«Следователь сказала, что я должна была пугать мать лишением родительских прав, но мы так не делаем»

Суд начинается. Адвокат попросила приобщить три диплома завуча к делу и отменить дисциплинарное взыскание. Также защита просит приобщить родительские отзывы и отзывы выпускников, но прокурор против потому что трактует это как оказание давления на суд

Адвокат завуча продолжает:

— В деле нет доказательств жестокого обращения матери к дочке. У девочки имелось неуточненное заболевание ЖКТ. Вздутие живота, рвота. У девочки была нервная анорексия. Есть факты доказывающие это. Ее пищевое поведение говорит об этом. Она скрывала это. Эти симптомы сложно распознать. Девочка говорила, что плотно завтракает дома и в школьной столовой отказывалась питаться. У нее была анорексия, а у матери психическое заболевание поэтому она не смогла вовремя распознать болезнь дочери.

— Нервная анорексия это психическое заболевание, — объясняет адвокат. — Продолжает адвокат завуча. Я прошу повторно истребовать из судмедбюро заключение посмертной экспертизы и медицинскую карту ребенка. А также приобщить эти материалы к делу. И вызвать на допрос судмедэксперта.

Прокурор:

— Я против. Нет оснований. Дело не в отношении матери. Мы рассматриваем дело в отношении завуча. Нет необходимости повторно истребовать экспертизы.

Судья отказал адвокату. Судмедэксперт в отпуске до 30 ноября, и суд расценивает это как затягивание процесса

— Я не понимаю логику. Завуча обвиняют в том, что она не выявила факт жестокого обращения. Но не доказан факт жестокого обращения, — говорит адвокат. — Требуется провести комплексную психиатрическую экспертизу, чтобы установить страдала ли девочка нервной анорексией. Возможно, при жизни это заболевание имелось, а этот вопрос эксперты не ставили. У девочки был перфекционизм — завышенные к себе требования. Это все признаки нервной анорексии.

Прокурор.

— Нет основания проводить дополнительную экспертизу. Диагноз ребенка уже установлен. Да, какие-то расстройства были, но это не говорит, что она страдала анорексией. Установлено формирующееся расстройство личности восьмого типа. Все экспертизы проводились в рамках дела в отношении матери ребенка.

В итоге судья отказал адвокату в проведении дополнительной экспертизам.

Начинается допрос завуча Елены Погоржальской.

– Я работаю в школе с 1992 года. Я завуч по учебно-воспитательной работе. С августа 2018 гожа переведена на должность учителя русского языка. Школа в моем лице не имела оснований поставить девочку на учет в группу риска социально опасного положения.

— В школе было психологическое тестирование в октябре 2017 года. Оно не выявило у девочки отклонений. Она отличница. Сдавала спортивные нормативы. У нее за все годы нет пропусков уроков, всего один урок пропустила. Частые пропуски уроков было бы основанием поставить на учет. В школу не поступала информация от медиков о нарушениях здоровья. В начальной школе девочка питалась в столовой, в средней — в контейнерах еду носила и покупала еду.

По словам матери, дочь плотно завтракала. Запрос о судимости отца школа неправомерна делать. Эта информация должна поступать к нам из КДН, но нам ничего не приходило. Мать указала в анкете, что отец работает в Верещагино. В начальной школе отец девочку забирал даже из школы. Но перепроверять анкеты матери школа неправомерна. Мать ходила на родительские собрания и выполняла все поручения классного руководителя. Отец не лишен родительских прав. То есть это не была мать одиночка.

Справку о малоимущности мать не предоставляла школе. Школа работает по принципу доверия к родителям. В отношении школы действует закон о защите персонал данных. От органов профилактики поступает инфа о ребёнке из группы социального опасного положения. Я не могла принять Единолично решение внести ребенка на учет. Это коллегиальное решение органов профилактики

— 21 мая учитель русского языка сообщила о похудении девочки. Она сказала об этом вскользь и спросила, надо ли вносить в карту данные, если ребенок худеет, и привела в пример девочку. Я сама открыла карту педагогических наблюдений. Карты дважды в месяц заполняют учителя. Там не было информации об изменениях школьницы. Там критерии – нарушение аппетита, жалобы. Но в карте ничего не было. И даже пропусков уроков у нее не было. Карта была в норме.

Я сама подошла к классному руководителю девочки, и спросила на следующий день, что с ней. Она ответила, что девочка ей сообщила, что переживает за оценки. Классный руководитель сообщила, что позвонила маме, которая сообщила, что сама переживает, и они в поликлинике уже сдают анализы. Как-то девочка не пришла как то на урок. Мать сообщила, что они ходили сдавать анализы. По словам классной, у школьницы заботливая и ответственная мама, что она по первому требованию приходит в школу.

Она была временно безработная, но на момент опросов она устроилась на работу. Все это мне сообщала классный руководитель. Тем более, девочка отличница. Потом в школе шли последние звонки, а это напряженное время.

Позже я снова спросила классного руководителя о девочке, и попросила пригласить ее маму в школу. Каримова меня заверила, что с мамой хорошие отношения, и предложила наедине с ней пообщаться. Заверила, что сама поговорит с мамой. 28 мая ко мне снова пришла Каримова и сообщила, что поговорила. А девочка переживала за четверку по информатике за четверть. Мать заверила, что анализы сданы, и после каникул все будет хорошо. Классный руководитель успокоилась. Это спокойствие и мне передалось. Более я не получала инфу о похудении ученицы.

— У меня не было оснований не верит маме девочки. Следователь на допросах мне сказала, что я должна была мать пугать лишением родительских прав, но мы не имеем права так делать. Я просила Каримову поддерживать связь с мамой во время каникул летом, и мать обещала звонить классному руководителю и сообщать о здоровье дочери. Я просила и мне передавать информацию. Потом я узнала, что учитель русского языка Пустовалова в июне видела девочку. И заверила, что она счастлива, выглядит нормально. Я поверила.

В случае жестокого обращения с ребенком классный руководитель была обязана подготовить документы, характеристики. Но Каримова не увидела этих фактов, и потому не передала информацию.

У меня тысяча детей и две тысячи родителей в зоне ответственности. Нигде не написано, что я не должна не доверять своей подчинённой классному руководителю Каримовой. Мои обязанности –организация и контроль детей в группе риска.

Если бы учитель русского языка сообщила мне о факте похудения, и я бы пропустила это мимо ушей, я бы согласилась с обвинением. Но я же стала проверять соцпаспорт девочки, ведомости. журналы посещений. Не было оснований не доверять информации от мамы. Информация о судимости отца в школу не поступала. Мы не могли никак владеть такой информацией.

Факт жестокого обращения с девочкой не нашел подтверждения. Основания проводить медицинский осмотр в связи с похудением ученицы у школы нет. Полномочий проверять семью из группы норма также нет. Такие функции были только у социальных работников.

Прокурор: но ведь в классе ходили разговоры о похудении девочки?

— Каримова мне сказала, что ученица совсем недавно похудела. У каждого ребенка есть педагогическая карта. Ее заполняет классный руководитель. В ней на 20 мая 2018 года никаких обозначений не было. В электронном виде карту сдают каждый месяц мне лично. Следователю педагогическую карту отдала Каримова, а не я. Моя версия, что Каримова позднее внесла изменения в педагогическую карту.

Прокурор: почему вы сами с девочкой не стали общаться? Это же отличница. Яркая ученица.

— Мне Каримова сказала, что девочка, по словам мамы, проходит обследование. Мне сказали, что она пьет успокоительные таблетки. Потому я не хотела волновать ее. Во-вторых, Каримова была очень убедительна. В-третьих, мать девочки вызывала доверие, и меня даже не позвали.

Прокурор: но Каримова все-таки пошла домой к девочке. Она сомневалась?

— Каримова меня заверила, что все хорошо.

Прокурор: почему дальше работу по девочке не стали продолжать? Остановились на полпути. Почему итогов не добились? Ведь Каримова пошла домой к школьнице.

— Так я же просила Каримову связь с девочкой держать летом.

Адвокат: обязаны ли вы самостоятельно выявлять жестокое обращение?

— Нет.

Адвокат: как завуч вы обязаны проверять учеников летом на дому?

— Нет.

Адвокат: вы проконтролировали работу классного руководителя?

— Да, проверку мы закончили в мае.

Адвокат: вы могли поручать Каримовой контролировать девочку на дому летом?

— Нет.

Судья: почему вы доверились родителю?

— Мы получаем информацию только от родителей. И мы правомочны персональные данные получать только от родителей. В личном деле девочки лежит подпись ее матери, где она предупреждена, что она обязана сообщать об изменении в жизни дочери.

На этом суд объявляет перерыв до 18 сентября.

Как сообщает корреспондент 59.RU, сразу после допроса завуч Елена Погоржальская не выдержала и расплакалась.

На этом мы завершаем наш онлайн-репортаж, но продолжаем следить за развитием событий.