«За каждым ударом стоят несказанные слова». В Перми запустили программу помощи домашним тиранам: интервью с их психологом

Домашние тираны, деспоты, абьюзеры. Нуждаются ли в помощи те, кто бьет или другими способами — физически и морально — насилует своих домашних? Какова природа домашнего насилия по отношению к партнеру, ребенку или пожилому родителю? Стоит ли спасать те отношения, в которых есть жертва? Можно ли справиться с гневом? Помогают ли абьюзерам в Перми? На все эти вопросы ответил психолог некоммерческой организации «Территория семьи» Денис Суслов.

«Территория семьи» — это благотворительная организация, созданная ради помощи взрослым и их детям, попавшим в тяжелую жизненную ситуацию. «Территория семьи» была создана инициативными пермяками, работающими для защиты прав семьи, материнства и детства, несколько лет назад. У «Территории семьи» есть две кризисные квартиры, где помогают женщинам и детям, пережившим насилие.

Год назад «Территория семьи» попробовала новый формат работы. Психологи организации готовы оказать помощь авторам насилия. Мы привыкли называть их домашними тиранами или абьюзерами, но это слово здесь не принято говорить, потому что оно несет негативную оценку. На сайте организации о новом формате пишут так: «Кому мы можем помочь? Бывает, что при общении с семьей, детьми или коллегами вы раздражаетесь и переходите на крик, вас разрывает неконтролируемый гнев, кидаете и разбиваете вещи, оскорбляете, унижаете, проявляете жестокость. Кому мы не можем помочь? Вы не готовы приложить усилия и измениться».

— Как появилась идея помогать авторам насилия?

— С декабря 2021 года мы попробовали новый формат — помогать авторам домашнего насилия. То есть тем, кто применяет, практикует в повседневной жизни бытовое насилие. Это именно помощь, а не запугивание и стыжение, как это часто бывает.

Мы пытаемся помочь автору насилия найти ответ: что такое с тобой происходит, как это можно изменить. В Пермском крае точно с этим никто не работает.

По работе с этой проблемой я прошел обучение в центре «Альтернатива» в Санкт-Петербурге. Там с авторами насилия работают уже десять лет. Это действительно большой опыт.

— Как о вас узнают? Обычно о помощи просят жертвы домашнего насилия?

— Там, получается, несколько моментов. Мы запускали социальную рекламу во «ВКонтакте» и вообще по соцсетям. Плюс у нас было некоторое количество раздаточного материала, буклетики, условно говоря, мы рассылали их по различным организациям, отправляли участковым полиции. Всё это работает, когда, например, участковый приходит в какую-то семью и видит, что там есть проблемы. Он может предложить: вот тут могут помочь, с этим приходи сюда.

А бывает, партнер ставит ультиматум: либо ты с этим что-то делаешь, либо я ухожу, детей забираю. Человек сам начинает как-то шевелиться, что-то искать. Находит нас.

— Автору насилия изначально трудно попросить о помощи?

— Обращений пока было мало. За год ко мне обратились пять человек. Прямо вопиющих случаев не было, было, скорее, так, что человек объяснял: вот нахожусь в отношениях, со мной периодически что-то происходит, меня изнутри начинает разрывать. Они рассказывают так: «Я чувствую, что закипаю, пока самоконтроля хватает, но еще чуть-чуть и я, условно говоря, уже к физическим действиям перейду. Я этого не хочу. Помогите».

Мы позиционируем эту услугу не только как историю с насилием, а вообще работу с собственным гневом, собственной злостью, собственной яростью. Потому что, если человек копит злость и его надолго «заткнуть», всё равно рванет в какой-то момент. Пока, что любопытно, из числа обратившихся было больше женщин.

— У женщины способы абьюза в основном какие?

— Кроме физического — унижение, манипуляции, угрозы.

— Отношения, где есть домашнее насилие, — стоит ли их спасать?

— Спасать?.. Видите ли, я не знаю, можем ли мы спасти. То есть, если мы спасители, мы берем на себя слишком много ответственности за жизнь других людей. Я же не врач. Шанс изменить отношения есть, если человек приходит и он готов посомневаться и ищет вариант, как можно по-другому.

Если пара сама хочет изменить свои отношения, то мы поможем. Но кто мы такие, чтобы говорить, что правильно? Вообще, тема домашнего насилия обалденно заряжена. То есть если даже немного где-то в публичном пространстве об этом сказать, будет ярко выраженная реакция общества. Про авторов насилия не говорят, их демонизируют. Это стигматизация и то же стыжение. Кстати, это к причинам, почему авторы насилия предпочитают никуда не обращаться. Остаются в своем коконе.

— Почему рождается насилие?

— Насилие чаще всего несет какое-то послание, то есть за каждым ударом автора насилия, мне кажется, стоят какие-то слова, которые он не говорит раз за разом, молчит, но насилием пытается регулировать отношения.

— А если, наоборот, насилие приносит ему ощущение власти, это ему нравится?

— Такое, наверно, бывает. Каждый случай — это всегда очень индивидуальная история. Бывают реально психопаты. Но бывают не психопаты, а люди, которые дошли до какой-то точки кипения.

Всегда нужно очень аккуратно всматриваться в каждый случай. Вот 10 семей, и у всех совершенно разная история, совершенно разные взаимоотношения. Где-то действительно ужас и кошмар, там человек с отклонениями, а в другом случае — совсем иные нюансы. Вот опять же: мы говорим про психическое отклонение так легко. А я, например, не имею медицинского образования, компетентности и полномочий, чтобы это диагностировать. То есть я могу предположить, что это, может быть, история с какими-то отклонениями. Я могу порекомендовать обратиться за более специализированной помощью.

— Вы обещаете авторам насилия анонимность?

— Да, у нас услуга на условиях полной анонимности. Каждый клиент, обратившийся с проблемой как автор насилия, у нас обозначен в базе не по имени, а кодом из цифр и букв. Все эти правила ввели, чтобы сохранить анонимность клиента. Мы изначально обещаем безопасность для клиентов и соблюдаем это правило.

После заявки автор насилия приходит к нам на очную встречу. Также он может выбрать дистанционную психологическую помощь, например через мессенджер. Обычно в первый раз из-за тревоги человек предпочитает пообщаться дистанционно. А дальше с его согласия мы можем перейти и на очный формат. Можно пообщаться по видеосвязи. Такое тоже было, обращался человек из другого города — из Москвы.

Пока в наш центр было мало обращений. Сарафанное радио еще не работает. Мне кажется, всё равно это такая история, что одному человеку помогли, он кому-то об этом рассказал — и вот оно пошло. Наша помощь абсолютно бесплатна.

Бывает, что человеку очень тревожно решиться даже на звонок, чтобы записаться к нам. У нас есть анонимный телеграм-бот (его можно найти в группе «Территории семьи» во «ВКонтакте»), туда можно написать, и бот предложит время приема. С ботом не так тревожно общаться.

— Как вы думаете, почему из обратившихся авторов насилия больше женщин?

— Так повелось, что женщине «больше можно» проявлять эмоции, жаловаться, просить помощи. Мужчине в этом плане сложнее, нам проще «перетерпеть, справиться самим». Часто он думает: «Ну я сам разберусь, что там сопли распускать, надо со всем справиться самому». В этом плане женщине проще.

Я понимаю, сколько всего надо пережить, чтобы обратиться, сделать такой шаг за помощью. У нас [в обществе] попросить о помощи в принципе сложно. То есть только сейчас становится популярной культура обращения к психологу. К добру или худу — не знаю, но становится. Работать с такой темой в десять раз сложнее. Я понимаю, что какой бы человек ни был, он всё равно осознаёт и потенциально боится осуждения. У него самого внутри себя много стыда. Он думает: «Как я кому-то могу открыться, вообще об этом начать говорить».

Все встречи у нас заканчиваются примерно так. В какой-то момент человек говорит: «Мне пока достаточно. Спасибо, я для себя на какие-то вопросы ответил. Пока приостановим всё. Если что, я приду снова».

Самый длительный период работы с одним из авторов насилия был три месяца. Это были дистанционные встречи: раз в неделю созванивались по часу, разбирались. Он делился, что не так в его отношениях с партнером, почему у него сложности с проявлением чувств и эмоций. Я как раз об этом в начале говорил: в отношениях человека начинает изнутри распирать, а что с этим делать и как справиться, он не знает.

— А каковы еще причины такого поведения? Может быть, детская травма? Или поведение родителей, их отношения, которые человек видел и считает, что это норма поведения?

— Все мы из семьи. Если, например, отец в семье был достаточно пассивным, отвлеченным, то где ребенку взять пример мужского поведения?

— Как помочь авторам насилия? Это прежде всего работа с гневом?

— Не только, это всё равно работа над парными отношениями. Это проблема пары, обоих партнеров. Самая неприятная правда про отношения заключается в том, что ответственность там делится пополам. Действительно бывают люди, которые с отклонениями и психопатией. Но бывает такая история, что партнера можно довести, то есть манипулировать, унижать, ни во что не ставить и так далее. И человек в какой-то момент может взорваться. Вся эта история обоюдная, в этих отношениях действительно наблюдаются перекосы.

Бывает, партнеры и ролями меняются, один издевается, а после второй обязательно мстит, затем всё снова повторяется.

Вообще, гнев — это важное чувство. Именно гнев говорит о том, что в отношениях что-то не так и в них надо что-то менять. Условно говоря, за ударом стоят какие-то слова. И необходимо разобраться, а как можно по-другому. Мы разбираем каждую ситуацию. Что не удается паре? Почему так плохо вам вместе, что начинается вот такая история?

Точно нет смысла заниматься самоуспокоением и думать: нет, это неважно, моя злость и мой гнев не важны, надо перетерпеть. В какой-то момент рванет еще больше.

— А чем объяснить поведение, если жертва всё время терпит, оправдывает такое насилие?

— Это вполне могут быть культурные (семейные) принципы. Навскидку: «За помощью обращаются только слабые люди», «Не нужно выносить сор из избы», «Стерпится — слюбится».

Все мы родом из семьи, и мы продолжаем и несем в себе ее схемы. Однозначно ответить не смогу. Действительно, это может быть страх жертвы не только за свою жизнь, но и, например, что в других отношениях может быть еще хуже. Да, жертва этим поведением продлевает насилие. Человек может начать чувствовать свою безнаказанность.

— Абьюзивные отношения бывают не только между партнерами — мужчиной и женщиной. Есть домашнее насилие по отношению к детям со стороны родителей или уже взрослых детей — к своим пожилым родителям. Какова природа насилия над детьми или родителями? Какие там кроются причины?

— Это тоже индивидуально. Но смысл такого поведения примерно такой: что-то хочется донести до ребенка или пожилых родителей. Но это не получается, в итоге там начинается психоз из разряда «я тебе 100 раз говорю, а вот ты не понимаешь». Но, действительно, может ли ребенок, которому, допустим, пять лет, понять, что от него хотят? И может ли он это дать?

Из тех, с кем я разговаривал, кто-то говорит, что это теперь травма на всю жизнь, а кто-то говорит: «Ничего, человеком вырос».

— Авторы насилия оправдывают себя или винят себя?

— У авторов насилия бывают все эти чувства в одно время, это очень сложная внутренняя конструкция. То есть там есть стыд, там есть вина, там есть бессилие, там есть куча ярости. И это всё вместе. Мы же люди — сложные создания. Человек понимает: я в чем-то бессилен, я проигрываю в чем-то, я злюсь и не знаю, что с этим делать, я применяю насилие.

Столкнуться с этими мыслями и переживаниями в одиночку — это сложно. Ну и, конечно, там есть определенная система самооправдания. Она у нас у всех есть. Если, например, у нас что-то долго не получается, вопрос какой-то долго решить не можем, конечно, мы будем себя оправдывать. Ну так мы устроены.

— А как вы выбрали называть обратившихся — автор насилия или абьюзер?

— Абьюзер — это негативно. Мы тоже с коллегами разговаривали, как называть. Тут с терминологией пока сложно. В Петербурге коллеги-психологи используют терминологию «автор насилия» и «жертва насилия». Это вопрос дискуссионный.

— Сколько авторов насилия к вам обратилось с начала года?

— За год к нам за помощью обратились пять человек: двое мужчин и три женщины. Это люди примерно в возрасте 25–40 лет.

Все встречи были индивидуальны. По опыту Петербурга групповые встречи в целом возможны, но там важно понимать, что этот человек должен быть уже подготовленным и пройти первый этап психологической работы, хотя бы 10 индивидуальных встреч. Потому что, если мы просто так соберем неподготовленных людей, это будет очень странное мероприятие. Конечно, человек не раскроется.

— Вы ранее сказали, что одного человека вели целых три месяца. А авторы насилия в любой момент могут прекратить эти встречи? Если вы чувствуете, что с ним еще надо работать, всё равно отпускаете его?

— Я в этом случае стараюсь уточнить у человека: почему ты хочешь уйти сейчас? Точно ли тебе достаточно помощи? Но если человек принял решение, то это его жизнь и его выбор.

Если клиент согласится, я могу порекомендовать походить на парную терапию (психологическая помощь обоим партнерам, работа в паре). Это вполне здравая идея.

А вообще, раз человек пришел сюда, значит, ему как минимум важны семья и отношения. Он в какой-то момент сам признает: «Это я применяю насилие, это я вот этими самыми руками делаю».

— Через какие стадии проходит человек на ваших приемах?

— Вообще, первый этап работы — это признаться самому себе: вот то, что происходит, — это насилие, вот ни больше ни меньше, это не воспитание, не любовь. Это именно насилие.

Второй этап — это ответственность. Человек осознаёт: это сделал я и это моя ответственность.

Третий этап работы — это восстановление контекста ситуации. Человек старается понять, что же такое происходит, что проявляется насилие. В каких ситуациях оно появляется?

Четвертый шаг — это последствия. Человеку важно осознать, что он уже совершил действие и люди это помнят. Это тоже очень важный момент

Пятый шаг называется альтернатива. Человек думает: а как можно по-другому? Это последний этап работы. Эту модель пошаговой терапии разработали в Санкт-Петербурге.

Мои клиенты проходили первые три этапа и уходили.

— Почему не идут до конца?

— Так они решили для себя, но я и с себя ответственность не снимаю, может, я где-то недоработал. Ведь отношения «клиент и психолог» — это тоже парные отношения.

— Сложнее работать с женщинами или с мужчинами?

— Все клиенты разные. Но на первых встречах у всех есть тревога, есть недоверие, есть страх. А еще есть ожидание того, что сейчас будут стыдить. А какой смысл стыдить? Они и без этого в обществе получат осуждение, они же идут ко мне за помощью, за каким-то решением их проблемы, в противном случае они просто сразу уйдут. Потому что иначе я буду еще одним человеком, который так отнесся.

Кто-то на первом этапе ходит, лишь бы жена отвязалась: «Она сказала сходить — я пришел». Сейчас постепенно культура обращения к психологу становится популярнее, но всё еще мало понимания, кто такой психолог и зачем он вообще нужен.

— А вы анализировали, можно ли составить портрет автора насилия?

— Мы его делали, рассуждали с коллегами. Отчасти портрет получается таким: потенциально это мужчина средних лет, ближе к 40, вполне себе успешный человек, есть работа, есть его социальные контакты. Но проблема в том, что у него слабо развита культура рефлексии. То есть он слабо понимает, что с ним происходит: что я сейчас чувствую и что я хочу.

Такое бывает. У нас достаточно распространенная ситуация, когда ребенка воспитывают только матери. И, например, мать постарается в воспитании вложить смысл — что такое быть хорошим мальчиком для мамы. А ребенок не видит опыта, как живут мужчина с женщиной. Этого опыта нет. Ориентира мужского поведения нет. Соответствующего опыта, как обращаться со своими собственными переживаниями как мужчине, он не получает.

Или научился человек, что, если женщина орет, надо терпеть. Ну мама кричала: «Не ори на мать». И эта установка осталась, но недовольство может копиться годами. И в какой-то момент может случиться очень сильная реакция с физическим насилием. Скорее всего, когда эта вспышка пройдет, человеку будет очень стыдно. И это может годами длиться по кругу.

— Лично для вас авторы насилия — это тяжелые клиенты?

— Я так отвечу: да, непросто. Это другая специфика. Я вообще считаю, что нет простых людей, нет простых клиентов. Вообще это работа непростая.

Если вы столкнулись с ситуацией, что проявляете в семье насилие и нуждаетесь в психологической помощи, можно напрямую позвонить на рабочий телефон общественной организации «Территория семьи»: +7 912 499-10-33 (это рабочий номер психолога Дениса Суслова, на этот номер можно написать также в «Телеграм»). Или связаться с «Территорией семьи» через сообщество во «ВКонтакте» или на их сайте. Специалисты гарантируют полную анонимность.