но и продемонстрировала рост своей влиятельности на эту жизнь. Епископ Пермский и Соликамский, владыка Пермской епархии Иринарх не боится делать прогнозов и помнит историю своего отечества. Общество и его проблемы, политические подоплеки различных аспектов, экономика русского православия – из первых уст.

Церковь обрела огромную силу

– Почти семь лет Вы определены как епископ Пермский и Соликамский. Что за эти годы изменилось в крае? Насколько духовны пермяки?

– Здесь было очень много нарушений гражданских прав человека, даже согласно советскому законодательству. В Пермском крае было дерзкое отношение к вере. Я когда приехал сюда, ощущалась атмосфера, что отсюда все бежали, все лучшие силы убегали на сторону. Учиться здесь было негде. Люди ехали в семинарии в другие города: Москву, Петербург, потом они там женились или принимали монашество. Они видели, что в этих городах лучше и территориально, и духовно. И они не возвращались назад. Обескровливание религиозной жизни в Пермском крае продолжалось все последующие годы.

Почему владыка Афанасий, мой предшественник, брал из Украины и Белоруссии кандидатов в священнослужители? Здесь никого было. Свои убегали, а чужих набирали. А сейчас, посмотрите, все происходит наоборот: 90% – своих, и только 10% – украинцев и белорусов. Есть силы в Пермском народе? Есть.

Надо над этим хорошо потрудиться. Не заглядывать туда за кордон, где легче набрать сил, тех, кто желает приехать сюда и поправить свое материальное положение, а, прежде всего, надо изыскать свои кадры.

Чтобы говорить об изменениях, нужно представить, что было здесь семь лет назад. Я не говорю, что было 27 лет тому назад. Видимо, это была тьма беспросветная в отношении религии, здесь было мощное давление, особенно на православную церковь, потому что она самая крупная, многочисленная и сильная.

Я застал определенную растерянность людей, неверие в наступившие изменения, в новую страну и законодательство, новые веяния и отношение к религии, которое сейчас не считается негативным или временным явлением в обществе. Период советской власти показал, что вмешательство государства ни к чему доброму не приводит. Те руководители, которые потеряли Советский Союз, до сих пор не поняли, что являются тормозом и негативным инструментом государства. Церковь сейчас за годы перестройки и в постсоветское время уже обрела огромную внутреннюю силу. У нее хороший богословский потенциал, административные ресурсы, уже выправляются материальные ресурсы. Понемногу возвращается отнятая государством у Церкви собственность. Мы встаем на ноги и способны не только управлять внутри себя, но и помогать обществу в социальной области, духовном просвещении и других сферах, в которых нуждается наша страна. То есть Церковь на сегодня способна быть соработником общества и государства.

– Можно говорить о равенстве прав?

– У государства, конечно, есть свои привилегии, Церковь не стоит с оружием в руках. Если государству требуется защита Отечества, то Церковь тоже посылает своих сыновей и благословляет брать оружие в руки. Здесь проще говорить не о равенстве, а о невмешательстве государства в церковные дела и наоборот. Вот эта отделенность – очень важный элемент.

Сейчас, спустя семь лет после моего прибытия сюда, когда мы очень много работали на уровне с губернской властью, с главой города, Церковь достигла определенных положительных результатов и изменений. Но сказать, что все идеально, нельзя. Это процесс рабочий: какие-то чиновники борются за свои права, они привыкли быть крючкотворцами по отношению к религии и Церкви. А мы добиваемся, чтобы здесь было не крючкотворство, а рабочие отношения церковных и государственных структур. В то же время Церковь не отделена от общества.

– Чиновники с партийным менталитетом сейчас как-то влияют на этот рабочий процесс?

– Влияют, и негативно. Но мы защищаем свои гражданские и религиозные права. Я всегда говорил, закон о свободе совести и о гражданских правах написан не только для верующих людей, но и для этих безбожников. И они обязаны также его соблюдать. Тот, кто не соблюдает и нарушает его, будь он госруководитель или простой мирянин, должен нести наказание, ответственность за нарушение закона.

О месте памяти погибших

– 14 сентября прошлого года в Перми разбился «Боинг-737», тогда погибли все 88 человек. Пермская епархия говорила о строительстве храма на месте авиакатастрофы. Когда он появится? На какие средства?

– Когда возник вопрос о том, чтобы создать какой-либо памятник на месте катастрофы, выдвигались нормальные проекты, но и были абсолютно абсурдные. Кто-то предложил увековечить обломок самолета, кто-то говорил, что нужно собрать все религии и создать такой памятник, чтобы он устраивал все конфессии. Это просто чушь несусветная, и совершенно невозможно.

Если посадить разные религии и заставить договориться, все переругаются. Проще всего обратиться к светскому государству, которое не связано ни с какой идеологией, в том числе и атеистической, оно отражает интересы всех граждан. Пусть город или губерния поставят светский памятник. Архитекторы должны подумать, чтобы он был красивый и запоминающийся, а не временный из железобетона, что через десять лет рассыпется. Поставить памятник из хорошего камня, чтобы спустя 50 лет люди не только думали, что здесь разбился самолет, но еще эстетически восхищались памятником. А Церковь и другие религии, если хотят увековечить, должны по-своему это отметить.

Русская церковь имеет двухтысячелетнюю христианскую традицию молитвы. Она имеет двоякое действие – действует и на того, за кого молятся, и на самого молящегося. Церковь радость удваивает, а печаль, по крайней мере, сделает наполовину меньше. Я предложил, что мы, Православная церковь, традиционно строим мемориальные храмы, в которых поминаются жертвы.

Православная церковь предложила построить храм не на самом месте катастрофы, а рядом. Место должно быть доступным для людей. Не так, чтобы загнать церковь на какую-то окраину, куда в зимнее время ни дети, ни старики не смогут добраться, где нет транспорта. Это не памятник на Куликовом поле.

Мы строим памятник, который должен быть удобен для жителей города. В данном случае никак не можем сойтись на том, где найти площадку. Городским властям я указал место, но в ответ предложили еще два-три варианта на другой стороне железной дороги. Выбрали одно место, где находится рынок – но мы его сто лет не снесем. Там, где стоят гаражи – тем более. Все это должен решить город. Срочно снести гаражи и дать место для строительства храма. Его нужно сдать быстрее, пока у людей не забылась общая скорбь. Пока еще многие люди готовы помочь, но уже сейчас мы упустили время – наступил кризис.

Многие богатые люди разоряются, они будут думать: давать деньги на храм или подождать еще год или два, когда выправится положение. Но мы не просили денег, а только место для строительства храма. Деньги же будут собирать те, кто будет его строить.

А другие религиозные объединения пусть сами решают. Из погибших было несколько мусульман, были иудеи. Если хотят воздвигнуть памятник или мечеть – пожалуйста, никто ведь не возражает. Только не надо мешать православным. Иначе мы окажемся в той басне Крылова, где лебедь, рак и щука тянули в разные стороны и ничего не достигли. Это путь гибельный.

– Церковь помогала родственникам погибших?

– Мы сразу откликнулись: служили панихиды, отвечали на вопросы родственников, священники пытались утешить их в этом горе. Важно было, чтобы человек в этом отчаянии не совершил худого дела: не наложил на себя руки, не озлобился, не доломал себя. Помочь ему обрести самого себя в этом горе старались все священнослужители, которых мы направляли в штаб в первые дни после авиакатастрофы и в последующее время.

Есть возможности врача, есть возможности психолога, а есть священник, который работает с душой человека. Священник помогает человеку сохранить его достоинство образа и подобия Божьего, сохранить себя в границах добра.

Насколько можем, в какой-то степени, мы участвуем и материально. Это уже по мере сил и возможностей, которыми обладают приходы. В плане материального благосостояния мы отстаем от других епархий. Нас сильно разорили в советское время и даже в постсоветское. Воронежская и Пермская епархии были на первом месте в России по разрушениям и в плане уничтожения души народа. Уничтожения веры в человеке – вот в чем дело.

Я всегда выражал соболезнование пострадавшим в авиакатастрофе. Но хотелось бы, чтобы светская общественность была более активна в плане создания места народной памяти. Мы видим чаще и больше вещей негативных, чем положительных. Церковь напоминает всегда о нравственности, надо здесь, в этой жизни, если есть грех, раскаяться своевременно и сделать нечто доброе во искупление перед Богом и человеком.

Алексий II и попытка разорвать Православие

– В Москве 27-29 января созывался Поместный собор РПЦ с целью избрания нового Патриарха Московского и всея Руси. Кто вошел в состав пермской делегации?

– На Епархиальном собрании утвердили трех кандидатов, которые поехали вместе со мной на Поместный собор в Москву. От клира, то есть от духовенства, был священник Андрей Петров. Это ключарь Свято-Троицкого кафедрального собора и проректор по учебной работе Пермского духовного училища. Второй кандидат – от монашества: это игумен Варфоломей Сибиряков, наместник Свято-Троицкого Стефанова мужского монастыря в Мотовилихе. Он еще руководитель Пермского православного молодежного движения. И третий кандидат – от мирян: это проректор по воспитательной работе Пермского духовного училища, руководитель комиссии отдела по связям с силовыми структурами: с армией, прокуратурой, ГУФСИН, казачеством, МЧС – Николай Гоголин.

– Назовите особенности этого Поместного собора.

– На Поместном соборе было тайное голосование. Когда избирали патриарха Пимена, это было открытое голосование. Тогда в Советском Союзе существовал совет по делам религий, который контролировал и не мог допустить тайное голосование, иначе это вызвало бы массу репрессий по отношению к церкви. Тогда архипастыри не скрывали свой выбор. А Патриарха Алексия уже избирали тайным голосованием, тогда он был митрополитом Ленинградским и Новгородским.

Сейчас сначала прошел Архиерейский собор – 25-26 января – который определил процедуру избрания Патриарха и выдвинуть кандидатов. И потом кандидаты были представлены на Поместный собор. Сейчас Русская церковь не является Церковью одного государства. Наибольшее количество членов Епископата представлены от Украины. Всего же есть четыре основных силы: Россия, Украина, Белоруссия и Русская Зарубежная церковь.

В связи с последними там политическими событиями, власть вмешивается в дела Церкви и давит на Епископат, чтобы отделиться от Московского Патриархата, разорвать Православие. Но пока это не удавалась: весь Епископат хранил верность. В любом случае, Украинский Епископат выдвигает своего кандидата на звание Патриарха. Белорусский Епископат тоже имеет Священный синод, и, конечно, Русский Епископат выдвинул кандидатов.

Архиерейский собор уже показал расстановку сил, а на Поместном соборе, где участвуют миряне, богословы, представители учебных заведений, в том числе и американских кафедр, сделают окончательный выбор.

– Вы поддерживаете форму проведения Поместного собора?

– Вообще Поместные соборы – это демократическая форма, которая ведется с первого века христианства. Это соборный разум, когда собираются вместе святые отцы – Епископат. Формула такова: «Изволься Духу Святому и нам». С одной стороны, Собором управляет Святой Дух, с другой – Бог никогда не насилует человека и учитывает свободу воли.

– Выступления простых мирян учитывались ли на Поместном соборе?

– Во-первых, миряне и духовенство могут выступить через своего епископа. Он будет отражать определенные настроения епархии. Мнение каждого, кто хочет высказаться, было учтено, работали секции и семинары, и в окончательном варианте прошло голосование. В любом случае, если выступающий является делегатом или членом Собора – он имеет право выступить. Другой вопрос – практический, сложно было дать возможность высказаться более чем 900 участникам. Также обычно каждый может делегировать свой вопрос епископу. Это должно быть существенное выступление, которое касается избрания Патриарха.

– А каким Вы помните Патриарха Алексия II?

– Я его знал, когда мы еще учились. Он был митрополитом Таллинским и Эстонским, а также управляющим делами Московской Патриархии. Я тогда был иподьяконом у архиепископа, впоследствии митрополита Питирима. Мы часто с владыкой Алексием служили в Патриаршем соборе, нередко участвовали вместе в конференциях. Уже когда он стал Патриархом, я был в это время на московском приходе непосредственно под его руководством. Все приходы Москвы управляются Патриархом. Он приезжал служить в наш храм, который я реставрировал, Патриарх Алексий II освещал его. Я получал награды от Патриарха. Это были рабочие отношения.

Алексий II – это великий человек, которому Бог судил и благословил его в период становления Церкви при переходе от советской власти к нынешней эпохе. Он служил в период нормализации и период, когда власть считала Церковь временным явлением, Бог судил Патриарху Алексию вести Церковь от полной разрухи, руин до процветания.

Два наших последних президента – Путин и Медведев – крестятся, носят крест. Мы знаем, что они православные люди и не скрывают этого. Ельцин говорил, что он неверующий человек, но после посещения церкви ему становится легче. Первый президент оставался все равно еще партийным руководителем. Кто знает, когда Ельцин умирал, насколько он был партийным человеком или верующим.

Власть, виновные и отрубки

– Владыка, Вы уже отметили, что российские епархии имеют разные уровни. Расскажите, чего не хватает Пермской епархии, к чему следует стремиться?

– В Перми очень сильное безбожие. В Воронежской области – митрополит Мефодий трудился очень долго и напористо, они ушли дальше нас, хотя мы стояли на одном уровне. А в Екатеринбурге губернатор, у которого были репрессированы отец и дед, сразу стал помогать Церкви, их епархия также ушла вперед нас.

В Тобольске, например, когда приезжает президент, епископ встречает его рядом с губернатором. Здесь, когда приезжал премьер-министр, меня и близко не допустили. Вот Кунгур – православный город. В Соликамске вообще мэр считает, что в соборе он вправе возвести административное учреждение. Он и не думает передавать соборы церкви – там вообще отрубок какой-то.

Я говорю про Свято-Троицкий кафедральный собор в Соликамске, где сейчас размещен музей. Для мэра Соликамска никакие законы не писаны. Как говорят, каждый кулик на своем месте велик. Соликамский мэр считает, что законы можно поворачивать куда угодно и топтать ногами.

Можно сравнить трех наших последних губернаторов. Белая гора находится в ведении губернии, поэтому ее финансировали как туристический центр. Если Игумнов (Геннадий Игумнов, губернатор Пермской области с 1996 по 2000 годы. – прим. ред.) туда направлял средства, то для Церкви в остальном он ничего не сделал, а занимался «ЛУКОЙЛом». И Трутнев (Юрий Трутнев, губернатор Пермской области с 2000 по 2004 годы. – прим. ред.) единственное, чему способствовал, так это началу нормализации отношений с Церковью. Но в отношении Церкви он был человеком нерешительным. Ни одного моего запроса он положительно не удовлетворил. То, что мы имеем сейчас с Иоанно-Богословским храмом, бывшим зданием ВВКИУ – вина полностью лежит на Трутневе, потому что он обещал Святейшему Патриарху передать это здание, а потом сказал, что он ничего не может сделать, обращайтесь к президенту.

А вот нынешний губернатор Олег Чиркунов – первый человек, который, действительно, ответил на запросы Церкви. Мы уже имеем какие-то положительные решения. Не хочу сказать, что все решено, но начало положено. Мы получили обратно здание архиерейских покоев, которое занимал музей, к передаче готовятся определенные церкви. Власть в лице губернатора положила начало решению вопросов церковно-государственных отношений на законодательном уровне, а не только на словах, что делали два предшествующих губернатора.

– Владыка, Вы отметили, что Кунгур более религиозный город в крае. Когда же решится там вопрос с колонией и Церкви вернут храм?

– Эту ситуацию пытались решить при губернаторе Трутневе. ГУФСИН, тогда ГУИН, выделило деньги на то, чтобы часть Свято-Владимирского храма отгородить и передать Церкви, но губерния не выделила своей половины. В результате деньги ГУФСИН просто пропали.

На сегодня этот вопрос не решен. Но сейчас произошли изменения: наш бывший полпред Александр Коновалов назначен министром юстиции, я думаю, пока он еще входит в дела, в том числе и по этому вопросу.

Здесь вопрос стоит либо о передислокации колонии, либо ее ликвидации. Если выбрать передислокацию, придется выделять порядка 300 миллионов рублей, на самом деле, сумма будет больше. Конечно, губерния не выделяет таких средств и ГУФСИН вряд ли сможет профинансировать.

Ликвидация – второй вариант. В колонии работает порядка 200 человек, если их распределить по другим колониям, им всем найдутся рабочие места. Вот это волевое решение, болезненное по сути, никто не хочет принимать. Этого ни сделал ни Игумнов, ни Трутнев. Сейчас мы много работали в передаче архиерейского дома и ряда зданий для того, чтобы обеспечить образование. У нас вопрос по храму в Кунгуре отошел на второй план. Сегодня в кризисное время вряд ли кто решится более обращать внимание на этот вопрос. Но он стоит на повестке дня. Я постоянно напоминаю о нем в министерстве юстиций, здесь в крае. Я думаю, что колонию нужно ликвидировать и тех сотрудников просто нужно перемещать.

Если у нас будет продолжаться подсаживание фашиствующих лиц к главе региона, конечно, ему будет некогда заниматься губернией. Пора многим нашим интриганам, представляющие различные политические партии и стремящиеся во что бы то ни стало захватить власть и откусить пожирнее кусок, заняться работой и подумать о населении.

– В 2008 году краевая галерея организовала конкурс проектов нового здания «Музей XXI века», чтобы переехать из Спасо-Преображенского кафедрального собора (ныне художественная галерея). Но конкурс признали не состоявшимся. На какой стадии сейчас вопрос о передаче здания собора епархии?

– Здесь, казалось бы, в проект нового здания были вложены средства, губернатор предложил конкурс. Но разве лишь губернатор должен непосредственно заниматься этим проектом? Где был директор галереи, где находились другие чиновники, которые несут ответственность за составление этого проекта? Нужно не торговлей заниматься, как у нас делают некоторые члены ЗС, наподобие (Александра) Флегинского.

– Вы по-прежнему придерживаетесь мысли, что следует расформировать Межконфессиональный консультативный комитет? Вы не участвуете в заседаниях МКК? Как власть регулирует работу МКК?

– На Епархиальном собрании я впервые сказал, что МКК – это творение КГБ в недрах той советской организации, на которую были возложены репрессивные действия и слежка за Церковью. Та организация жила сталинскими принципами, созданная и удобная тогда для КГБ. Но время ушло. ФСБ, в которую было реорганизован КГБ, не является репрессивной. Те, кто держатся за МКК – это старые работники КГБ, которые продолжают запугивать духовенство. Этих агентов нужно метлой гнать из административных структур. Мы не будем участвовать в МКК.

Я полагаю, что те, кто боится сказать об этом правду, имеют прошлое, которое боятся вскрыть. Я не хочу их всех огульно обвинять, но некоторые из них любят одного человека, Владимира Конева (заместитель начальника управления внутренней политики администрации Пермского края. – прим. ред.), надоевшего всем, или боятся против него выступить. Но есть Межрелигиозный совет – демократическая организация. Если религиозных деятелей края этот совет не устраивает, то нас не устраивает МКК.

Ценности современного общества

– Какими проблемами сейчас больна наша армия?

– Если армия и больна – то абсолютно теми же проблемами, которыми больно наше общество. Там служат солдаты и офицеры, которые родились в советском обществе, и все те недуги они переносят с собой в армию. Если наркоманов брать в армию – они и там будут наркоманами. Но если их исключать – самой проблемы не будет. Нужно лучше воспитывать детей, заниматься профилактикой этих проблем в детском возрасте, среди молодежи. Тогда исчезнут проблемы и в армии.

– Вы помогаете солдатам, их семьям?

– На первом месте – социальное служение. По мере того, как епархия будет материально укрепляться, будет возрастать и социальное служение в финансовом плане тоже. Армия, тюрьмы, колонии – здесь, прежде всего, мы присутствуем как духовные пастыри.

Мы принимали участие в учениях «Южный щит – 2006», а в прошлом году, когда в Чайковском мобилизовалась целая дивизия, наше духовенство окормляло несколько частей. Военные, действительно, нуждаются в этом. Мы взаимодействуем с ветеранскими организациями, в том числе ветеранами из Афганистана, инвалидами войны. Материальную помощь проще оказывать через православных мирян, а также воинские организации.

– В чем, на Ваш взгляд, заключается решение демографической проблемы? Как повлиять и снизить естественную убыль населения края?

– Надо создать нормальную семью. Чтобы молодая пара думала не только об удовольствиях семейной жизни, а воспринимала семью как тяжелый крест, который нужно пронести достойно через всю свою жизнь, родить и вырастить детей. Современные семьи должны понимать, что брак создан не для того, чтобы лет до 30-40 жить для своего удовольствия. Это еще и обязанность иметь детей и вырастить их, дать им хорошее образование, воспитание насколько это позволяет материальное благополучие. И еще потомков наставлять, учить уму-разуму – вот что такое семья, а не то, что происходит сейчас.

– Родить женщине после 30 лет – стало нормальным явлением в современном обществе. Как Вы думаете, почему стареет институт семьи?

– Потому что многие люди не верили в то, что они могут обеспечить себя. Другая сторона медали – посмотрите, как воспитывали молодежь, которой сейчас под 30. В течение последних 20 лет что мы видели с экранов телевидения? Разврат, насилие, жестокость. Там кто-нибудь говорил о семье, о детях? Там проповедовали совершенно другие «ценности».

Когда я сюда приехал, бывало, включишь телевизор, чтобы посмотреть новости: чего только не увидишь, пока переключаешь каналы! Это определенная и западная пропаганда и тех лиц, которые получали зарплаты от зарубежных финансовых компаний. Если допустим, Киселев, который возглавлял НТВ, получал 45 тысяч долларов до дефолта, он, конечно, мог содержать и обучать своих детей в Англии. Но нельзя продаваться за деньги, надо служить Отечеству. Никто не мешает зарабатывать, но нельзя быть предателем той культуры и той нравственности, которая сложилась в нашем Отечестве.

«С детства мечтал быть священником»

– Ваш родной город – Шумерля. Какие воспоминания вызывает сейчас малая родина?

– Мои предки попали туда в силу того, что их раскулачивали, они бежали в самый глухой уголок Родины из соседней Горьковской области. В Шумерле мои родители поженились, там родился я. Когда мне исполнилось 16 лет, я уехал в Москву. Все последующие годы жил там, исключая годы, когда служил в армии.

Я всегда с любовью вспоминаю те места, где прошло мое детство. Но есть много и негативных воспоминаний. Представьте, как относились в школе к верующему мальчику. Я не скрывал веры, с меня срывали нательный крест. Это не было физическое насилие, но это было психологическое давление. Я до сих пор поражаюсь тому, что они не смогли меня сломать. Тот маленький мальчик все-таки нашел в себе силы противостоять мощи государственного атеистического насилия, общественного и школьного насилия.

Духовники помогали преодолевать все то, что мы перенесли в детстве. Мужество нести свой крест помогает мне и сейчас. В данном случае – нести крест Пермской епархии.

Шумерля – город советский, возник в 1922 году, я ездил из него в храм: 50 километров на автобусе и потом 12 километров приходилось идти пешком селами или восемь – полями. Чтобы не сбиться зимой с дороги мы шли селами все 12 километров. Я каждую субботу уезжал в храм, в школу ходил. Потом в школе привыкли к моим уходам. А я приезжал в храм, после дороги стоял всенощно. В храме и ночевал.

В селах люди небогатые жили. Я помню, как в храме одинокая бабушка, бывало, сварит в чугунке картофель, а туда она все время почему-то лавровый лист добавляла, в других местах этого не видел. А в самоваре подавала чай. Переночевав, утром я шел на литургию. После без обеда, если только просфору съем, я шел обратно.

Вот таки жили. И мы выжили, и «последнего попа», как пророчил Никита Хрущев в 80-е, не смогли показать по телевидению. Мы возродились, и нас теперь очень много.

– Владыка, у Вас немало церковных наград. Какая из них Вам особенно дорога?

– Я имею орден Дружбы, который получил за реставрационные работы в Москве, высоко ценю эту награду. Имеется церковный орден князя Даниила Московского, обычно он вручается духовенству Москвы. Получил я его за реставрационные и церковные заслуги. Для меня два этих ордена важны более, чем другие награды.

– Владыка, а у Вас есть недостатки, на Ваш взгляд?

– Недостатки есть у всякого человека. Только Бог совершенен и не имеет греха. Человека может охватить тщеславие, гордость, у кого-то могут быть физические, духовные недостатки. Но это как раз и есть тот потенциал, который позволяет расти человеку во всех сферах его жизни.

Если я скажу, что у меня нет недостатков, что я всего достиг, то это будет неверно. Конечно, они есть, в плане духовного роста.

Что такое святость? Это стремление к совершенству. Святость – это процесс, который никогда не останавливается. Если остановился – все – ты упал. То же самое и в интеллектуальной сфере: человек забывает накопленные знания, когда прекращает развивать их. То же самое с языком. Англичане говорят: «Если ты это не используешь, то потеряешь».

– Владыка, расскажите о своей семье.

– Я человек одинокий. Мой отец в свое время был партийным. Мать была религиозной женщиной. Она никогда не отрицала веру, была служащей, а отец – рабочим. Отец особого счастья не испытывал, когда я поступил в семинарию, но никогда не сделал мне ни одного замечания. Мать была рада.

Родители всю жизнь трудились, были по меркам Союза обычной семьей. А я родился религиозно восприимчивым. Уже с детства мечтал быть священником. Не пропускал ни одного воскресного богослужения. Но ботинками кадило не изображал никогда, одеяла вместо фелония не надевал. Зато я представлял, что когда-то придет время, и я смогу одеть фелоний, встать у престола как те духовники, в храм которых я приезжал.

Я прошел практически все ступени церковных должностей, а также и церковных наград. Но как говорят, самая большая награда – это то, что Бог благословил меня быть священником. Без этого я не мыслю своего существования на земле.