«Я его называла крохобором». Эксклюзивное интервью с Еленой Найдановой о фонде и тратах губернатора Решетникова

— Как вообще работал фонд, откуда были деньги, как тратились?

— В 2015 году возникло соглашение, которое на пять лет подписали тогдашний губернатор Прикамья Басаргин и гендиректор «Лукойла» Алекперов. Заключались ежегодные протоколы взаимодействия, в них в том числе был перечень объектов, которые нужно было финансировать. Там было соотношение 40/60 или 50/50 — часть забирает на себя край, часть — «Лукойл».

Суммы определялись из объемов добытой нефти, считались налоговые отчисления. Министр территориального развития Роман Кокшаров собирал заявки от муниципалитетов — в Орде надо школу отремонтировать, в Чайковском автобус для инвалидов купить. Кому-то надо ремонт, кому-то надо мероприятия. Вы не представляете, сколько их было. У меня было больше полутора тысяч договоров.

К октябрю на основании налоговых отчислений за девять месяцев уже знали примерно, какой будет объем денег. Каждый год версталась сумма и объекты — допустим, 850 миллионов, на эти деньги запланированы несколько объектов. Потом происходили корректировки, что-то плюс, что-то минус. Но в конце года еще было допфинансирование — компания зарабатывала больше, это пересчитывали, давали еще денег. В 2019 году допфинансирование было на 900 тысяч больше, чем основное.

Вот пришел в фонд 1 миллиард рублей. Мы постоянно размещали их на депозите — на разные сроки — месяц, неделю, три месяца. Миллиард пробыл на счете, за это нам начислили проценты. И банк через неделю их вернул обратно. Чем на дольше размещаешь, тем больше ставка. А мы разместим на неделю — и тут раз, какой-нибудь срочный проект. Где деньги-то брать? Если я расторгну договор, процентов не будет. Мы дробили — где-то на неделю, где-то на месяц, где-то на три дня. Мы всё время мониторили, какой банк даст больше, распределяли по счетам. Большую сумму — на месяц. Остальные — на недельку.

Переходя к документам. У нас была разработана система договоров, которые были трех-, четырех-, даже шестисторонними. Помимо стандартного «заказчик и исполнитель», во всех договорах был фонд, он выполнял функцию плательщика. Плательщик — это как казначейство. Казначейство с линейкой не ходит, не проверяет. У нас так и было прописано — фонд не принимает, не контролирует, все эти функции были на заказчике.

Все старались уйти от слова «заказчик». И было просто — «администрация в лице Политова». Но функции-то? Контролирует сроки, контролирует исполнение. Хоть горшком назови, функции заказчика всё равно остались.

Из 67 миллионов [расходование] 38 подписал Политов. Это те самые фиктивные договоры. (Елена Найданова перечисляет ИП, с которыми были подписаны договоры. — Прим. ред.): там будут Килины, Везденевы с Коркуновой — это группа компаний «Кучер». Килин — 6 договоров, «Кучер» с «Уралконсалтингом» — 11, еще там есть некая Садырова, которую я не знаю, есть Аскарова.

Политов подписал много договоров на некие виды работ, все они относятся к зоне ответственности Клепикова (Антон Клепиков, с мая 2018 года по ноябрь 2020-го занимал должность вице-премьера правительства Пермского края по вопросам спорта, туризма, образования и культуры. — Прим. ред.). Проведение Масленицы, 23 Февраля, 1 Мая, 1 июня, 8 Марта, субботники, Дни пермской культуры в Сицилии. Все эти договоры ни малейшего отношения не имеют к политовской деятельности.

Политов в тот момент был руководителем администрации губернатора. Сейчас он как бы зам, но должности как бы нет, потому что Смертина (и. о. руководителя администрации губернатора Пермского края. — Прим. ред.) не утвердили, он и. о. до сих пор. В функционале этой службы прописано, чем они занимаются. Так вот Политов занимался политикой, религией и межтерриториальными отношениями. Клепиков как вице-премьер имел под собой трех министров — образование, культура, спорт. Это его зона ответственности. Вот и первый пародоксальный вопрос — чё это Политов у нас подписал документы, не относящиеся к его деятельности?

— А почему?

— Вот эти вопросы на суде и надо задавать. По сути, было так. Лопаева ему дала утвержденную Решетниковым смету — мы ее найти, к сожалению, не можем — на выборы президента 18-го года. Сумма была 134 миллиона рублей. Она звонит Политову, он приходит, она нас знакомит. И говорит ему: «Это надо будет через вас оплачивать, вы будете оплачивать договоры, которые будет давать фонд». Он побледнел — «Я тут при чем? Это не мои полномочия». Она сказала: «Вам дадут эти полномочия». И ему через какое-то время дали эти полномочия. Ему дали подписывать проект под названием «Пермский край — движение вперед». Потом появился «Пермский край — движение вперед. Новое время».

— Что такое «Пермский край — движение вперед»?

— Эти названия придумала Лопаева, они были в проекте, но на самом деле это были выборы. Там были договоры на агитацию, на подвоз наблюдателей и так далее. В проекте много договоров, а в соглашении будет написано: «Пермский край — движение вперед» — 134 миллиона. У нас все знали, что такое «Пермский край — движение вперед».

Писали: «Администрация Пермского края в лице Политова заключила настоящий договор о нижеследующем» — и там уже пишется, типа исполнитель обязуется оказать то-то и то-то в рамках 23 Февраля, смета прилагается, шарики-фонарики, ручки-блокноты. Администрация якобы контролирует сроки и по результатам работы подписывает акты.

Там нет моих подписей, тем более Лопаевой. Мы не подписывали акты выполненных работ. Там стояли подписи Политова. Всё. И я вот задаю вопрос: а почему Политов-то… Ну он уже не придет [в суд], я могу даже фактически с вами поспорить, Политова в суде больше не будет.

— Но он пришел ведь тогда…

— Пришел. Теперь он уже знает, как это происходит. Он теперь не придет. Он в принципе может быть ключевым свидетелем, и мы его, естественно, будем заваливать этими неудобными вопросами: почему подписал, а имел ли полномочия, а как контролировал. И тут всплывет, что, извините, Найданова ничего не подписывала. Вот аналогичное дело по Паше Ляху (экс-министр спорта Прикамья, осужден условно за превышение полномочий. — Прим. ред.). Он за что заехал за 40 миллионов? Потому что он подписал. И посидел в СИЗО… Почему-то Лях посидел, а нашего Политова сейчас запрячут, скажу куда — в Северодонецк. Он уже уезжал.

— А кто вместо него?

— А какая разница. Это подконтрольная… Дадут ему командировочку — и будет он там сидеть до окончания суда. Там же надо возрождать Донбасс-то. Северодонецк — это территория, которая подшефная. И придет оттуда героем, с медалью.

— 134 миллиона на избирательную кампанию Путина в 2018 году — это только фонд, я правильно понимаю?

— Ну смотрите. Вообще по закону в территории должен создаваться штаб. И когда создается штаб, открывается счет — специальный, избирательный. И должны финансировать — ну я не знаю, кто [выборы] президента должен был финансировать — должны были приходить деньги.

— А фонд-то тут при чем?

— А потому что денег не дали. Я не знаю, спросите у «Единой России», почему не удосужились штаб создать и получить деньги от Москвы, от финансово уполномоченного, и почему это всё возложили на губернатора и он должен был — как бы я ни относилась к Решетникову — крутиться как может, нарушать все законы. А профинансировать надо с такой было еще формулировочкой: явочка должна быть не меньше, чем у губернатора, 80% должны были дать явочку. А ее как дать-то, если без агитации?

Была большущая такая портянка расписана — по территориям, по количеству поселений, по количеству людей в каждом поселении, то есть подушевое такое. Одному агитатору нужно охватить, допустим, сто человек. Они ходят по квартирам, раздают газетки, буклеты всякие. Это всё оплачивалось из фонда.

Деньги — даже не всегда я — отвозили на Плеханова, 12 в региональное отделение «Единой России». В таблице будет написано: Чайковский муниципальный район, сумма — допустим, 120 тысяч, допустим, 15 марта, 10 часов. Это значит, что бригадиры Чайковского муниципального района приходили, получали ведомости, эту сумму денег, через неделю после выдачи они возвращали ведомости, подписанные уже агитаторами, деньги отвозились в этот район, бригадиру, который получал на всю агитационную сеть. И вот так происходило финансирование. Деньги уходили из фонда, да. На финансирование выборов.

— Это как-то надо было прописать под видом каких-то социокультурных проектов?

— Да, вот это и были договоры. Они фиктивные, но они все реально проводимые.

— А что в них было прописано?

— Ну, допустим, Сицилия (Дни пермской культуры в Сицилии, мероприятие проводили в 2019 году, по сообщениям властей, артисты из Перми выступали на фестивале в городе-побратиме Агридженто. — Прим. ред.). На эту Сицилию ездила даже Илюхина Марина Валерьевна, она заместитель министра культуры. Этот проект был проведен реально.

— Но не на те деньги, которые…

— Понимаете, одно проводимое мероприятие может профинансироваться из разных источников с разными услугами.

— И даже вот эта Сицилия?

— Сицилия… Сицилию могли оплатить родители, могли оплатить итальянцы, могли еще кто угодно оплатить. Как следствие разберется, что где оплачивали? Это так же, как прийти в магазин и сказать: «Где в общей выручке деньги Найдановой, которая оплатила за булку?» Вот как магазин может сказать, в этой куче выручки где деньги Найдановой, а где Иванова-Петрова-Сидорова? Как можно обвинять в том, чего вы даже не знаете?

— С чего началось расследование?

— Расскажу вам про сквер у оперного. Однажды меня позвал погулять оперативник из голубого дома (имеется в виду здание ФСБ на улице 25 Октября. — Прим. ред.). Говорит: «У нас есть оперативная информация, что у вас в фонде деньги тырят». Я говорю: «Да вы что, и кто, и в каких размерах?» Ответ: три вице-премьера, фамилии никогда не назывались. Говорит: «Давайте нам сливать». Я говорю: «Не 37-й год, я никого не сдавала никогда, стукачеством заниматься не собираюсь. Что вас интересует — в рамках вопрос-ответ я готова общаться».

Конечно, их это взбесило. Две попытки договориться они предпринимали. После этого больше не встречались. А через несколько дней случился обыск. Тот же человек у меня спросил накануне, во сколько я буду на работе. Сказала, что в 11, — и ровно в 11 врываются. Выносят всё. Просят все документы по Кокшарову — он тогда был министром территориального развития. Тогда в Кизеле на стадионе, который мы — фонд — накануне делали, погиб мальчик. Это было никак не связано с ремонтом, он бегал там или что-то такое, я точно не помню.

— В истории с Максимом Решетниковым, конечно, больше всего вызывают негодование его личные траты из фонда. Вот есть на Докучаева, 17а резиденция губернатора…

— Ну, наверное, неправильно ее называть резиденцией губернатора.

— Звучит так. А как правильно называть, что это?

— Начнем с того, что есть в администрации государственное учреждение по содержанию административных зданий, его еще называют «уазик». В правительстве, в администрации на балансе ничего нет. Для этого существует вот это бюджетное учреждение, которое занимается содержанием зданий и автотранспорта. Машины всех министров, предыдущего и нынешнего губернаторов числятся на этом вот учреждении. Соответственно, водители там приняты в штат, идет материально-техническое обеспечение. [Нужно] купить запчасти — они конкурсят процедуры и также проводят ремонты. И эта резиденция у них на балансе, но сейчас расскажу про другое — откуда второй «Мерседес» взялся. Ну вот, соответственно, мы им подарили…

— «Мерседес»?

— Да. Да, мы нарушили действительно закон, который не предусматривает уголовную ответственность: никто ничего не стырил, бюджетное учреждение на баланс поставило. Тут это нецелевое расходование, административный штраф, всё. Всё, что могло быть по большому счету. Поэтому ничего в обвинительном и не предъявлено про «Мерседес» — и ничего тут не предъявится. Потому что нарушений тут нет, как следователи ни крутили… Я им объясняла. Даже следователь говорит: «Вы купили "Мерседес" Решетникову»…

— Он попросил? А как это было? Он сказал: «Я хочу по Москве кататься на "Мерседесе"»?

— Мне сказала Лопаева. Он ее попросил, это может только она пояснить.

— 10 миллионов он стоит…

— Он стоил в итоге вообще 12. Потому что к нему были еще допчики куплены.

— Машина нужна была для поездок по Москве?

— Нет, он еще здесь на ней ездил. Они ее зарегистрировали в конце декабря 2017 года. И всё, он ездил здесь.

— Получается, этой машиной он сам пользовался в личных целях?

— Да, конечно, господи. Там и семья ездила. Но она числилась на балансе — но это доказывать надо, это содержание. Это вопрос, кстати, не к фонду, а к «уазику». Вот что сделал фонд? Купил и передал. И всё.

— Но это ведь неоправданные траты?

— А мне-то что? У меня есть заявка.

— А если бы он сказал: «Я хочу дворец со слитками»?

— Ну жена же говорила: «Хочу чартером летать» — ей же это удовлетворяли.

— Жена губернатора говорила?

— Да. Не хочет она в бизнес-классе летать — ей чартер подавай за шесть миллионов. Ну это, слава богу, было до меня и в рамках уголовного дела почему-то не расследовалось.

— А вот этот «Мерседес»… В смысле второй «Мерседес»? Есть первый?

— Попросили в Чайковский дом-интернат микроавтобус для инвалидов, спецмашину. Мне когда принесли документы, я вижу — цена завышена. Я им дала контакт, там есть такая фирма — это уже не дилер, а дистрибьютор, — которая потом дилерам раздает. И нашли «Мерседес». Мы так денег сэкономили, что потом еще купили какую-то инвалидную кровать. И очень оборудованный этот «Мерседес» для инвалидов. Он до сих пор ездит по Чайковскому. Вот всплыл этот второй «Мерседес», который, в принципе, для благого дела купили.

— Тут деньги-то пошли по целевому, получается?

— Да. Инвалидам! Документы есть, всё есть. За счет фонда.

— Чего не скажешь о мебели и горке, которые покупали в резиденцию…

— Вообще было три горки, еще до меня. Тогда другая сотрудница выполняла все распоряжения Лопаевой. Ее не могли почему-то оформить, но она выполняла… Не хочу сказать, что роль завхоза, но она по всем хотелкам всё покупала. Деньги фонда ей перечислялись на карту, а она покупала и передавала в «уазик». Я потом ее уволила, потому что мне таких подстав не надо. Я же говорю, эта схема была еще до меня, Лямин (директор фонда до Найдановой. — Прим. ред.) ее принял на работу с самого начала.

— А вот получается, «в резиденцию хочу горку» — это сказала супруга Решетникова, да?

— Есть прослушка (запись телефонных разговоров. — Прим. ред.). Я когда слушала ее, там Решетников на Лопаеву орал матом: «Лена, что ты, трехлетнему ребенку горку не можешь сделать?» Он ее прямо матом крыл. Мне ее было так жалко, думаю: «Офигеть, дает, это что, обязанность детям горки покупать?»

— То есть он в грубой форме…

— Матом.

— Именно на Лопаеву, не на вас?

— Нет, на меня он никогда не орал. Попробовал бы — я бы так же ответила. Не на ту напал. Это Лопаева его боялась, я нет.

— Она его боялась?

— Все боялись работу потерять. Он ей прямо даже в прослушках говорит: «Я тебя уволю», «Я тебя лишу этого места». За все прослушки я один раз услышала, что он ей сказал спасибо, всё остальное — орал.

— За что спасибо?

— А там какой-то экономический или другой форум был, не помню.

— Но в основном это было психологическое давление?

— Ну потому что угодить жене было очень трудно. Купили горку — а она большая оказалась. Разобрали на две. Потом опять что-то не то. Какая-то вроде еще деревянная была, а эта вроде пластмассовая была… По разным источникам, где-то она стоит 140 [тысяч рублей], а где-то — 500. Я видела этот чек — она не стоит столько денег, сколько говорят.

— Полмиллиона не стоит?

— Да нет, я видела, там порядка 140 тысяч. Но я не знаю, та ли горка это, я правда теряюсь.

— Как эта трата в фонде-то прошла?

— Ну сотруднику выписывали зарплату, премию, вот и покупали. Я думаю, что так это было. Я не знаю про вот эти траты — я впервые узнала про постельное белье, про какую-то там посуду…

— Вы просто объясните простыми словами. Вот поступает заявка от жены губернатора, грубо говоря…

— Ну потому что, как правило, быт — всё она была, она Лопаевой звонила напрямую.

— Она прямо звонит Елене Лопаевой, говорит…

— «Хочу утюг».

— Или весы…

— Там еще потом будет массажный стол… Он не понравился, второй покупали.

— Кому не понравился массажный стол?

— Решетникову.

— Сколько он стоит?

— Тридцать тысяч. Это уже при мне было. Я тоже считаю, вот правильно же спросил [адвокат Михаил] Постаногов: «А что, у губернатора денег нет на зубную щетку?» Следователь возмущалась: «Что он, на зубную пасту не мог потратиться?»

— И пасту просил?

— Да всё покупалось.

— А сколько зарплата у губернатора была, можете сказать? Вы всё равно знаете.

— Я могу знать только из того, что я видела, потому что мне было, опять же, поручение оформить ему ипотеку, я занималась этим с банком. Я держала в руках справки 2-НДФЛ его и его жены. Она была в декрете, а его зарплата за 17-й год составляла 7 с чем-то миллионов. Это публично, это можно посмотреть. Там были, видимо, доходы частью от Москвы, потому что они же приехали в феврале, может быть, какие-то выплаты были по отпуску…

— В ипотеку он где хотел квартиру купить?

— В «Виктории» купил.

— Какую? Большую, двухэтажную?

— Какая-то большая была.

— Это через фонд?

— Нет, я просто лично, так как я была знакома с людьми… Он ведь и сфотографировать не может никуда пойти, в банк он не может прийти… Поэтому пришлось организовывать, чтобы сотрудники банка приходили фотографировали, на месте бумажки подписывали.

— А он просто так использовал ваши услуги?

— Он даже не знает, что я это всё организовывала. Все же на него работали.

— Но там всё законно?

— Не, там нормально. Я просто не могу, если меня просят сделать… Лопаева: «Ну у тебя же везде всё схвачено»…

— А Лопаева к вам шла?

— Естественно. Он даст поручения его помощнице, помощница быстрей бежит к Лопаевой, Лопаева — ко мне, на мне всё замыкалось. Ну это была такая цепочка, не то что дружественная… Я готова людям помогать, но если бы я знала, что так будет, ни за что бы не помогала.

— Получается, там какие-то траты были, может, мы не всё перечислили. Как впервые это произошло? Когда вы поняли, к чему всё пришло? Первый раз — это не «Мерседес» ведь был?

— Нет. Я помню, как-то мне Лопаева сказала, что надо 200 тысяч, по-моему. Я говорю: «На что?» — «Ну там на всякие мероприятия». Вообще-то в начале всё выглядело, как будто на мероприятия — вино купить… Это реально были мероприятия. Я не понимала, что там есть его личные расходы. Потому что это были то какой-нибудь съезд, экономическая сессия, какой-нибудь слет, то они в Демидково ездили, то кто-то приезжает, то еще какая-нибудь…

В 18-м стали появляться вот эти потребности. Нужно спиртное — спиртное нельзя провести через бюджет. Господи, в любой коммерческой структуре только недавно стало можно включать фуршетное обслуживание — шампанское или еще что-то, а тяжелые-то напитки до сих пор нельзя, это налоговая не пропустит. Уж тем более бюджет. Я же понимала, ну думала, что работаем в одной команде — надо делать. Вот и начались…

Потом была потребность, допустим, в наличке. Ну вот Андрияшкин (Олег Андрияшкин, один из предпринимателей, работавших с фондом, проходит по делу как свидетель. — Прим. ред.) дал человека, который еще будет выступать [в суде]. Мы платили, опять же, реально за услуги, которые… Он же не зря сказал про эти путеводители (на суде Олег Андрияшкин говорил, что для нужд администрации он делал издания. — Прим. ред.). Они в фонде еще целый год были, столько было этих путеводителей! Я же в Следственный комитет их принесла: нате, я вам подарю. А они как вещдок записали. То есть это было! У меня дочка училась во французской школе, я говорю: «Можно, я подарю эти путеводители?» И французы были так восхищены, по обмену подарили французской школе. То есть в принципе это как популяризация Пермского края, очень красивый был путеводитель.

— Получается, вот вы приходите к Андрияшкину, заказываете путеводители, но стоимость этих путеводителей меньше, чем та сумма…

— Нет, вот тут не так. Может быть, я не отслеживала, какая рыночная стоимость, но, когда ему говорили, что вот ты должен из этих денег еще отдать обратно или вино купить, он всегда говорил: «Ну я могу на свою прибыль что угодно сделать». То есть по большому счету если он даже цену завысил…

— И какой процент отдавал вам?

— Порядка 14%.

— То есть он должен был вам отдать обратно часть денег и они шли на траты губернатора?

— Ну вот Андрияшкин ничего не отдавал — он отдавал бухлом.

— И оно губернатору уходило?

— Я не присутствовала при передаче. Там есть такая Анна, которая у него ответственна была за питание. Мы ее звали Анка-буфетчица. Она первая всех и слила. Потому что приходит губернатор — поел, встал и пошел. Приходит этот Леня [Давыдов] — поел, встал, пошел. Семья пришла — пожрала, встала и пошла. Вот мы с вами поедим — деньги же платим? А тут никогда не платили.

— Вот эти рестораны… Чек на 16 тысяч, 18 тысяч…

— Всё правильно. Когда я сидела и ФСБ попросила меня посчитать рестораны… Приехали товарищи с Лубянки, сидели в соседнем кабинете, мне говорят: «Вы можете быстро посчитать?» Я говорю, что у меня не все чеки с собой. Мне говорят: «Ну по таблице посчитайте». Я начала на калькуляторе считать. У меня получилось 12 с чем-то миллионов.

— На рестораны?

— Да. На рестораны, на сигары, на алкоголь… А мне говорят: «А чё так мало?» Я говорю: «Мало?» — «Ой, для Москвы это вообще не деньги». Вот такая была фраза. Мне один раз в каком-то разговоре Лопаева сказала про 19 миллионов — ну, видимо, часть была через Лямина. У меня чеков было на 12 с чем-то.

— А какая схема существовала? Вот он пришел в ресторан с семьей. Поели и не заплатили. Этот чек что, сами ресторанщики должны были принести?

— Вот эта вот Анна взаимодействовала. Как она там взаимодействовала… Она потом мне эти чеки приносила, где писала «МГ+Л»…

— Что такое Л?

— Не знаете историю, кто такая Л? Некоторые подозревают, что это «любовница». Нет, «МГ+Л» это Леня (Давыдов. — Прим. ред.). На других чеках было «МГ+семья», «МГ+гости»… «МГ+Л» — это Леня, это не любовница. Вот почему-то у всех людей какие-то ассоциации с любовницей! Любовницу не знаю, был Леня. Он любил, кстати, бывать в «Роб Рое», всегда жрал бургеры, он обожал бургеры.

Было еще выездное питание. То есть Анна формировала столы, забирала [например] в «Кредо», приносила в администрацию, всё сервировала — он кушал. Обеды все так были оплачены. Он никуда днем не выезжал, если не было никаких встреч.

— И Анна приносила вам чеки?

— Да. И при этом эти чеки у себя на компьютере в таблице Excel еще параллельно вела Смелевская, помощница Лопаевой. Этот компьютер во время обыска изъяли, потому что еще параллельно обыски были и у них, в администрации. И ее больше всех допрашивали.

— Алкоголь, вы сказали, провести через бюджет было нельзя, но почему на деньги фонда покупали фрукты, печенье, кофе и чай тоже?

— А там же Хамзин ответил! Не хватает, жрут много. Это правда, не хватало им. Ну я тоже, если бы знала, что так делают, наверное… Прихожу, в приемной сижу — апельсинку съем, конфетку сожру… Это всё там в общем доступе было.

— Меня удивляет мелочность. То есть даже не то, что сумма… А почему настолько мелкие расходы тоже надо проводить, вот это я не понимаю.

— Понимаете, меня вообще не впечатляют фрукты и алкоголь. Меня впечатляют зубные щетки. Зубная паста. А носочки? Пять пар купили ему в «Колизее» за 199 рублей 99 копеек, я даже помню цифры. Крохобор, носки-то какие-то дешевые покупал. Я его вообще называла недоминистр и крохобор. Либо министр неэкономического развития. Ну это просто…

— Какая у Решетникова была самая крупная личная трата?

— Ну вот кеды были, фотографии есть у меня, он в этих кедах. 39 тысяч. 38 800. Фээсбэшники и Лопаева ржали над этой фоткой. На Дягилевский фестиваль ему надо было, Анька покупала пять пар, всё меняли их.

— Там еще в Москве же были траты?

— Конечно, там-то совсем другие ценники. Даже лучше не знать. Там от 20… Чаевые были по 4 тысячи. И Хотулёв, помощник, который покупал всё в пользу Решетникова… Вы (Елена Найданова имеет в виду следователей. — Прим. ред.) его должны были колоть. Вы его должны были в СИЗО, как Лопаеву, закрыть, и он бы вам всё рассказал. Я писала две или три [жалобы], Лопаева писала, допросить — и нам всё время приходили отказы. Потом Хотулёва якобы допросили. Он написал, что он меня не знает. А я сходила в банк и взяла чек, что я ему перечислила 150 тысяч. А он же меня не знает — чего тогда он от меня денег получил? Сейчас попрошу обратно.

— А за что 150 тысяч?

— Да я не помню, честно. Вы что, такие обороты были, я уже не помню. И вот следователь говорит: «Решетников сказал, что такого не было». А как он может сказать? Вы Конституцию откройте. 19, 46 или 49-я гласит о том, что все неустранимые разночтения — могу недословно процитировать — трактуются в пользу обвиняемого. И они ему поверили. А Лопаева-то чего, бедная, страдает? Он же как сделал… Он сказал: «Да, я допускаю, что деньги были из фонда». Допрос почитаешь — офигеешь. Он говорит: «Да, я допускаю, только деньги-то я ведь ей возмещал!» Он ей, преданной, которая сказала, что руку за него отдаст, в тюрьму пойдет…

— Лопаева такое говорила?

— Да. Я ей говорю: «Ты уже поседела, ты еще и руки хочешь лишиться? Я не собираюсь в тюрьму, вот ты как хочешь, а я в тюрьму не сяду. А ты можешь садиться, ты уже, говорю, руку хотела за него отдать…»

— А зачем она руку-то хотела отдать?

— Да откуда я знаю? Вот она вот так показала… Это когда они уже собирались в Москву лететь, он уже уехал. Она мне говорила: «Забери досудебку, не будь Иудой». Потом сама подписала. Ну а что? Им выгодно было, чтобы я села.

— Как сложилась сумма в 67 миллионов, которая звучит в обвинении?

— Следователь попросил меня посчитать все проценты, я табличку составила, сама посчитала, и мне теперь это предъявили. Я как унтер-офицерская вдова себя высекла.

— Почему в резиденции губернатора жил Леонид Давыдов? Ему негде было жить?

— Хотите, я задам еще смешнее вопрос? А почему новый прокурор Бухтояров, когда приехал, тоже там жил, можно узнать? Не знаю, почему они там живут. Это опять тайна, которую знает очень мало кто.

— То есть вы не знаете ответа?

— Я этот факт знаю, даже знаю, что он подтвержден. Спросите, если вам расскажут, сотрудники на Докучаева — они очень падали на колени перед следователем и говорили: «Только не выдавайте нас, нас сразу уволят».

— А резиденция представляет собой…

— Домик в лесу. Я помню, в этом домике когда-то останавливался Ельцин.

— Давыдов как будто очень интересная фигура. Кто решил, что на его траты тоже надо из фонда брать деньги?

— Это всегда было по распоряжению Решетникова. Вообще его преподносили как главного политтехнолога Кремля. Я когда ездила в их офис (Елена Найданова говорит о компании «Фонд развития гражданского общества», с которой, по ее словам, они сотрудничали на губернаторских выборах, когда она пришла работать в штаб. — Прим. ред.), — у них даже приемной нет. Такой вот, по-моему, оборванец, который втерся в доверие… Не знаю, я не видела в нем никакого не только профессионализма… Он сел Максиму на уши — и вот его содержали.

— То есть он там жил…

— Он там жил. Когда Леня приезжал, люди даже ходили и собирали шишки, чтобы не лежали. Там тропинки, шишки лежат. Зам у Лопаевой ходил убирал. Я говорю: «Ты что, Игорь, ответственный за шишки?» Он говорит: «Ну да». Знаете, чем они занимаются? Четыре этажа в администрации — шишки собирают, песенки поют.

— А что с Киркоровым было?

— Это тоже я узнала в суде, я так смеялась! Сидела прикрывалась. Это на самом деле — Аня всегда заказывала 1А. Один раз, я помню, это, видимо, вот этот случай, когда ему купили другое место в бизнесе. Он разорался… Не полетел.

— Прямо орал? А что орал?

— Ну слушайте, там же все орут. Вот это уж Аню надо спрашивать. И сказали, что надо билет менять, — и, видимо, не смогли поменять. А если ему не понравится, он мог вообще не полететь, билет пропадал, покупали снова. А билет стоил очень много, потому что они покупали только «Аэрофлот», никаких других компаний.

У них есть такая программа, «Деловой проездной». Этот «Деловой проездной» покупаешь — он на восемь поездок. Это четыре поездки в круг, Пермь — Москва, Москва — Пермь. Стоило это последнее время 176 тысяч, до этого было 132, они тоже дорожали. Если ты один сегмент пропустишь… Ну, допустим, Леня мог улететь с кем-то, с другом, были же частные самолеты… И этот билет второй, соответственно, вообще пропадает. Или мог сказать: «Я не полечу этим». А сроки заканчивались — проездные действительны два месяца — приходилось покупать отдельный билет, а отдельный билет мог стоить и 40 тысяч. Капризный мальчик был. Очень. Сейчас вот живет на Кипре, гасится. Потому что запрос в компетентные органы Кипра организовать по видеосвязи с ним допрос остался без ответа.

Редакция звонила и писала Леониду Давыдову, но вопросы журналиста он оставил без ответа. В пресс-службе Филиппа Киркорова сказали, что артист не помнит этот инцидент.

— Вы упомянули, что заключили досудебное соглашение, но Решетников не признал то, что вы говорили следователям, и досудебное расторгли. Можете рассказать об этом подробнее?

— Когда меня следователь спрашивал и говорил, что Решетников ничего не признал, я говорю: «Ну это смешно было бы, что он признал». Я говорю: «Давайте начнем с самого начала. Я подписала досудебку, в которой два абзаца: первый — про президента, второй — про Решетникова». Мне расторгли по основаниям с Решетниковым. Понятно, что про президента все молчат. Я говорю: «Вы расторгли из-за того, что это не подтвердилось. Не подтвердилось кем?» Он говорит: «Сотрудниками администрации». Вот, например, я послушала Хамзина — так он уже подтвердил!

Ну вот я говорю: вы меня взяли, проверили четырьмя экспертизами все счета. Вы не установили, что мне что-то пришло, вы не установили, что я купила какие-то квартиры-машины. Всё, что было приобретено, — последняя квартира в 16-м году — я приобрела за свои деньги, работав в Москве. Где деньги? Если где-то что-то убыло, у меня должно было прибыть. Где мои 30 миллионов? Где? Да хотя бы пять. Ваша экспертиза просто тьфу. Потому что, во-первых, не установили, нет ни одного факта. Во-вторых, говорю, вы читали экспертизу? «А что там?» Там написано, что моя зарплата пять миллионов — и 80 тысяч евро я получила. Можно узнать, где я 80 тысяч евро получила? Где такое? Что, можно верить этим экспертизам?

— А сколько у вас была зарплата?

— У меня оклад был 140 плюс квартальная премия. Вы меня прошерстили вдоль и поперек — а 80 тысяч евро я откуда получила? Зарплату! Вы же пишете «зарплату»! Как вашей экспертизе можно верить? Не знаю насчет Лопаевой — насчет себя я знаю.

Пошли дальше. Вот со мной заключается досудебка. Я обязуюсь то-то, то-то, то-то (блин, телефон сел, я бы прочитала). Там написано, что я обязуюсь изобличить Лопаеву и Решетникова, схемы финансирования, трали-вали, по коррупционной составляющей. Всё четко. Со мной же подписала прокуратура, ФСБ прочитала, всех всё устроило, что я это буду говорить. Следователь, когда со мной расторгли, мне говорит: «Елена Валерьевна, мы в шоке, в Следственном комитете в башне сидят все в шоке, ФСБ в шоке: как расторгли? Вы на 200% его выполнили».

Вот давайте я вам рассказываю про схему. Рисую. Н — Найданова — передала деньги Л — Лопаевой. Этот факт установлен? Да. Лопаева призналась, что она от меня деньги получала? Да. Помимо Лопаевой есть другие люди, которые это подтвердили? Да. Что не выполнила? Всё! Моя цепочка замкнулась. Я изобличила, я рассказала — а вы пишете, что я не выполнила. А дальше вы должны были исследовать. Вы должны были колоть Лопаеву — хотя она тоже досудебку заключила, я не знаю, что на тот момент она говорила.

— У вас сейчас с Лопаевой какие отношения?

— Ну сейчас опять нормальные. Ржем с ней.

— Я заметила, поэтому и хотела спросить.

— Ну она же меня в начале ненавидела. Я говорю: «Ненавидеть мне вас надо всех вместе взятых». Это благодаря мне он сел в кресло министра… Мне даже фээсбэшники сказали: «Если бы не вы, он бы не стал министром». Потому что они меня с октября пытались допросить, а я бегала как заяц от них. Меня из больницы хотели силком — хотели закрыть в СИЗО… 10 января меня ФСБ уже начала колоть, я еще молчала, потом Лопаева говорит: «Не ходи и тяни-тяни-тяни». И мы 21-го сидим, телевизор смотрим, его назначают (Максим Решетников покинул пост губернатора и стал министром экономического развития РФ 21 января. — Прим. ред.). И я в прокуратуре появилась 24-го. Если бы я появилась там в октябре или хотя бы 21-го, ФСБ быстро бы сработала, они бы не дали [ему стать министром]. А потом он стал федеральным, для них недосягаемым. Федералов они не могут без разрешения.

— Что было дальше, после того как началось следствие?

— Как только в октябре это всё случилось, следствие началось, все перепугались. «Лукойл» перестал деньги перечислять, ни одной копейки после этого не дали… Все сразу от меня открестились, денег в фонд не давали. Создали новый фонд, «Губернию» — это который махонинский.

Лопаева уехала с Максимкой, они в Москве. Махонин пришел [на должность губернатора] и не знал, как посадить своего человека на фонд, чтобы был свой директор. У меня начались ходоки. Сначала один человек, потом второй: «Лена, ты должна уйти, напиши заявление». Я говорю: «А на каком основании?» Торчинский (тогда занимал должность министра культуры Прикамья. — Прим. ред.) приезжает ко мне домой, я вышла к нему в машину… Говорит: «Лен, ты должна уйти». Я говорю: «Слава, тебе чё надо, ты-то чё? Ты-то с чего, ты кто? Ты главный увольняльщик, что ли, ты какое отношение к фонду имеешь?» «Ну меня Дмитрий Николаевич попросил», — говорит. «Ну вот пусть меня попросит, тогда и поговорим». Торчинский: «Он тебя не попросит». Я говорю: «Ну это его дело». В общем, ходили да ходили… Потом начали угрожать. Потом договариваться начали: «Мы тебе будем помогать». Я говорю: «Помощь в чем конкретно? Я не люблю неконкретики. Вот решайте с уголовным делом, оно же не мое, а ваше. Оплачивайте адвоката мне».

— Они оплачивают адвоката?

— Щас-ка. Всё наобещали, и я ушла. Обещания обнулились. Теперь я как изгой.

— Ну Лопаева тоже как изгой теперь, нет?

— Ну это понятно, что мы сейчас токсичные для всех. Теперь люди, которые раньше работали в администрации, мимо меня проходят и специально отворачиваются, чтоб не здороваться. В том числе Слава — я его встретила в аптеке, он сделал вид, что меня не знает. А меня, как назло, отправили в другую кассу — он стоит на выходе. Я говорю: «Привет, Вячеслав Маркович, чего стоим?» Он: «Ой, да я тебя не узнал». А чего так, изменилась? Че, говорю, как ты себя чувствуешь в роли уволенного? «Вот, меня же, ты знаешь, отовсюду уволили». Я говорю: «Бумеранг-то работает, не всё тебе кого-то увольнять, меня уволил — и тебя уволили». Он любитель увольнять. Ну ничего, сейчас его Максимка подобрал. Его, Клепикова. За то, чтоб молчали.

— А он не предлагал вам или Лопаевой ваше молчание как-то…

— А кто я такая? Ну нормальный бы человек для того, чтобы обеспечить свою безопасность, создать стратегию, наверное, бы вышел на меня. Но таких попыток не было. У Лопаевой — было. Вот даже Moscow Post почитайте, там же конкретно, что она на договоренностях с ними, что ей пообещали… Я знаю, что адвокаты, которые были в Нижнем Новгороде, это были его адвокаты, она сама говорила. Она отказалась потом от них.

— Почему?

— Потому что ей было предложено сказать, что Максим Геннадьевич всё возмещал и ей отдавал. Она сказала: «Вы что, ненормальные, я что, получается, себе всё присвоила?» И она отказалась от адвокатов. Но эта система сработала, на запросах и версиях следствия прозвучало, что всё ей возмещалось. Поэтому дальше всё сосредоточилось на Лопаевой, соответственно, мы с ней две дурочки в группе. Остальные все вышли.

Следователь из Нижнего посчитал: у вас, говорит, в группе должно быть 23 человека. У меня, говорю, 25. Он говорит: «Вот видите, у вас даже точнее. Но нам столько не потянуть. Это же ресурсы, доказывать надо всех». А наша пермская следователь говорит: «Вам зачем это надо, вам нужен этот Решетников?» Я говорю: «Что значит зачем? Вообще должна быть справедливость. Все, кто виноват… Я вот такой исполнитель, себе ничего не взяла, так я и получить должна вот за это! А кто организовывал — пусть тот и получает. Вы же сами, следователь, рассказываете, что у нас, как в театре, каждая роль распределена». А мне следователь тогда: «Вам зачем, что, 210-ю хотите?» Преступное сообщество, 20 лет. Я говорю: «Слушайте, мне вообще без разницы, 10 или 20, я не проживу». У меня реально очень большие проблемы со здоровьем. Четыре заболевания, с которыми в тюрьме не сидят, начиная от астмы, когда меня доводили. Теперь у меня еще во время этой херни онкология случилась. Блин, я всё равно не доживу, ни 10 лет, ни 20.

— Вы сейчас на химиотерапии?

— Нет, у меня пока доброкачественная, наблюдаем. Плюс меня за это время в том году вывели с сердечной недостаточностью на группу, у меня и гипертония, и аритмия, чего у меня только нет. Сахарный диабет, полинейропатия. У меня вот все эти диагнозы еще и подтверждены, я могу в любую больницу лечь. По большому счету я знаю, что с моими заболеваниями в тюрьме не сидят. Ну если это не заказуха. Потому что Фургал сидит без легкого в тюрьме.

— А в итоге-то почему именно вам двоим предъявили обвинение — вот вы говорите, 23 человека…

— Я не могу с этим смириться. Я была вообще вначале одна. Ямшанов, прокурор, позвонил фээсбэшникам — мне потом говорят: «Делайте что-нибудь, нас заставляют на вас обвинение готовить». Мол, у вас есть обвиняемый, что вы типа вошкаетесь, арестовывайте ее имущество, считайте. Но прокуратура не имеет права давить… Они же потом во всём разобрались, они же по моей табличке — они мне сказали: «Елена Валерьевна, вам пять, у вас даже расследовать ничего не надо, вы всё расписали». Но они понимали, они очень хотели Решетникова.

— В качестве фигуранта?

— Конечно. Если б он был фигурантом, мы бы точно могли остаться свидетелями.

— А Лопаева была сначала свидетелем?

— Лопаева вообще никак не была. Потому что очень многие не раскрывали эту систему безнала, и потом уже мы начали затягивать ее, потому что без роли Лопаевой невозможно бы было выйти на Решетникова. И вот, к сожалению, она не поняла с самого начала. Она замкнула всё на себе. Она же давала показания, что типа она сама, «он мне таких распоряжений не давал». Сейчас я не знаю, как она будет выкручиваться в суде. Если есть договоренности, конечно, она будет дальше эту тему… Она мне задала вопрос: «А почему меня не трогали?» Я говорю: «А потому что они тебя разрабатывали так, чтобы ты уже точно сразу была обвиняемой». Я же не сразу была. Вначале было возбуждено дело по факту, потом сделали подписку, потом отменили, чтобы я заключила досудебку. Потом я стала подозреваемой, потом я стала уже обвиняемой. А ее они не могли разработать, и там целая схема была, всё было придумано так, что она хочет совершить побег, — и именно поэтому ее закрыли.

— А это же неправда? Про неявку — говорили, что из-за неявки ее закрыли.

— Думаю, никуда она не убежала, она оформила отпуск на работе и не явилась на допрос. И вот это они сфабриковали так — ну оперативники это умеют, — что якобы она, имея на руках паспорт, может скрыться. Она говорит: «Так паспорта нет, он в материалах дела». Ну, возможно, есть второй паспорт, о котором она умалчивает, а они знают. Я не знаю. Для суда этого достаточно. Они это всё красиво нарисовали, что у нее паспорт. И, соответственно, один за другим суды пошли — она в СИЗО, потом домашний арест с грехом пополам.

Мне Лену всё равно жалко. Она хотела сделать себе зубы, она полтора года без зубов. Она бабушкину челюсть вот эту надевает, а там у нее всё уже сгнило. Ну представляете? Она сразу же в СИЗО на 12 килограммов похудела. Ты, говорю, зачем в суд ходишь с зубами? Ты приди с этими пеньками, без зубов, и челюсть положи судье, может, хоть сочувствие будет.

— Она с молитвами ходила, я помню.

— Так она же оканчивала теологию, училась в нашем университете. Дело в том, что, говорю, ты не можешь вызвать жалость, пока ходить вот с такими зубами. А у нее реально их нет, у нее там уже растворились все эти кости, она есть не может… Она, конечно, за собой следит — что она пойдет вот такая…

— Она красивая.

— Вы бы видели, какая она была, когда ее привезли, когда была очная ставка. Там есть фотографии из Нижнего Новгорода, не очень такие… У нее руки были в синяках, она была вообще ужасная, отекшая. Ей спать не давали.

— Перспективы какие видите? Все-таки срок? Или как?

— Я формирую пространство, что я в тюрьму не сяду. Если бы было по уму, те же заболевания в любом случае дают мне большую… Лопаева говорит: «Лен, нас с тобой в тюрьме убьют». Максимка очень мстительный. Нам в тюрьму нельзя. Нас там точно замочат. Я как-то одному адвокату сказала: «Чё, укольчик в волосистую часть головы?» Он говорит: «Ты откуда это всё знаешь?» Говорю: «Ну кино смотрю». Он говорит: «Так и бывает. А с твой сердечной недостаточностью кто найдет этот укольчик? Ой, дак у нее же инвалидность, у нее же аритмия, всё, уснула и не проснулась».

— Вы сейчас на что живете? Вы же не работаете?

— У меня муж работает, и пенсия у меня. Ну и то, что у меня были какие-то… Вы же писали про две квартиры. Одну-то я ведь давно уже продала, она у меня была инвестиционная, вот эту квартиру я уже всю на адвокатов просрала.

— Один адвокат, московский?

— Нет, он пермский. Ну он живет на два города, работает, он известный в тех кругах… Не буду называть фамилию. Ну я уже ему теперь и не плачу, он меня уже просто так защищает. Мне уже просто нечем. Его тоже спросили тогда: «Зачем вы это дело ведете, она только карьеру вашу портит?» Ну он сказал: «Я вас не брошу». Порядочный человек. Он мне сказал: «Елена Валерьевна, нам бы на свободе остаться, нам уже не до исков». Я говорю: «Я не отдам...» (деньги, в случае если кроме прочего назначат штраф. — Прим. ред.). Я даже поганого ведра не отдам. Всё куплено на мои деньги. И чтоб арестовали за счет какого-то Максимки… Не отдам.

— А у вас не арестовано?

— Ну почему-то не арестовали… Ну я догадываюсь почему. У Лопаевой даже Италию арестовали.

— Италию? У нее в Италии недвижимость?

— Да. Ну у меня и не смогли бы арестовать… Меня, видимо, Бог хранит, у меня оформлено так, что у меня… У меня ничего не было оформлено.

— Про вас стало интересно немножко узнать.

— А, про меня? Я уже на пенсии с 18-го года. В этом году будет юбилей, 60 лет. Ну вообще я начала свою трудовую деятельность продавцом, с шестнадцати лет. Поработала до первой недостачи, сказала: «Это не мое». [Потом] случайно шла мимо кинотеатра «Россия», где сейчас «Облака». Там требовался кассир. Я зашла. И стала работать в кинотеатре. И так я зависла в кино на 12 лет. От кассира до получения международного диплома в Америке — я училась в Голливуде по авторскому праву. Но благодаря вот этой… Ну не элите, но посвящению вот этому — мы тогда покупали фильмы… Вы молодая, наверное, не знаете «Кошмар на улице Вязов»...

— Я знаю «Кошмар на улице Вязов»!

— Ну вот мы купили эти фильмы. Мне так интересно было в кино… Я много что могу рассказать: как я с Рязановым пельмени на кухне лепила, как мы создали REN-TV — создатели REN-TV это были мы, наша фирма. Мы проводили все лучшие фестивали не только в стране… Фестиваль, который сейчас до сих пор проводит Михалков, это тоже наша идея, у меня до сих пор друзья остались в Каннах, которые всё это делают. Ну и все, кто постарше, знают: было такое творческое объединение «Инициатива» — я там работала. И Печенкин (руководитель «Пермской синематики», учредитель фонда «Содействие — XXI век», проходит по делу свидетелем. — Прим. ред.) ходил с протянутой рукой, у нас деньги просил. Это было в 80-е годы, мы гремели. Первый фейерверк в городе провели мы. В Горьковском парке. Тогда мы привезли Ленку Яковлеву с ее фильмом «Интердевочка» и в Горьковском парке на 27 августа, День кино, делали фейерверк. У Кончаловского мы несколько фильмов прокатывали — «Ближний круг», еще что-то, я не помню. Наши мероприятия вел Юрий Николаев, Валерии было 16 лет, мы ее приглашали — она пела еще девочкой. У Михалкова на дне рождения были — с цыганами пели. Во Францию мы ездили, в Америку два раза… Учеба, командировки. И я всё время вспоминаю это с такой ностальгией — ну я что, тогда была молодая, что мне, 30 с небольшим было… И что вы думаете? Когда мы сидели в ФСБ, помню, следователь меня в туалет повела — ну там с ключом надо ходить…

— А, я подумала, под конвоем, что ли…

— Да нет, мы там в ФСБ сидели, уже чай, кофе пили, там уже такой междусобойчик… Все ж быстро всё поняли, и никому Найданова уже была не интересна. Максимку не взять, надо что-то делать, что-то придумывать. Вот сидим, слушаем друг друга. Выходим, в туалет-то, и она говорит: «Вам надо какую-нибудь книгу написать». Видно, говорит, что у вас есть какие-то там творческие задатки. Я писала одно время, я после этого начала писать басни. Но у меня не пошло, честно скажу. Потому что копировать Крылова — это смешно, хотя Крылов сам скопировал… Я там писала про Максимку, что у него там вместо ушей лапша…

— Про Максима Решетникова басни? А скиньте.

— Да нет, я… Я там с чего-то так разозлилась, я прямо чувствовала, что у меня не получается. А эти такие: вам надо писать книгу. Мне фээсбэшники даже дали кличку.

— Какую?

— Безбашенная. Потому что я же над ними издевалась вначале. Издевалась до того, что они уже потом мне: «Вы дошутитесь, Елена Валерьевна!» Когда они провели обыск, сейф взяли, в фонде всё вынесли, побежали довольные докладывать генералу. А я-то знаю, что там ничего нет. У меня все документы, которые им были нужны, лежали в банке в ячейке. Я бегом в ячейку. А ключ они у меня забрали в косметичке, у меня ключа нет.

— И что делать?

— Так вот, что делать. Я пришла в банк, говорю: «Дубликат мне выдайте, мне надо кровь из носу сегодня документы забрать». Время уже к семи, они закрываются. Мне дали дубликат. Я говорю: «Я штраф готова заплатить». Они: «Да ладно, потом». Я им не сказала, что у меня изъяли этот ключ. Короче, я все документы утащила у них из-под носа.

В пятницу они меня вызывают уже на допрос после обыска, допрос прошел, я спускаюсь. Меня так ехидно спрашивают: «А что вы в банк ходили, что у вас там в ячейке?» Я говорю: «Так что, смотрите, что в ячейке, раз вы знаете. Что за глупые вопросы?» Ну, короче, друг друга там троллили.

Пятница была, я думаю: завтра пойдут. Вызываю Катьку Аскарову, говорю: «Катя!» — знаю, что слушают… «Кать, увези меня в банк». Она говорит: «Когда?» Я такая прикидываю — ну за час они, наверное, соберутся, всё равно же будут сейчас следить. Я такая: «Давай через час, давай в час». «Давай». Приезжает. «У меня так много с собой документов надо положить», — для ушей-то их. «Только давай еще через секс-шоп проедем». — «Зачем?» Я говорю: «Да я член куплю и туда в ячейку положу». Она говорит: «Лена, ты с ума сошла». Я говорю: «Ну давай еще чего-нибудь, бабу надувную». Она говорит: «Лена, ну ты чего над ними издеваешься, тебя же закроют». Я говорю: «Да пофиг».

Мы приезжаем в ячейку… Я набрала кучу рекламы, полную сумку рекламы. Мне ж надо было посмотреть, как за мной следят. Я говорю: «Сейчас я зайду, и ты сядешь в угол и будешь просто смотреть, кто будет заходить. А я пойду в ячейку схожу, положу» — ну мне ж надо разыграть эту историю. Ну ладно, в секс-шоп не заехали…

Я выхожу с ячейки — сидит чел какой-то, вот прямо напротив двери. Ваня-пряник. У него на лбу написано: ФСБ. Их так легко вычислить! Они вот сидят, смотрят, и, если ты на них посмотришь, они — раз! — в телефон. Ну я сразу увидела, там два или три человека в банке, и этот вот сидит и ничего не делает на лавочке. Ну я решила к нему подсесть. Это что, говорю, за шпионские игры? Что, говорю, сидим, в телефон смотрим? Что, пришли в банк в телефон поиграть? Я вообще внаглую так с ним разговариваю… Я говорю: «Экзамен не прошел, Катя, пошли». Потом звоню оперативникам — а мы же как бы общались, после вербовки-то — и говорю: «Вы чего какую-то деревню, Ваню-пряника послали, это школьник, что ли? Что, поинтереснее-то не могли послать? Даже вот не шифруется, считывается сразу». Ну они потом мне говорили: «Елена Валерьевна, если бы вы у нас работали, вы бы все преступления сразу раскрывали, у вас такой ум аналитический».

— Звали к себе, да?

— Да, два раза. А следователь, когда обвинение предъявили: «Елена Валерьевна, вам в тюрьме будет нормально». Я говорю: «Чего-о-о?» А она говорит: «У вас мегамозг, вы же вообще гений, вы же финансовый гений, вы там будете такая популярная». Я говорю: «Да, с моим мегамозгом я в другом месте буду».

Ну и вот это всё случилось… И я понимаю, что какая-то беспросветная тьма, у меня такая депрессуха… Ну я тут, правда, маленько к вере опять, начала в церковь ходить. И потом вдруг вот эти-то мне говорят книгу написать, этот оперативник дал мне кличку Безбашенная, не получается у меня ничего с этими баснями… И вдруг у меня чпок! — я напишу сценарий.

— Фильма?

— Да. Про меня, про эту всю историю. Я пошла, окончила курсы сценаристов Александра Митты. Написала 10 сценариев разных всяких — включая про «Боинг», который у нас тут упал. Но я училась на короткий метр. И как бы вот мой длинный, который я начала писать 21 июля того года, я его…

— Как называется?

— «Безбашенная». У меня написано так вот: «Без» — и большая буква «Башенная». То есть БезБашенная — без ума в голове, без Башни смерти, без башни там кремлевской, то есть кто как хочет трактует.

— То есть вы прямо всё там расписали?

— Начинается у меня фильм, вернее сценарий, с того, как меня вербуют вот в оперном театре. Сквер у театра оперы и балета называют Оперным — кто-то называет по театру, а кто-то называет, так как там постоянно проходят сходки. Вы даже посмотрите, невооруженным глазом иногда увидите. Я сама там несколько встреч проводила. Все эти оперативники назначают там встречи и отчеты принимают у завербованных. Так интересно, никто и не знает.

Короче, я написала половину, а тут у Лопаевой, когда ее взяли… Я переключилась, хотела написать сериал. Назывался «Чиновники без прикрас». Там конца нет, но я знаю, какой он будет, — не такой, какой они там себе видят, точно не такой. Я сейчас хочу несколько моментов про суд написать и уже перейти к концовке.

Я когда писала, у меня кураторы говорят: «У вас такой необычный стиль». А я слушала лекции того же Тома Брауна — это «Секретные материалы», ну известные голливудские [фильмы], я читала очень погруженно, как строится сценарий. Я много чего не знала, я перечитала много распечаток, начиная от того же сценария, допустим, «Москва слезам не верит» и кончая «Содержанками». Мне надо было структуру сценария понять.

Я встретилась с девочкой с «Домашнего», я решила показать. Они говорят: «Мы политикой не занимаемся». Ну никто политикой не занимается, тем более сейчас Украина, а я же еще хочу этот сценарий связать маленько с Украиной. Я с Украины, у меня родня с Украины — родина Гоголя, село Великие Сорочинцы Полтавской области Миргородского района, бабушка у меня оттуда. Понятно, что Украина сейчас больная тема. Но она для меня тоже больная, потому что у меня там родня осталась. Поэтому, кто бы что ни говорил, я через свою призму это всё воспринимаю.

И в это время мне говорят: «А ты можешь написать идею к сериалу "Провинциальный детектив"»? Ой, говорю, детектив вообще не для меня. «Ну попробуй». У них героиня — работник библиотеки, и она разгадку всех преступлений ищет в книгах. Но тут всё упирается в то, что Агату Кристи нельзя, никаких там Донцовых нельзя, надо посчитать 75 лет со дня смерти автора, чтобы не нарушить никаких прав. Ну и мы что-то решили… Давай, говорит, отца Брауна. И я им написала идею. Там брат убивает брата, и, когда расследуют, не могут понять, там было инсценировано так, что он стрельнул в зеркало. А в оригинале у отца Брауна тоже произошла неувязочка: там прокурор как бы был убит или — не помню уже — именно потому, что он был в парике, и отражение было в зеркале… Они у меня эту идею взяли и с первого раза прошли утверждение у редактора на ТВЦ. Но не запускают в этот сезон, сказали, что перенесут на следующий, потому что сейчас они снимают какой-то сериал с двойняшками.

Теперь я хочу, чтобы вышел мой сценарий, я его продам. Вся истина будет там. Я решила даже имена не менять. У меня там будет только маленько изменено: не Лопаева, а Ломова, Максимка у меня будет Решетом, следователь Прометов был — у меня будет Пометов. Следователь Овчинникова у меня будет Овечкина. Только фээсбэшника по его просьбе изменила. А так — себя даже полностью пишу. Я его допишу, я его всё равно продам. Я подключу всех своих друзей…

Мне пофиг на этот суд. Я знаю, что он будет Басманный. Ожидать какой-то справедливости я не надеюсь. Я к концу жизни возвращаюсь к кино. Больше деньги я считать не хочу. Мне сказали фээсбэшник, следователь: «Почему вы не забрали эти полтора миллиарда денег, у вас на счете были, и не уехали во Францию?» Я говорю: «Вы что, меня вообще не поняли, что ли? Во-первых, это не для меня точно. Во-вторых, почему я должна чужие деньги брать и куда-то уезжать? Если мне надо, я и так уеду». — «Ну это ж такие деньги». Да какие деньги? «Большие». Ну я вижу, что вы молодые, вы не понимаете. Мне вообще доверяли деньги и побольше этих, я всегда считаю, что деньги миллиардеров чужие… Я работала у Мавроди. Я считала деньги всей Пермской области. Я составляла отчет. И деньги я считала не на счете, а комнатами налички и самолетами, да, тогда самолеты прилетали. В спецсвязи считала до окровавленных рук эти билеты МММ. Поэтому меня вообще не прельщают эти полтора миллиарда на расчетном счете, меня прельщают другие совсем задачи. Никогда ни у кого не тырила. Поэтому меня и звали на большие деньги. И тут вот так облажаться — я корю себя… У меня сейчас есть фраза такая киношная — я говорю: «Будь проклят тот день, когда я села в самолет 3 июня».

— А когда вы поняли, что часть денег фонда стопроцентно уходит, получается, на такие нелегальные нужды, вы почему не ушли? Три года это продолжалось, почему не прекратили это?

— Логичный вопрос, абсолютно правильный, у всех есть выбор. Я сама всем говорю: «Не нравится — не работай, не нравится — вон иди на рынок семечками торгуй». Конечно, хотелось получать зарплату — я считаю, что на тот момент она была достойная… 140 тысяч. Понятно, что по объявлению такую работу не найдешь. Когда начались эти проблемы по выборам, я, работая столько лет бухгалтером, главным бухгалтером, финансовым руководителем, я же прекрасно понимала, что это нарушения, — что я, дура, что ли? Ну я и говорила: «Лен, так нельзя». Она сказала: «Нас не тронут, ты что, ненормальная, кто нас тронет за выборы президента?» Понадеялась?

— Понадеялись.

— Однозначно. Потому что заклинило меня, видимо, думала, что да, нас прикроют. Просто там еще и личностное, там очень… Там был конфликт у генералов с Решетниковым, поэтому ФСБ просто жаждала… Я просилась к генералу, мне Лопаева запретила. Если бы пришла, я бы показала, что тут выборы и как это всё делается. Никто бы не стал выпускать джинна из бутылки. Даже сейчас в суде то, что будем говорить про выборы президента 18-го года, в преддверии выборов 24-го года, — это же серьезно. Я понимаю, что мы сейчас живем в другой стране, мы сейчас за рамками международного права, и может, пофиг будет, что там будут говорить, но… Думаю, что и в суде нам рот заткнут, как только начнем что-нибудь неудобное говорить.

Но ведь этот факт есть. Есть закон, пленум Верховного суда: в расследовании установить всё до конечного получателя денег. 158-я статья, там четко расписано, все эти статьи по хищениям — установить «и иных лиц». У нас же было в первой формулировке «растрата в пользу третьих лиц». То есть «растрата», не «присвоение» уже — да, статья одна, но это уже говорит о том, что не ты растратил, да? Во-вторых, при установлении факта же их должны были подтянуть, и должен платить тот, кто растратил. Если растрата в пользу третьих лиц. А у нас не установлены третьи лица! И этот Сарий (старший следователь управления. — Прим. ред.) поменял формулировку, которую писал Нижний до этого, — «присвоение по своему усмотрению». Вот и всё! Присвоили и распорядились по собственному усмотрению. Я ему говорю: «Владимир Владимирович, у вас имя-отчество обязывает, вот вы как считаете, что я, такая городская сумасшедшая пенсионерка, поковырялась в носу и решила профинансировать выборы президента? Вы че вот реально в это верите?»