«Белый лебедь» — последний приют: как живут в колонии для тех, кто получил пожизненный срок

Соликамск. Слепит солнце. «Егоза» обвивает стены. К «Белому лебедю» мы приехали рано утром. В глаза бросается цветастая беседка-курилка. Уж больно нарядная. Нас ведут к КПП, где мы обязаны отдать свои документы и телефоны. С утра здесь очень людно. День свиданий. Много женщин. У каждой в руках огромные спортивные сумки на молнии. И тихо. С лязганьем открывают-закрывают засовы. КПП на секции делят железные решетки. Людей пускают строго по три человека.

Сюда мы приехали на один день. Вообще «Белый лебедь», как нас поправляют сотрудники ГУФСИН, — это ОИК-2. То есть объединение исправительных колоний. Здесь их пять: колония особого режима, где сидят «пожизненники», колонии строгого и общего режима, еще две колонии-поселения. Огромная территория. Издали слышно лай собак. Здесь 15 рубежей охраны. В случае побега откроют огонь на поражение. Сопровождающие говорят, что побегов не было ни разу.

— Сейчас вам много чего расскажут о несправедливости и невиновности, но просто помните: на каждом «пожизненнике» в среднем по шесть трупов, — отрезвляет после КПП конвоир.

Убийцы, насильники, террористы

В России всего семь колоний для пожизненно осуждённых. Их называют «колонии особого режима». Все имеют красивые названия: «Чёрный дельфин» под Оренбургом, в Хабаровске «Снежинка», потому что построена в форме снежинки, «Полярная сова» на Ямале. Все эти колонии исключительно мужские. В России женщинам высшая мера наказания — 25 лет общего режима.

«Белый лебедь» встречает лазурной мозаикой во всю стену с изображением лебедя на волнах. Этот символ тут изображен много где. Нас ведут к пожизненно осужденным. Вся их жизнь проходит в пределах одного корпуса в пять этажей.

Работать с такими заключенными могут только лучшие сотрудники, рассказывает нам начальник отдела социально-психологической работы с осужденными колонии особого режима № 2 Сергей Никонов.

— Отбор, как в космонавты, — говорит Никонов. — «Пожизненники» — личности неординарные с весьма развитой интуицией и, что немаловажно, великолепные психологи и организаторы. За ними следят несколько сотен наших сотрудников. Каждый прошел очень серьезный отбор: важны отличное здоровье, стрессоустойчивость.

Проверяется всё, начиная от родных и близких и заканчивая, естественно, здоровьем. Хотя руководство колонии при выборе кандидатов на первое место ставит вовсе не физическую силу, а интеллект.

В «Белом лебеде» сидел Салман Радуев, один из руководителей чеченских бандформирований. Он пробыл в этих стенах чуть меньше года: по официальной версии, скончался от осложений после нескольких ранений в голову, которые получил в ходе боев с федеральными войсками.

После его смерти могилу сделали безымянной. Памятника нет, похоронили на обычном городском кладбище в секторе заключенных, чтобы зеваки и сумасшедшие не попытались откопать тело. На табличке краской выведен только тюремный номер террориста

Пожизненный срок здесь отбывает террорист Юсуф Крымшамхалов, унесший жизни более 200 человек.

Пять лет назад сюда этапировали Дмитрия Виноградова. Его в СМИ прозвали русским Брейвиком. 7 ноября 2012 года 30-летний юрист фармацевтической компании Виноградов явился на работу и расстрелял семерых коллег. Перед расправой Виноградов опубликовал на своей странице в соцсети сообщение о ненависти ко всему человечеству.

Начальник отдела Сергей Никонов ведет нас по коридорам. Мы идем в жилые камеры. Днем они пустуют. «Пожизненники» находятся этажом выше в рабочих камерах. Вообще эти два этажа — и есть их жизнь.

«У нас одно вакантное место»

Жилые камеры, объединенные в боксы, занимают первый этаж. Заходишь в один такой бокс, а там общий коридор, бокс разделен на две камеры. В каждой живет по трое осужденных — их заранее проверяют на психологическую совместимость.

— Сейчас колония заполнена, но одно вакантное место есть, — у сотрудников вообще своеобразный юмор. Возможно, это защитная реакция.

Заходим в жилую камеру. Первое, что цепляет взгляд, — так называемая «кормушка». Нехитрое устройство, через которое подают еду. Комнатки при очевидной схожести не кажутся такими уж безликими. Когда всматриваешься, видишь детали. На полках стоят книги, которые осужденные заказывают из библиотеки. Многие в стенах колонии заочно учатся, получают высшее образование, очень популярно здесь выучиться на юриста. На одной полке стоят тома разных энциклопедий, «Толковый словарь русского языка», в уголке стоит иконка Богоматери.

У единственного окна с решетками стоит узкая кровать. Стерильно чистая. У другой стены — железная двухъярусная кровать. В каждой камере есть закрытая кабинка туалета. В коридоре стоят три короба из плотной ткани. В них каждый осужденный хранит личные вещи. Шкафы запрещены.

В камере всегда есть питьевая вода. Телевизоры тоже есть в каждой камере, включают их по графику. Покупали их сами осужденные. Чаще всего смотрят телепередачи и фильмы. По будням голубой экран включают только вечером после рабочей смены, в выходные — более свободный просмотр. У стены стоит подобие стола. На самом деле это длинная полка, на ней на валиках из носовых платочков лежат наручные часы. Ремешки с них сняты — запрещены.

Очень чисто. Очень аккуратно. И от этого не по себе.

В коридоре нам показывают, какие картины, сувениры, резные туески и одежду делают осужденные.

На картинах пальмы, пейзажи родных просторов, портрет Путина. На одной из картин мы видим красивую женщину.

— Чья-то возлюбленная?

— Это их фантазии, — отвечает конвоир. — А сувениры вполне рабочие.

Сотрудник продолжает хвалить резные рюмки с затейливым орнаментом.

При колонии работает магазин «Кедр», где и продают товары, сделанные руками заключенных. Каждый получает зарплату в пределах «минималки». Осужденные с этой зарплаты погашают иски и даже получают платное образование в вузах.

— Они все живут сегодняшним днем, — продолжает начальник. — Вам они, конечно, скажут, что это не так, что они живут надеждой, что их приговор пересмотрят в Европейском суде. Но мы-то их лучше знаем… Через 25 лет появляется шанс выйти по УДО. На это здесь надеются абсолютно все.

«Я сидел и ждал расстрел. Три года ждал»

Мы идем дальше. Решетки здесь везде. Весь коридор через каждые 10 метров отсекают железные заслоны. У каждой камеры на стене висят опознавательные знаки. Это маячки для сотрудников. Зеленые треугольники, черные кружочки — знаки того, что кто-то склонен к побегам, захвату заложников или суициду.

Выводят одного осужденного. Каждый выход из камеры для него достаточно унизительная процедура — надо максимально широко открыть рот, расставить ноги, нагнуться, вытянуть назад руки, которые сразу затягивают в кольца наручников. Это необходимо для собственной безопасности сотрудников. Терять «пожизненникам» нечего.

Мы поднимаемся этажом выше.

— Здесь швейка — зычно объявляет начальник.

В камере работают по три человека. Из-за решетки смотрят внимательные глаза. Далеко не все «пожизненники» соглашаются говорить о себе. Но есть те, кто говорит много, вспоминая свое прошлое. Номера и названия своих статей они чеканят уже на автомате. В основном, это убийство.

Первым заговорил Геннадий. Здесь он сидит 30 лет.

— Условия строгие. Что заслужили — то и получили. Сейчас шью рабочую спецодежду. Ничем другим не занимаемся. Только шьем. Работы много, — начинает Геннадий. — С какими мыслями живу?.. Да просто работаю. Родственники уже не приезжают. Сижу очень долго. Вот уже 30 лет. В «Белый лебедь» меня перевели из другой колонии в 2001 году. Родом я из Воронежской области. Мать и отец уже умерли. Сестра — инвалид. С женой развелся, еще когда меня к расстрелу только приговорили — в 1989 году. Я ждал его три года и три месяца, но срок заменили на пожизненный. А пока ждал, жил ожиданием какой-то неопределенности. Само это ожидание пугающе. Пожизненное — это все-таки совсем другое. Я против смертной казни. У каждого осужденного, что бы он не совершил, должен быть шанс. Сейчас хоть какую-то пользу приносим. Не бесцельно живем. Человека в человеке убить невозможно. Попал сюда в молодости. Дурная голова в 20 лет. Сейчас мне уже 50. Совершил убийство, был пьяным. Вот так первую годовщину своей свадьбы «отметил».

У Геннадия уже давно вырос сын.

— В этих стенах моя жизнь уже сформировалась. Кроме работы, ничего и нет, — снова повторяет он и неуверенно продолжает. — Если будет такой шанс, хотел бы выйти... Хотя здесь я получил и образование, и специальность по швейному делу. Шью уже 20 лет.

На прощание Геннадий говорит «до свидания». В этих стенах такие слова воспринимаешь несколько иначе.

К разговору подключается «пожизненник» Петр Липатов.

— Убийство и разбой. 1998 год. Мне было 20 лет. И здесь я сижу 20 лет. Я из Калуги, — чеканит мужчина. — Планировали разбой, хотели ограбить квартиру, но получилось убийство семьи: женщины и двоих детей. Ну вот так получилось… Был женат. И сейчас есть жена. Приезжает из Перми. Разрешают видеться два раза в год. Есть сын от первого брака. Сына я много лет не вижу. Моя мать ждет. Надеется. Я тоже надеюсь. А здесь занимаюсь самообразованием. В вуз не получается поступить, в основном везде все платно. Все свои деньги посылаю жене. Иск я погасил. Первые годы трудно было. Сначала мне тоже дали расстрел. Я тогда даже не воспринимал серьезно, что приговорили к расстрелу. Просто не верил. На разбой шли с подельником. Подельник тоже получил пожизненное.

— С какими мыслями живете?

— Сейчас я думаю о семье. С женой познакомился через общих знакомых. Свадьба здесь, в «Лебеде» была. И венчались здесь. Я был одним из первых, кто венчался в «Лебеде». Это было в 2011 году. И у меня появился смысл, — оживляется Петр. — До УДО мне еще пять лет. Пока законы не изменились — шансов нет ни у кого из нас.

— Здесь часто умирают?

— Здесь умирают по причине болезней, чаще всего хронических. Либо внезапно, если, например, инсульт.

— А как кормят здесь?

— Сегодня на обед был борщ, на второе — картошка с котлетой. Нормально.

— Что хочется изменить?

— Хочется дальше жить. У всех были ошибки. Я очень надеюсь. Есть жилье, работа, жена поможет, родственники помогут.

«Я много рисую. Вот портрет Высоцкого»

Следующая рабочая камера. Там художники. Из-за решетки видно холсты, краски, кисти, силуэты, склонившиеся к полотнам. В коридоре приглушенно заиграло радио.

К нам подходит Дмитрий Абрамов. Сюда его привезли из Хабаровского края.

— Как долго здесь?

— 20-й год идет. Я здесь с 2001 года. Нормальные условия, — на автомате произносит Дмитрий. — Кормят нормально. Вот работаем. Самореализуемся. Рисуем. Работы хорошие. Пейзажи, портреты. Вот портрет императора Александра III. А это Владимир Высоцкий. Рисую и графические работы. В прошлом году участвовал в конкурсе. Наша колония первые места заняла. Я сам больше портреты люблю рисовать. Я сначала рисовал ручкой, карандашом, а потом — масляными красками. Как вам ответить, о чем я тут думаю? Все тут думают о возможности освободиться. Тем более большая часть из нас попала сюда в молодые годы. Я, допустим, в 1998-м попал. Тогда мне было 23 года. Осудили за убийство, сопряженное с разбоем. Меня признали виновным в том, что я якобы убил соседку и ее сына.

— Почему «якобы»?

— Я только частично признаю вину. Просто оказался на месте преступления и совершил кражу. Мой адвокат говорил, что меня, возможно, оправдают. Да, у меня пожизненное. Но пока живешь — смысл есть всегда. Смысл — просто жить. Тем более мне всего 43 года. Бог даст, законы изменятся у нас. У меня на свободе сын есть. А сейчас у меня появилась невеста, зарегистрируем брак. Познакомились, общаемся давно. Тут я сижу 20 лет, но такое впечатление, что уже здесь сижу целую жизнь. У меня есть родственники. Есть дядя. Возможно, буду работать. Здесь получил образование. У меня еще незаконченное высшее образование — экономическое. Сейчас рисую портрет. Это техника гризайль. Акварель. Этот портрет заказал один осужденный. Здесь его мама и он сам. Нам через администрацию колонии поступают заказы.

Как рассказали сотрудники «Лебедя», женщин не пугает тот факт, что они выходят замуж за пожизненно осужденных. Свадьба тут была уже далеко не одна.

В следующей камере работают с деревом. Резчики. К нам подходит Андрей Хорошенко.

— Статьи «Бандитизм», «Разбой», «Убийство», — выдает мужчина сходу. — ООН признал мой приговор несправедливым. Но Российская Федерация отказалась его пересмотреть.

— В каком году вы попали?

— Попал вообще или сюда?

— Сюда.

— Здесь я с 1999-го. С открытия колонии. Приговорили меня к смертной казни. Потом помиловали в мае 99-го. По крайней мере, пожизненный срок дал мне шанс доказать, что я не виновен.

В стенах колонии Андрей увлекся резьбой по дереву.

— Занимаюсь берестой, делаю хлебницы. Можем лапти сплести, деревянные часы сделать, — рассказывает мужчина. — Заканчивал я факультет экономики. А в свободное время подрабатывал художником, в том числе в кинотеатре. Родом я из Свердловской области. У меня есть родители, брат. От первого брака сын. С сыном мне ранее запрещали длительные свидания. Сейчас жду с ним встречу. Живу ли я с надеждой? Если кто-то говорит, что он уже не надеется, он вас обманывает. Я ничего не совершал, но мне инкриминировали статьи «Бандитизм», «Разбой, «Убийство». Вон моя карточка висит, вкратце прочитайте.

Действительно, у каждой камеры висят карточки с досье.

Потом Андрей все-таки разоткровенничался.

— Мой товарищ попросил меня однажды помочь. Занимался он автомобильным бизнесом. Перепродавал машины. Я всего помог ему несколько раз, — вспоминает Андрей. — В итоге выяснилось, что товарищ в криминале замешан… Он сначала пришел ко мне с переломанной рукой, говорит, не могу автомобиль водить. Я перегнал несколько машин и не знал, что они краденые. Это был мой очень хороший друг. Кстати, сейчас он в соседней камере сидит, но я его не вижу. У нас нет возможности даже пообщаться. Да и он, по большому счету, попал в сложную ситуацию. Он не знал, что там убийство владельцев автомобилей… Это было преступное сообщество. За их преступление теперь я сижу пожизненно. Многих оправдали. А я здесь сижу уже 23 года.

Психолог и диван по графику

Нас ведут в комнату отдыха и психологической разгрузки. «Пожизненники» имеют право на такой отдых.

Телевизор. Мягкие кресла, диван, малость потрепанные и выцветшие искусственные цветы… и решетка

В такой заветной комнате можно отдыхать осужденным из одной камеры. Сам психолог сидит не в комнате, он отгорожен железной толстой решеткой. Так и общается. Или осужденные могут просто посмотреть фильмы, если не хотят говорить с психологом.

И такие встречи возможны только по строгому графику.

Работает с пожизненными психолог-мужчина. Чтобы получить помощь эксперта по душам, осужденный должен написать заявление. В комнату пожизненно заключенный может приходить один раз в месяц максимум на два часа. Не чаще.

«И у нас есть нормальные мужики, а есть те, кого называют «здравствуй, дерево»»

Строгий режим. Здесь совсем другая жизнь. Дышать легче. По сравнению с пожизненным режимом, здесь жизнь бурлит.

Пока идем по периметру колонии строго режима, навстречу шагает отряд осужденных. Сегодня банный день. Есть и свой клуб, и три музыкальные группы. В репертуаре рэп, шансон и поп-песни. Пишут авторские тексты и участвуют в творческих конкурсах.

Здесь 13 отрядов. В них 1400 человек. К нам выходит начальник ИК-1 строгого режима Роман Кошелев.

— У нас есть своя столовая, пекарня, баня, прачечная. Все это хозяйство обслуживают сами осужденные, — начинает рассказывать начальник.

В колонии разводят птицу, есть собственные теплицы. Для некоторых осужденных натуральное хозяйство — настоящая отдушина.

На территории стоит небольшая церковь с колокольней. На службы ходят только осужденные строгого режима. Пожизненникам запрещено. Церквушку эту построили 20 лет назад. На службы и православные праздники сюда приезжает батюшка из Соликамска. Он же венчал здесь однажды молодоженов.

Главная и самая чтимая святыня здесь — икона Кукши Одесского. На Соликамской земле святой отбывал пятилетний срок «за контрреволюционную агитацию». В 1938-м его арестовали и выслали в поселок Вильва Соликамского района тогда еще Молотовской области. А спустя пять лет святого отправили на три года в ссылку в Кунгур, где он жил в колокольне, без права богослужений. Как оказалось, в каждой колонии Соликамского района есть иконы этого святого. Он считается покровителем уголовно-исполнительной системы Пермского края.

Приезжающий отец Дмитрий в «Белом лебеде» исповедует и причащает осужденных. За один раз приходит по 60 человек.

Иконы в храме писали сами осужденные. Они же вырезали и расписывали деревянный иконостас.

У стены стоит осужденный. Подходим. Знакомимся. Владимир родом из Москвы. Здесь он сидит семь лет. Попал за наркотики.

— Здесь я читаю акафисты (песнопения). Господь коснулся сердца, — говорит Владимир. — Можно верить, но неправильно. А нужно сердцем сначала очиститься. Это кардинально меняет тебя, начинаешь видеть жизнь по-другому. Я сожалею о содеянном. Молюсь. Отбывать срок мне осталось три года.

Начальник колонии показывает корпус, где живут отряды. Бодро чеканит:

— Это воспитательная комната, это комната приема пищи, где можно уединиться и попить чай с тортиком, который привезли родные.

Под бодрый голос нас пускают в спортивный зал для осужденных. Пара парней, которые тренировались до нашего прихода, явно смущаются. Сразу видно, что здесь предпочитают силовые виды тренировки. Везде штанги и гантели.

— Я считаю, себя надо в форме какой-никакой поддерживать, — говорит высоченный парень. — Обычно желающих много, но пускают по графику по 3–4 человека. Живем мы отрядами по 70 человек. Лично мне здесь помогает спорт. И уже становится легче. Я знаю, что дома меня ждут. У меня там девушка. Она ждет. Это очень длительное испытание наших отношений. Раз в четыре месяца у нас краткосрочные свидания. Разрешают увидеться на четыре часа. Соседство с пожизненниками вообще не ощущаем, мы их и не видим. У нас своя жизнь, у них — своя.

— Долго здесь?

— Здесь я нахожусь 2,5 года. Сижу по 163-й («Вымогательство» — Прим. автора). У нас система правосудия веселая, я не хочу вникать во все эти подробности и что-то объяснять, — говорит парень. — Всего мне дали 11 лет. До УДО осталось пять. Здесь всем хочется пораньше выйти. Мне 22 года, сюда я попал в 19 лет. Родом из Березников. Здесь я делаю рамы, работаю в ночные смены. Профессию получил тоже в колонии. Здесь есть люди, которые искренни со мной, я могу назвать их друзьями. И здесь, как и в любом другом обществе, есть адекватные люди, а есть — «здравствуй, дерево».

Нашего собеседника зовут Иваном. Он признается, что у него сейчас есть стимул добиться облегченных условий режима, тогда свидания с родными разрешат куда чаще — раз в три месяца. Но для этого надо прожить девять месяцев без единого нарушения.

По периметру колонии стоят посты с собаками. Каждая из них прошла специальный курс дрессировки на задержание и на розыск «жуликов» (еще одно устойчивое слово в лексиконе надзирателей. — Прим. авт.). Участвуют они и в обыске камер. На службу в «Белый лебедь» предпочитают брать немецкую и бельгийскую овчарок. Они очень хорошо обучаются. В питомнике при колонии живет 30 собак.

Прогулка осужденным разрешена один раз в день по полтора часа. Тюремный дворик — по сути, каменный мешок, сверху — железная решетка и пронзительное небо.

«У нас очень любят Достоевского»

Издалека мы видим большую теплицу. На этом островке зелени хлопочет светловолосый мужчина.

Москвич Сергей на строгом режиме сидит восьмой год. Осталось еще семь лет. Отбывает срок за убийство. Название статьи тут часто не произносят, называют только ее номер.

— Помидоры, огурцы. Всё свое. За сезон собираем три тонны огурцов, — признается мужчина. — Я по образованию агроном. Окончил магистратуру. И я рад, что здесь мне разрешили заниматься любимым делом. Выращиваем здесь и арбузы, и дыни. Хотя здесь совершенно другой регион. Здесь солнца меньше. Но тут у нас в теплице пальма растет. Лет через 15 она будет давать плоды, если будут хорошие условия. Она прижилась.

В конце нас пускают в библиотеку для осужденных. Многие выписывают современные издания, получают самую свежую прессу. Для них это связь с внешним миром.

Библиотекарь Станислав стоит у каталогов в черной тюремной робе с табличкой на груди. Одежда тут у всех одинаковая. На табличке написаны имя, фамилия и номер отряда. Вот, пожалуй, единственное различие во внешнем облике. Человек раскрывается в общении.

— В библиотеке у нас 830 постоянных читателей. Часто берут классику, особенно любят почитать Достоевского. Берут фантастику. Она на втором месте. Читают и книги военной тематики, — рассказывает Станислав. — А вот детективы и боевики у нас запрещены. Их нет. Сам я в молодости учился на врача. Закончил медицинский университет. Здесь пятый год. Осталось сидеть еще столько же.

Сейчас в объединении колоний «Белый лебедь» 2600 осужденных, 300 из них отбывают пожизненный срок.