Деревня-призрак с судьбой Чернобыля: старинное село превратили в кладбище, а людей выгнали на улицу

Заброшенных и забытых сел в России великое множество, но у этого судьба особенная. Ему бы хранить историю всей Сибири, а вспоминать приходится одни ужасы. От старинной и некогда процветающей деревни Коркино, что недалеко от Красноярска, осталось лишь огромное кладбище да дорога с тремя домами. Сейчас о ней уже никто не вспомнит, но в начале нулевых коркинцы были в центре внимания: писали письма Путину, в Генпрокуратуру, устраивали голодовки. Этих людей выгнали на улицу, ничего не предоставив взамен. Деревню признали непригодной для жизни — сказалось соседство с алюминиевым заводом. Дома тех, кто отказался съезжать, попросту сожгли.

История Коркино — это про знаменитую красноярскую экологию, это про многомиллионные махинации с квартирами для переселенцев, про извечную борьбу маленького человека с Левиафаном в лице всего российского чиновничества.

Исчезнувшая деревня

Мы приехали на место, где когда-то располагалась деревня Коркино, в дни «черного неба» в Красноярске. Удивительно, но снег тут белый, а воздух — чистый, несмотря на плотное соседство с Красноярским алюминиевым заводом.

Когда-то вокруг КрАЗа находилось три населенных пункта. Индустриальный строили для пограничников, которые возводили КрАЗ. После в нем жили сотрудники ФСИН — вокруг завода еще три колонии. В 90-х поселок снесли — также из экологических соображений. Деревня Песчанка, как и Коркино, расположилась на берегу Енисея в полутора-двух километрах от КрАЗа, ее тоже хотели снести, но жители не позволили.

В Коркино нет никаких указателей. Первое, что встречает случайного путника — огромное кладбище. Здесь непривычно много ржавых табличек с номерами, тянущихся из сугробов, словно ладошки покойников — это могилы с невостребованными останками. Есть и свежие кресты с датами смерти от 2020 года — на старом кладбище всё еще хватает мест.

От старинной деревни ныне под стенами КрАЗа осталась длинная дорога — бывшая главная улица. А на ней три дома. Остальное испещрено оспинами незаконных карьеров: после сноса Коркино территория была признана зеленой зоной, где запрещено любое производство, но это не остановило копателей гравия.

В 2000 году Коркино признали экологически неблагополучным районом. Но тут по-прежнему живут люди.

Татьяна Алексеевна в Коркино с 1964 года. Лицо просит не показывать — боится за невестку, которая работает в органах. После голодовок ее сына вынудили уволиться из органов МВД. Говорит, что так ее наказали за «поднятую бучу».

Быт простой: маленький домик на одну комнату с печкой, курятник, баня-вагончик да летняя кухня, в которой в 2004 году и голодали коркинцы. В город выбирается редко — слишком там шумно — только в магазин и поликлинику. Продукты и питьевую воду привозит сын.

Компанию Татьяне Алексеевне составляют четыре кошки и три собаки. Все, кроме самого старого 23-летнего пса, прибившиеся к дому бродяжки. Из собачьей шерсти женщина вяжет носки и пояса на продажу, летом занимается огородом и ходит на рыбалку — в карьерах водятся толстые карпы.

— Всё здесь было: школа-десятилетка, медпункт, библиотека, детсад, клуб, в который из Красноярска к нам ездили. В каждом дворе две-три семьи жили, больше тысячи человек в деревне. В 60-х КрАЗ строили сначала пограничники, потом зэки. Мимо них каждое утро ходили на работу, а потом и сама ушла работать на КрАЗ — в лабораторию ЦЗЛ.

Это же всё ложь была про экологию, про загазованность. К нам приезжали, брали пробы со всех огородов — ничего не подтвердилось. Только вода у нас не питьевая — слишком много извести. Что беспокоило, так это кладбище: невостребованных хоронили как попало, по весне грунт размывало — руки и ноги покойницкие торчали, собаки это по поселку разносили. Жаловались в инстанции, там приедет бульдозер с гравием, засыплет канаву — а смысл? Всё это рядом с детсадом! — делится пенсионерка.

Что из себя представляла деревня раньше? Две центральные улицы, несколько проулков и десятки частных домов. В конце улицы располагалась старинная церковь Вознесения, которую заложили еще в 1857 году. В 2016 году ее признали объектом культурного наследия. К тому времени она уже 19 лет как сгорела.

Вообще же Коркино — это глубокий культурный пласт. По заверениям археологов, люди здесь были всегда — на это указывают орудия бронзового века, найденные в деревне. Старожилы находили на огородах монеты и гильзы колчаковских времен, вспоминают дома из мореного дерева. Люди здесь жили и две, и десять тысяч лет назад.

Экология

В начале нулевых журналисты сравнивали Коркино с чернобыльской зоной отчуждения. С жуткими мутациями у животных и тяжелыми болезнями у людей.

Отрывок из статьи Алексея Тарасова «Алюминиевые солдатики»:

«Пес был с копытами. Мохнатый монгольский конь. С отвращением посмотрел на меня — как на кучу чего-то, что хуже дерьма, и, не задержавшись, поковылял дальше. Теперь видно: копыто только на одной ноге, он поджимает ее — это опухоль.

Я приезжал сюда 26 лет назад. Тогда здесь не пустошь лежала, а стояла деревня Коркино. Деревней без стариков в России не удивишь, но та оказалась без старух. Одна молодуха вынесла на руках из дома кошку с раком молочных желез, другая показала за огородом собаку — та тоже была с копытами, лежала. И еще бегал дворовый Граф со вторым желудком (огромной опухолью) на боку».

Бывшая депутат поселкового сельсовета Раиса Шерстнева приехала в Коркино в 1974 году, когда ей только исполнилось 18 лет.

— Отец очень радовался заводу. Говорил, что здесь всегда будет работа. Грустить мы стали сильно позже. Сначала у коров крошились копыта, подкашивались ноги. А потом стали страдать и дети. Утром встаешь — все грядки в белом налете, это КрАЗ коптил всю ночь. Кто поближе к Енисею жил, там всё нормально было — ветер сдувал выбросы.

Доктор химических наук, заслуженный металлург РСФСР Пётр Поляков рассказал, что главные загрязнители при электролитическом получении алюминия — это фторид водорода, полиароматические газы (бензапирен и другие) и пыль.

— Нельзя думать, что советская металлургическая промышленность не обращала внимания на экологию, но оно было явно недостаточным. Но после переворота (распада СССР. — Прим. ред.) на нее обращать внимание больше не стали. Уже в советские годы было ясно, что нужно менять технологию электролиза и газоочистки. С помощью компании Kaiser «Русал» внедрил технологию сухой газоочистки и применение сухой анодной массы — она содержит меньше полиароматики (меньше каменноугольного пека, следуя японскому опыту). Выбросы пыли и газа сильно уменьшились, но это было уже после 90-х.

До этого почти сорок лет фтор оседал на Коркино и Песчанке.

— При любом раскладе фтористый водород, который выделяется от алюминиевого завода, поглощается костями в виде фтористого фторида кальция. Особенно это проявляется у животных, которые едят ту же траву, содержащую избыток фтористых солей. Когда-то я был в Штатах, там у алюминиевого завода стоял забор (сетка-рабица), у которого паслись коровы. Их выпускал завод, чтобы показать, что с экологией всё в порядке, что содержание фтористых солей в траве не превышает нормы. Иначе их засудят — законы у них суровые. У нас советское правительство допустило неосмотрительный шаг, построив завод с такой большой мощностью в городской черте. Французы говорят, что вблизи города нельзя строить завод с мощностью в 300 тысяч тонн в год — опасно для города. А мы построили завод на 700 тысяч тонн и продолжали наращивать мощности, — отмечает Поляков.

По словам Полякова, на Красноярском алюминиевом заводе до сих пор используются электролизеры с анодом Сёдерберга — от этой устаревшей технологии те же китайцы отказались еще в 90-х годах из-за загрязнения воздуха и высокого удельного расхода энергии. Отказалось и большинство заводов мира. В России они используются до сих пор. «Русал» осуществляет обширную экологическую программу — в частности, по снижению выбросов бензапирена, но ее детали Полякову неизвестны. Он отмечает, однако, что для полноты картины общественности не хватает статистических данных как о выбросах, так и о медицинских последствиях их воздействия. «Русал» начал публиковать результаты замеров загрязнений с 2017 года.

Редакция обратилась за данными в Росприроднадзор, Минэкологии края и Среднесибирский УГМС. Все нам ответили, что никаких замеров в окрестностях Коркино не проводили. В «Русале» отказались от комментариев по экологической теме. В краевом Минздраве не смогли предоставить данные о заболеваниях в деревнях Коркино и Песчанка.

Зато статистические данные предоставили специалисты агрохимцентра «Красноярский», которые делали замеры загрязнения почвы водорастворимым фтором в полутора километрах от Коркино, на землях Песчанки. Замеры велись с 1996 года и уже тогда в два раза превышали предельно допустимые значения, к 2005 году — в 3,5 раза.

Заведующий лабораторией Института леса Российской академии наук Александр Шишикин изучает техногенное загрязнение по внутренностям полевых мышей. Исследования проводятся с 2015 года, в том числе и в районе КрАЗа. Анализы показали, что у мышей не фиксируется серьезных патологий, даже у тех, кто обитает возле забора завода. Единственное, что заметили ученые — это снижение репродуктивных функций.

— Коркино же расположено на террасе — на берегу Енисея, а по Енисею воздух не замерзает даже зимой. Поэтому там воздушные потоки идут вдоль Коркино. Я думаю, что здесь провели экологический рэкет. Коркино стало жертвой этого рэкета. Экологию здесь использовали так, как это понимают домохозяйки. Экология же очень сложная наука о взаимосвязях компонентов в экосистеме. Я думаю, что самим жителям надоело там жить, особенно пенсионерам, которые не могли улучшить свое жилье. Всё зависит от возможностей. Была возможность снести Коркино — ну, его и снесли. А при чем тут экология? Снесли бы по программе ветхого жилья, — рассуждает Шишикин.

Голод. Пожары

В 2000 году тогдашний губернатор Красноярского края Александр Лебедь подписал распоряжение о расселении экологически неблагополучного района. Здесь начинается новая история Коркино — история забвения.

Мы в Песчанке, у покосившегося домика на одну комнату. Рядом на участке коробка из газобетонных блоков — будущий большой дом. Невысокий субтильный хозяин закуривает очередную сигарету. Валех Велиев — бывший коркинец, один из тех, кто бессрочно голодал, требуя у властей положенную квартиру. На вопрос об экологии и мутациях животных Валех заразительно смеется:

— Я ж хозяйство держал: свиньи, коровы, барашки. Всё это ерунда. КрАЗ больше влияет на Берёзовку, чем на Коркино — оно же в низине стоит. А вся пыль летит на Солнечный и Зелёную рощу.

На штукатурке в комнате глубокие трещины, Валех скромно просит не снимать внутреннее убранство. Во время разговора в комнату входит высокий молчаливый мужчина — сын, Валех Валехович. Он приносит поднос с чаем и конфетами, молча уходит. Когда ему было четыре года, мама, супруга Валеха Велиева, скончалась. Мужчина растил сына в одиночку, держал хозяйство. Так было до 2004 года — к тому времени два дома на Ястынской, обещанные переселенцам, были достроены. Велиеву, как и 13 его односельчанам, не хватило квартир, несмотря на все правоустанавливающие документы на дом в Коркино. Поэтому Валех остался, вместе с шестилетним сыном. Несмотря на то, что в деревне еще жили люди, власти в день официального выселения Коркино отрубили электричество и перестали подвозить питьевую воду.

— Ко мне ходили органы опеки, пугали, что сына заберут. Но мы продолжали жить — еще год в Коркино пожили. А потом меня сын попросил на озеро сходить покупаться — здесь, в Песчанке. Только мы отошли, а мне звонят и говорят: «Твой дом горит», — вспоминает Валех.

Спасти дом и имущество от пожара не удалось. Заявления в полицию тоже ничего не дали. Коркинцы уверены, что поджигателей никто и не искал, так как действовали они по указке администрации.

После пожара Валех с сыном ушли в поле недалеко от Песчанки. Он соорудил там землянку и жил еще несколько лет без воды и электричества, из удобств был только бензиновый генератор. После отец с сыном перебрались погостить в дом своего друга в Песчанку и жили, пока не купили старенький домик, в котором мы сейчас и разговариваем. Землянка же и поныне стоит в том поле, летом Валех там отдыхает после работы. В Песчанке он держит небольшое фермерское хозяйство — выращивает овощи, которые отвозит на продажу на оптовые базы Красноярска.

Оставшиеся тогда в деревне коркинцы привыкли к регулярным поджогам.

— Жгли внаглую: если машина тонированная без номеров проехала по деревне утром — дом горит вечером. Если вечером проехала — горим к утру, — рассказала Татьяна Алексеевна, поныне живущая в Коркино.

Раскол

В новые дома не смогли переселиться 14 семей. Почему? Во-первых, в 2003 году управлению имущественных отношений Красноярска замгубернатора Вадим Медведев порекомендовал не выдавать техпаспорта и выписки коркинцам на их дома — копию распоряжения с подписями нам показали жители. Поэтому некоторые не смогли доказать право владения домом, несмотря на то, что жили там десятилетиями. Во-вторых, перед переселением по Коркино ходили люди и просили прописать их в домах коренных жителей. Не бесплатно. Позже они получат квартиры и тут же их продадут. По прикидкам голодовавших коркинцев, «налево» ушло от 60 до 80 квартир.

— Получали [квартиры] люди из других городов, регионов, которые к Коркино вообще никакого отношения не имели. Задним числом прописывались — по шесть семей в один дом! А там уже давали не по документам, а по прописке! Люди, которые родились и всю жизнь жили в Коркино, ничего не получили. В администрации знали, что этот человек не пойдет жаловаться — его можно обмануть. Люди-то простые. С другой стороны, у меня рядом с участком был заброшенный дом, дед там жил да помер. Паренек в Коркино прибился, ему жить негде было — я ему и говорю, чтоб там пожил. Так он там прожил год и получил квартиру! Без каких-либо документов! Я с 90-го года жил и ничего не получил, — удивляется Валех.

Коркинцы разделились на две группы: инициативная — это те, кто жаждал переселения и новых квартир, утвердившие собственную комиссию, и вторая — кто остался без жилья. Татьяна Алексеевна, что и ныне живет в Коркино, вспоминает:

— Те, кто сидел в комиссии, по пять квартир наполучали, там только что на собак квартиры не просили. Участковый даже квартиру получил. В начале переселения нам сказали, что квартир на всех не хватает и переселить мы всех не можем — сидите, ждите, судитесь. Я спрашивала, на каком основании я должна судиться. Говорят: «Докажи, что здесь жила». И вот наши люди деревенские, которые сидели в комиссии, глядя мне в глаза, говорили: «Я тебя сроду здесь не видывала и знать не знаю». Это было до слез обидно.

Инициативные же обвиняли голодовавших в вымогательстве. На сессии Заксобрания в 2004 году староста деревни Наталья Ракчеева, расположившись в кресле тогда еще спикера ЗС Александра Усса, говорила:

— 12 человек сидели каждый день и ждали, пока господа коркинцы придут. Доходило до того, что мы разыскивали всех. Ни за одну квартиру не было оплачено ни рубля и не была взята ни одна взятка. Это я говорю, положа руку на сердце.

Проигранная борьба

Обездоленные коркинцы отправились искать справедливости в суд — у многих за плечами от пяти до девяти судов, — но правды так и не добились. Объявили голодовку.

Мы переносимся в осень 2004 года, в крошечную летнюю кухню Татьяны Алексеевны. Там сидели на голодовке 14 человек. Наших коллег с 7-го канала тогда встретили с возмущением — журналистов, не конкретных, а всех, рассерженные жители обвиняют в замалчивании проблемы.

К тому моменту, после первых безуспешных судов, коркинцы уже написали письма в прокуратуру, милицию, губернатору, в Генпрокуратуру, на центральное телевидение и даже в администрацию президента — Путину. В ответ — отписки: заявление принято, проверка проведена, оснований для ведомственного реагирования или предоставления жилья нет.

Люди в крохотной комнатушке голодали и ждали новых судебных заседаний, чтобы побороться за права. Кто-то пытался вступить в наследство, кто-то — установить права на дом, в котором жил несколько лет. Из развлечений на летней кухне — только вязание и крохотный радиотелевизор, по которому голодающие следили за новостями.

В центре комнаты женщина с громким голосом — активистка из Коркино Юлия Волкова. Она держала контакты с журналистами, депутатами и активистами, которые пытались посильно помочь. Мы встречаемся с ней спустя 17 лет после расселения и сноса деревни.

— С судами всё стало ясно очень быстро: в Красноярске мы не пробьемся. Суды признавали наши дома самовольными постройками. Ездили в Новосибирск, показывали решения — там смеялись, говорили, что дело заведомо проигрышное. Обращение президенту мы написали в первую голодовку. До этого никто ничего не писал. Ведь нас уверяли: доказывайте свое право на переселение, квартиры стоят, ждут заселения. И пока доказывали права, квартиры разобрали. Дело какое-то время расследовал УБЭП, но ответа мы никакого не получили. Расследование просто свернули. До голодовки у нас никто [ведомства] никаких заявлений не принимал, — возмущена Волкова.

Ястынская

Строительство домов шло не продуктивнее, чем последующее переселение. Коркинцев планировали переселить в 2002 году по распоряжению губернатора Лебедя. Финансирование велось из краевого бюджета, КрАЗ тоже скинулся деньгами — 73 и 40 миллионов соответственно.

Подготовку сметы отдали на откуп директору фонда жилищного строительства Владимиру Безносову, а контроль за выполнением распоряжения — замгубернатора Валерию Суладзе. Первого в 2002 году уволили за нерасторопность (на его место назначили Евгения Добрянского), деньги из бюджета не освоили в полном объеме. Суладзе в том же году арестовали за взятку в 250 тысяч долларов от строительного магната Владимира Егорова — то был откат за подряд на строительство домов для чернобыльцев и переселенцев с Севера. Тогда же закончились и деньги на строительство домов для коркинцев.

В 2003 году тогдашний министр строительства Николай Глушков на сессии Заксобрания сообщил, что дома достроят к 2004 году — на достройку потребовалось 90 миллионов, из которых бюджетные деньги — 45 миллионов. Обещание удалось выполнить.

Бывшая депутат из Коркино Раиса Шерстнева, входившая в первую инициативную группу, рассказала, что до нулевых коркинцев уже переселяли, но небольшими группами. В бедах не переселенных она винит их самих:

— Надо было походить ножками! Прописаться, за справкой съездить. Люди же деревенские: привыкли, что в сельсовете записано, на кого дом — значит, и доказывать ничего не нужно. Да, были у них суды, но там у каждого ситуация была проигрышная. Тот же Валех — он снимал сначала дом, был квартирантом, хозяином был совершенно другой человек. Татьяну мать не хотела прописывать, а когда согласилась, она паспорт потеряла. Восстановила, когда в край уже подали утвержденные списки! И так во всём!

Пока не переселенные коркинцы голодовали, остальные переезжали в новый дом под прицелом камер телевизионщиков. Пожилым новоселам губернатор Александр Хлопонин дарил букеты, озаряя на камеру искренней улыбкой, за спиной — мэр Красноярска Пётр Пимашков и гендиректор краевого фонда жилищного строительства Евгений Добрянский (ныне покойный). Коркинцы даже создали собственное ТСЖ, председателем которого стала Надежда Ракчеева, которая и переселила деревню. Даже сегодня в товариществе работают коркинцы.

Экс-министр архитектуры и строительства края Николай Глушков сообщил NGS24.RU, что проект Коркино был удачным. От остальных комментариев отказался — слишком много времени прошло, да и статистических данных поднять не получилось.

Послесловие

История Коркино — про всю Россию. И дело не в чиновничьих махинациях и не в том, как промышленные гиганты выжимают из земли и людей жизнь — как раз к этому все давно привыкли. Коркино — о том, как буднично умирают деревни с многовековой историей. Наследие, которое так рьяно оберегают европейцы, мы продаем за ресурсы, прибыль здесь и сейчас. А остатки растащат мародеры. Сожгут. Перекопают. Оставшееся деревенское кладбище — безмолвный памятник этого явления, регулярно пополняющийся могилами с невостребованными телами.