«Чтобы школа стала хорошей, от неё надо отстать». Выдержки из разговоров с педагогами

С учителями встречались журналисты медиапроекта «Четвёртый сектор» (21 августа 2021 года признан НКО, выполняющим функции иностранного агента). Работая над циклом «Школа» (часть 1, часть 2, часть 3), они искали педагогов, чтобы поговорить о школьной «кухне». Однако не нашли никого, кто был бы готов говорить открыто. Тогда призвали к диалогу учителей, недавно покинувших государственную систему образования. Люди откликнулись. Что интересно, все трое собеседников — молодые педагоги-историки. Беседа длилась больше трёх часов. Некоторые фрагменты из неё вошли в публикации цикла «Школа», однако нам кажется важным опубликовать и другие выдержки. В них мы постарались сохранить стиль разговора и передать его атмосферу.

Участники встречи: бывшая учительница школ № 9 и 7 Дарья Дягелец, бывший учитель школы № 7 Андрей Феденёв, бывшая учительница школ № 133 и 135 Екатерина Шуйская.

Как пришли и ушли: «Им не нужно воспитывать звёздный состав, им надо закрыть дыры»

— Несколько слов о себе. Сколько работали в школе, на какой позиции?

Дарья Дягелец: Я работала в 9-й школе с 2014 года. Отправила резюме 1 сентября 2014 года, и на следующий день мне позвонили.

— «Скорее! Скорее!»

Дарья: Да! (Смеётся.) Приходите к нам срочно, нам нужен учитель истории. А ещё нам нужен учитель английского. У меня два образования, поэтому я могла сказать «Да».

В первый год я вообще не понимала, что происходит. Потому что — огромное количество хаотично возникающих обязанностей, материалов, которые нужно делать. Ты думаешь, что уже со всем разобрался, оказывается — нет.

— Имеются в виду отчёты, которые требуют с педагогов?

Дарья: Да, абсолютно верно. И на следующий год их стало ещё больше. Но мне безумно нравилось. Я поняла, что это призвание. Я очень люблю детей, я безумно люблю работать с ними в любой форме. Когда к этому ещё прибавились образовательные поездки, я убедилась в том, что это самое крутое, что происходило со мной в жизни.

Потом стало понятно: заплата настолько маленькая, что, несмотря на все стимулирующие, она тебя всё равно держит на сухом пайке. Нужно брать больше часов, либо «добирать» репетиторством, либо работать на двух работах. И я работала в какой-то момент 26 часов, на две ставки. Это очень тяжело. Сразу нужно умножать на два, потому что для того, чтобы сделать хороший урок, нужно потратить достаточное количество времени.

К этому можно прибавить много неприятных моментов, связанных с межличностными отношениями в коллективе. Конфликты не разрешались конструктивно. Не было никакого механизма урегулирования. Конфликт упирался в стену и дальше только нарастал, потому что у меня как у учителя нет никакого влияния, а у другого человека, например завуча, есть.

Летом 2018 года мой коллега уходил из 7-й школы и предложил занять его место. Я согласилась и… Там были потрясающие дети. Они есть! Но там слишком возрастной коллектив. Там работают люди 60 плюс. Все стереотипы, которые [только] можно [представить] — это про них. И при закрытых дверях со мной состоялся разговор, после которого я пожалела, что не включала диктофон. Я не привыкла в таком режиме общаться вообще. Мне было сказано: вы сначала своих детей родите, а потом приходите в школу воспитывать чужих. Огромное количество мерзких вещей. После чего я подумала: блин, вы чего, серьёзно?!

К тому времени я уже выступала с манифестом на We-fest’e (пермский феминистский фестиваль. — Прим. ред.), и об этом тоже было упомянуто. [Типа:] вы там что вообще рассказываете?! На таких-то фестивалях!

— Не согласовано ничего… Возмутительно!

Дарья: Да! Мой манифест опубликовал «Мел», и [после этого] сразу в нескольких местах мне предложили работу в частных организациях. Сначала я не хотела [уходить]. Муниципальная школа — это же светлое, доброе, вечное. Но оскорбления, с которыми невозможно мириться, и абсолютное отсутствие решения конфликтов со стороны администрации… Я ушла. Вот и всё. Теперь работаю в частной школе и веду английский язык в еврейской школе.

— (Екатерине) У вас какая история?

Екатерина Шуйская: На первом курсе я подрабатывала в универе в Центре профориентации. Мы выезжали в школы, проводили тестирования, общались с детьми, консультировали. Мне это очень нравилось, я поняла, что мне надо во что бы то ни стало «добраться» до школы. С третьего курса стала работать в 133-й школе учителем истории и обществознания.

Дарья: Да, удивительно, [нас здесь] три историка.

— Они просто знают, куда мы катимся…

(Общий смех.)

Екатерина: У меня были 7-е и 8-е классы. И когда я к ним в первый день пришла, то поняла, что дети — это круто, дети — это классно. Меня много раз пытались отговорить [идти работать в школу] бывшие учительницы…

— А почему отговаривали?

Екатерина: Ну потому что там кошмар-кошмар, дети совсем обалдели, родители совсем обалдели, все к школе относятся как к образовательной услуге, ничего хорошего и интересного нет, абсолютно, а я витаю в облаках в розовых очках.

Дарья: Ещё обычно добавляют в конце: «Уходите сейчас, или затянет…»

(Общий смех.)

Екатерина: В 133-й школе я проработала полгода. Потом девушку, которую я заменяла (она писала диссертацию), вернулась, и мне пришлось уйти. Было очень грустно. Но я отправила резюме в 135-ю школу, [и уже] через час мне позвонил директор. Где-то ещё через час мы встретились.

Дарья: А ещё через час я вела урок.

(Общий смех.)

Екатерина: Примерно так! В 135-й школе я проработала полтора года и уволилась в феврале 2019 года. Мне нравилось работать с детьми и с родителями. У меня было классное руководство. Мне дали 5-й класс, свеженький, новенький, никем ещё не испорченный. И ребята были замечательные. Ну в смысле они есть замечательные. Родители — тоже, мы с ними [жили] душа в душу. Единственное, что были не очень приятные моменты с администрацией…

— Получается, вам дали классное руководство, притом что у вас почти не было опыта работы. Это же дополнительная нагрузка и ответственность.

Екатерина: И ещё дети прекрасные, с которыми можно работать. И ещё очень маленькая доплата. Полторы тысячи, если класс больше 25 человек. Если 25 человек и меньше, тогда 500 рублей.

Дарья: У меня класс появился только на второй год работы. Я сама очень хотела, поэтому не могу жаловаться. Когда он у меня появился, я очень всё это любила. Но, к сожалению, видела также преподавателей, которым навязывали классы. Такое есть, когда в дефиците педагоги с классным руководством. И вот там очень… ммммм… плачевная история.

Екатерина: Я просто цитату приведу от этого педагога: «Я тут несколько лет назад год отдыхала от классного руководства!» Это вот так, к сожалению. Особенно среди возрастных учителей. И это накладывает определённый отпечаток на детей. Они всё чувствуют прекрасно.

— (Екатерине) А почему вы ушли?

Екатерина: В целом у меня было желание поменять школу. Хотелось пойти в другую. Потому что моя школа — с технологическим уклоном, у нас всё — робототехника. Директор однажды сказал: «Вы же историк? Так ведите историю робототехники!»

(Общий смех.)

Екатерина: Но я ушла по другой причине, очень внезапно для себя. Я подавала заявку на участие в семинаре для работников образования в Армении, моя заявка выиграла, мне нужно было ехать в Армению на неделю, но директор меня не отпустил.

Дарья: Я сталкивалась с подобным в разных формах. Когда ты находишь тренинг, семинар, который тебе интересен и который продвинет тебя как педагога. Готов заплатить из своих личных денег, если он платный. И слышишь в ответ: «У вас уже повышена квалификация. В этом году норматив уже сдан. Не нужно этого делать». Мы постоянно встречаемся с людьми без стратегического мышления! Им не нужно воспитывать звёздный состав, им надо просто закрыть дыры.

Сейчас я с детьми поддерживаю контакт. Они рассказывают про учителя, который пришёл [мне на смену]. Он говорит: «Ребят, вот даты, погуглите, короче, это важные битвы. А мне нужно рецензию написать, у меня сессия через два дня». Дети говорят: у нас больше нет интересной истории. И это позиция администрации: залатать дыры.

Екатерина: Мне тоже дети пишут. Говорят, что у них МХК ведёт биолог по образованию. Он занимается школьным музеем и военно-патриотическим воспитанием. Может, дети что-то не так поняли, но по их словам, он рассказывает им о том, что наше православие пришло из Древнего Египта

— (Андрею) Где вы работали, сколько работали?

Андрей Феденёв: Четыре года работал в 7-й школе. Преподавал историю. Ушёл в прошлом году. Мы тогда с профкомом решили пересмотреть систему стимулирования. Когда вынесли тему на педагогическое собрание, это было очень негативно воспринято администрацией. И это стало последней каплей. Допустим, человек говорит: «Давайте уважать наш труд». А ему в ответ: «А вы почему такие-то отчёты не заполняете?» Причём это в таком тоне: ты сначала отчёт заполни, а мы потом рассмотрим твою возможность говорить.

Сейчас занимаюсь образованием, но не в школах. Государственная школа — нет, до свиданья. Только частная.

Бумажная работа: «Огромное количество отчётов, где за бумажкой нет ничего»

— Расскажите о том, что ложится на учителя и классного руководителя с точки зрения бумажной работы и различных отчётов.

Андрей: Можно начать с бумажных журналов, которые всё ещё есть в некоторых школах.

Екатерина: Кроме журнала, это отчёт по предмету — сколько у вас пятёрок, четвёрок, троек, двоек, неаттестаций. Отчёт, с кем и как вы поработали из родителей, кому позвонили, кому написали, кого вызвали.

Дарья: Отчётов классного руководителя несколько. Есть отчёт по успеваемости, по пропускам, по болезням.

Андрей: Кружки, которые посещают дети. Летняя занятость.

Екатерина: У нас раз в месяц просили предварительно, что выходит у детей по разным предметам, кто предварительно выходит неуспевающий.

Дарья: Перед началом учебного года ещё сдаётся тематическое планирование. Рабочая программа, по темам и по содержанию. Кроме этого, есть социальный паспорт класса, где говорится про детей из малообеспеченных семей, из семей с одним родителем, из семей с инвалидностью и т. д.

Екатерина: Кто чем из родителей занимается, какое образование — это туда же входит. А по детям, которые, допустим, в группе риска, — отдельная индивидуальная программа коррекции.

Дарья: По индивидуальной программе в разных школах — по-разному. Когда я работала в 9-й школе, там был ребёнок проблемный, и социальный педагог давал дополнительные бумаги на заполнение. В 7-й я с этим не сталкивалась, хотя там было несколько таких детей.

Андрей: А я заполнял. Достаточно большие отчёты, на нескольких ребят.

Екатерина: У меня на проблемных детей тоже нужно было писать характеристику.

Дарья: Ещё про отчёты… Господи, как называется… То, что заполняется по детям, которые особенно-особенно рисковые, к которым нужно домой прийти...

Екатерина. Акт ЖБУ.

Дарья: Да. Но как это реализовывалось! Завучи, которые проводили инструктаж, говорили: заполните, не ходя. Или: вы же знаете своих детей, сходите к тем, к кому — считаете нужным. И всё. Очередная формальность.

Екатерина: И там же анкеты страшные, со страшными вопросами. Например, расскажите про гигиенические навыки вашего ребёнка. Ещё карта педнаблюдения раз в две недели! Это такая здоровая карта, в которой [надо проставить] много баллов. Она заполняется на всех [детей]. Периодически её требует соцпедагог.

— Он требует с той же периодичностью, с которой вы её заполняете?

Екатерина: На самом деле нет. Раз в полгода, когда какая-нибудь проверка или что-нибудь в этом роде [приходит], говорят: «У вас карта должна быть заполнена уже 15 раз». Как будто с пониманием того, что она ни у кого не заполнена.

— А реально — заполняли?

Дарья (шёпотом): Если честно, я нет. Никогда. Я даже не знаю, что это.

Екатерина: Я заполняла, пока думала, что все эти бумажки — это серьёзно и важно. И что их возможно заполнить за то количество времени, которым мы располагаем.

Дарья: Мне очень понравилось то, что сейчас прозвучало. Я убедилась в том, что в каждой школе — разный набор документов.

Хочу ещё сказать про отчёты. Есть такие вещи: ты приходишь на работу с утра, и тебе дают отчёт, который нужно заполнить через час, отправить его нужно было вчера, а на почту завучу он пришёл сегодня. Понимаете, это хаотичное, экстренное, огромное количество отчётов, где за бумажкой нет ничего!

— Были отчёты, где за бумажкой было хоть что-то? Отчёты, в которых вы видели смысл?

Екатерина (неуверенно): Не-е-ет…

(Другие молчат.)

— Если разделить всё рабочее время учителя — подготовка к урокам, ведение уроков, внешкольная деятельность, подготовка отчётов… Сколько бумажная работа занимает времени?

Екатерина: Меня бесила бумажная нагрузка, но по времени она вроде как [не очень много занимала]… Напрягало другое — то, о чём сказала Дарья. То, что эти отчёты внезапно присылают с меткой «срочно», а у тебя другие планы или мероприятие.

Дарья: Ты находишься в постоянном стрессе. Это может на тебя навалиться в размере 10 минут работы, а может — в размере 10 часов. И ты не можешь предугадать. При этом самое кайфовое — ведение уроков — однозначно [занимает] меньше всего времени. Ты гораздо больше времени тратишь на подготовку, написание отчётов и всё остальное.

Екатерина: Просто формальные вещи — это не только отчёты. Это классные часы очень часто, когда их нужно провести для галочки.

Дарья: Чудесные отработки!

Андрей: Да, это у нас в школе всё ещё система такая, когда каждый ученик должен 10 часов или больше отработать в течение июня.

Екатерина: Трудовая практика.

Андрей: Дети помогают учителям садить растения. Моют что-то и так далее. Командно-административные методы, которые никуда не делись. Причём когда ты говоришь [руководству школы], что это незаконно, тебе отвечают: ну нет, ну как, ну все делают, а вы не делаете.

— Железный аргумент: «Все делают».

Андрей: И когда ты пытаешься бороться с этим, то понимаешь, что эти люди не изменятся. Приходилось хитрить, отмазывать [детей]. Я же формирую отчёт! Ха-ха. Кто хозяин отчёта, тот и…

(Дарья смеётся.)

Андрей: Делает дела. Я просто сразу сказал и себе, и детям, и завучам, что какие-то вещи против моих принципов.

Дарья: Да, и [так] воспитывается двойная мораль. Моё отношение ко всем этим формальностям: стопроцентно негативное. Это смещение акцентов. Это про «найти виноватого». Когда ответственность надо на кого-то переместить.

— Все эти бумажки, акты, отчёты, карты наблюдения — они зачем?

Екатерина: Они появляются для того, чтобы сказать: вот, мы работали! Нам на совещании социальный педагог так и говорил: если вы родителю позвонили — запишите это в журнал. Каждый звонок, каждую эсэмэску, каждое письмо во «ВКонтакте» — записывайте в журнал. Это доказательство того, что вы работали.

— А если что-то случится…

Екатерина: Да! Да!

— ...Мы, что могли, то сделали.

Екатерина: Да. В школе никто не требует [эти бумажки], пока не придёт какая-нибудь проверка или что-то не случится. Вы это составляете для того, чтобы перестраховаться.

Андрей: Государство позиционирует классного руководителя как надсмотрщика. И это ужасно. Надо быть честным, школа — это маленькое государство. Там определённые правила, своя жёсткая иерархия. И это социальный институт, [который учит,] как жить в этих реалиях. Никому не нужна свободная и счастливая школа! Это делается намеренно, я считаю. Это проблема не только школ. Это идёт сверху, источник – в государственной системе образования, которая выстраивает такую иерархию

У меня был случай, который меня очень насмешил. Я спросил завуча: «Почему вы не сопротивляетесь тому, что вас в такое положение ставят? Ну как можно сдать отчёт о мероприятии на следующий день после его проведения?» Она ответила: «Мы не можем [отказать], потому что на нас кричат в департаменте». Я говорю: «Ну окей, отправьте меня! На меня не покричат! Ну или я покричу». У меня там была репутация скандалиста, я пытался противостоять этому всему. Меня не отправили, конечно...

— (Андрею) Вы говорите: «Я пытался противостоять». Почему перестали?

Андрей: Ну я понял бесперспективность. Если что-то менять, то сверху. Автономия любой государственной школы условна. Ни один директор не будет принимать смелых, волевых решений, чтобы изменить ситуацию. Потому что — проверка, что-то не так, придраться к чему угодно можно. И, естественно, директор может сытой должности лишиться.

Внешний вид школьников: «Школу сильно контролируют, и она транслирует то же самое»

— Дарья, у вас татуировки на шее, на руках. Я так понимаю, что к внешнему виду школьников у вас относились довольно спокойно, раз относились спокойно к татуировкам у педагога.

Дарья: Смотря в какой школе. В девятой школе мне за все четыре года не сказали ни слова про татуировки. Возможно, администрация показывала таким образом свою прогрессивность. Возможно, им было просто наплевать. Это я стеснялась, думала, что будет, когда дети увидят. Ничего! Это нормально, сейчас у 70% родителей татуировки, этим вообще никого не удивить.

Всё изменилось в 7-й школе, когда библиотекарь, смерив меня взглядом, сказала, что это очень непедагогично, Настя (обращаясь к журналистке), у вас педагогичные татуировки?

(Общий смех.)

Андрей (показывает на груди): Тут — Макаренко, тут — Выготский!

— Тут — Гаджиева, тут — Абдуллина.

Дарья: А потом кто-то из детей сделал татуировки. 8-й класс, им родители разрешили — татуировки же делают только с разрешения родителей. И там было такое: «Ну так у них же такой учитель, куда дети-то катятся, понятно…»

Что касается внешнего вида. В «девятке» нет школьной формы. Там каждый класс волен выбирать по-своему. Главное — деловой стиль. Суббота — свободный день, можешь ходить, как хочешь. И бывают классные штуки. Типа: у нас сегодня день шляп, благотворительная акция. Если хочешь прийти в шляпе, то кладёшь 10 рублей и весь день ходишь в шляпе.

Екатерина: Прикольно!

Дарья: Это практика международных школ. А в 7-й школе, когда приезжает проверка, все в белых рубашках… И я заметила, что там у детей было больше желания что-то сделать со своей внешностью.

Андрей: Да, потому что это протест. Скрытый.

Дарья: Там парень побрил себе голову станком, полностью. Ему нравилось, как он эпатировал всех. Учителя его мерили взглядом, говорили всякие обидные вещи. Что-то на тему зоны. Другой парень ходил с бирюзовыми волосами. И ждал реакции от педагогов. Некоторые её давали.

— То есть, по вашему ощущению, в школе, где относились спокойней к внешнему виду школьников, дети меньше проявляли желание выделяться?

Дарья: Ну да!

Андрей: Запретный плод сладок.

Дарья: С ними даже не обсуждали это. И на публичное обсуждение это не выносилось. Вот человек с зелёными волосами, окей.

Андрей: У нас не было жёсткой школьной формы, но был чёрный низ, белый верх. Некоторые [надевали] заколочку, брошку. И сразу попадали под прессинг.

— Прессинг — это что?

Дарья: Это отчитывание.

Андрей: Это: «Я тебе сколько раз говорила приходить нормальной в школу. Почему ты сейчас вот так выглядишь?!»

Дарья: А ещё позорные списки были. В учительской в «семёрке» висел список детей, которые нарушили дресс-код. Было написано: «Особенное внимание к следующим...» — и далее: «Такой-то, у него рубашка не того цвета. Этот — у него волосы не того цвета».

Екатерина: Когда я училась в школе, у нас проводились рейды по внешнему виду. Старшеклассники заходили в каждый класс и описывали, сколько человек «нормальных».

Дарья: А ещё дети под это подстраиваются. Они знают, что по понедельникам дежурит строгий завуч на входе, поэтому я пойду в форме. Потом дежурит более мягкий завуч, поэтому я приду не в форме.

— Вспомнился «Один день Ивана Денисовича». Когда они проходят на работу и прикидывают, кто там сегодня их шмонать будет.

Екатерина: Можно, я ещё немножко примеров? Про школу, в которой училась. У нас была жёсткая политика против любых джинсов, она и сейчас действует [в этой школе]. Дети всё равно в них ходили, только в чёрных. Они выглядели абсолютно так же, как современные зауженные брюки. Что делали завучи, чтобы доказать, что дети в джинсах? Они их щупали! Щупали и говорили: нет, у тебя джинсовая ткань, иди домой.

— Где корни у этого фанатичного желания взять внешний вид детей под строжайший контроль?

Екатерина: Это больше статусные школы пытаются делать. Они таким образом свой статус подчёркивают. Нам, когда я училась, так и говорили: «Посмотрите на табличку, которая висит у нас на здании. На ней написано: "Гимназия". Почему вы приходите, как в спортзал?» Хотя мы приходили в джинсах и рубашках. Нет, вы должны быть образцово-показательными! Плюс нам постоянно выдавали аргумент про [социальные] различия. Типа: форма нужна для того, чтобы не было видно, кто богаче, кто бедней. Но это бред. [Уровень достатка] можно определить по рубашке, по сумке, по ботинкам или телефону.

Дарья: Может, это потому, что школы берут под строжайший контроль, и они пытаются хоть как-то защититься? Школу очень сильно контролируют с помощью разных постановлений, и она транслирует то же самое. «Мы работаем, ёлки-палки! Вот как можем, так и работаем! Потом ещё и огребаем за это». Школа просто в каком-то… болоте.

Екатерина: Да, проблема в том, что завучи и директора сами дико боятся ответственности. На них же вешают целую гору! И если не окажется карты педнаблюдения, спросят не только с нас.

Дарья: По поводу формы. Я проводила собственное исследование. Опросила больше двухсот детей. Ваше отношение к форме? Что вообще надо? В идеальной школе будет форма или нет? Так — представляете? Она будет! Дети говорят, что она будет. Только она будет удобная. Вот и всё. Она будет мягкая, любого цвета, любого кроя. Не обязательно в деловом стиле.

— В чём тогда смысл формы, с точки зрения детей?

Дарья: Форма как атрибут школы. Атрибут того, что ты сейчас идёшь заниматься конкретным делом.

Андрей: Здесь мы опять упираемся в проблему, что консенсус по поводу одежды не достигается на уровне школ. Никого не интересует мнение родителей. Никого не интересует мнение детей. А это же всё — комьюнити, сообщество, которое заинтересовано в образовании. Я бы сказал, что и форма, и отсутствие формы одинаково хорошо для детей, пока это принято всем сообществом.

Право голоса: «Педагоги знают, что их мнение не будет услышано»

— А как это обычно происходит с формой?

Андрей: Обычно ставят перед фактом. В школу приходить вот в этом.

Дарья: Модель педсоветов — то-о-оже такая! Почему педагоги [на педсоветах] заполняют журналы или играют в телефонах? Они знают, что их мнение не будет услышано. Им просто скажут какую-то информацию, дадут несколько распоряжений. Ещё иногда выступает профсоюз, который вместо защиты прав учителей занимается распределением путёвок на теплоход.

Екатерина: Даже не путёвок, а скидок на путёвки.

(Общий смех.)

— А потом все подписывают инструктаж по технике безопасности.

Екатерина: Который не прочитывается даже.

— А вообще хоть что-либо обсуждается разумно? Хоть что-то.

Екатерина: Нет.

Дарья: В 9-й школе обсуждалось какое-то мероприятие. Начиналось обсуждение — именно обсуждение, а не инструктаж! В мини-группах во время педсовета. После этого решения, принятые в мини-группах, выносились на управляющий совет, куда приглашались активные люди из каждого класса. Из этого принималось общее решение, о котором сообщалось педагогическому составу. Это была попытка создания рабочей среды. Она, правда, не очень хорошо закончилась, всё превратилось в формальность. Но попытка была.

Екатерина: У нас на совещаниях давали слово всем, кто хотел высказаться. Но по факту атмосфера была такой, что никто не высказывался. Учителя привыкли, что к ним выходят по очереди все завучи, отчитывают свой спич, тихонько показывают презентацию, потом дают порешать тест по ГО и ЧС...

Дарья: Ещё то, как живут молодые педагоги, — интересная тема. Они быстро распределяются и принимают роли. Либо бунтарь, либо конформист. Либо просто — не с теми и не с теми.

Екатерина: Есть «подкивала» ещё, который откровенно со всем соглашается.

— Это не подкивала, это карьерист.

Дарья: Ещё интересна гендерная тема в контексте школы. К мужчинам в женском коллективе — совершенно другое отношение.

Андрей: Согласен. Если женщина [приходит], она [воспринимается как] конкурентка. В банку с пауками попадаешь.

Екатерина: У нас мужчин в школе было много. Человек десять. Но вся ответственность — вообще за всё-всё-всё — была на женщинах. То есть с мужчины спрашивать не полагается. Поэтому Саше (муж Екатерины, бывший преподаватель информатики. — Прим. ред.) сходило с рук то, что он не сдавал ни одного отчёта, ходил в джинсах. Это высказывали мне (общий смех). Завуч писала на почту или звонила и говорила: «Передай, пожалуйста, мужу вот это, это и это».

— В школе всё-таки мало мужчин...

Екатерина: Надо их беречь!

Андрей: Да, это распространённое мнение. Я бы на эту ситуацию посмотрел с другой стороны. Это своего рода неприятие в клуб. Ты как юродивый. На тебя можно посмотреть, с тобой можно пофлиртовать, тебя пообсуждать. Но ты — несерьёзный. На тебе ответственность не лежит. И они не дают тебе эту ответственность. А когда пытаешься её забрать, начинают уходить в агрессию.

Усиление мер безопасности: «Они решают свои проблемы. Не решают те проблемы, которые есть непосредственно»

— Про безопасность поговорим. Вот случилась 127-я. Что после этого было во всех школах? Что говорили, чего требовали, чему учили?

(Тяжёлые вздохи.)

Дарья: Был инструктаж, что делать в такой ситуации. Куда звонить, как вести себя, если в кабинет зашёл человек с ножом.

Андрей: Даже так? Это в «девятке»?

Дарья: Да. В «семёрке» тоже такое было. В этом году. Но не после Керчи. После Керчи вообще ничего не было. Меня это очень раздражало! Как будто ничего не случилось. Это очень важное событие, его нужно было обсудить.

Екатерина: Когда случился пожар в «Зимней вишне» в Кемерово, директор не сказал о нём на совещании ни слова, хотя всё уже было известно.

— А что он должен был сказать?

Екатерина: Дело даже не в этом… Он всё-таки сказал, но через неделю. У нас снова было совещание, и на нём уже были речи про то, что виновники должны быть найдены и наказаны, была минута молчания. Формализм! Попытка изобразить жалость! Изобразить — потому что если бы он был искренним, то сказал бы сразу, не через неделю. А всё дело в том, что когда шло первое совещание, [президент России Владимир] Путин о пожаре в «Зимней вишне» ещё ничего не сказал...

— А реакция на Керчь какая должна была быть, по-вашему?

Дарья: Хоть какая-то. Хоть какая-то! Но как будто вообще ничего не было. Как будто ничего не случилось.

Андрей: Безопасность в школах — это фикция. Все эти металлодетекторы, которые не работают. Двери, которые закрываются по инструкциям одних ведомств и должны быть открыты по инструкциям других.

— Почему вы говорите, что металлодетекторы не работают?

Дарья: Ну они не работают!

Андрей: Их выключают потому что.

Екатерина: Они электричество едят или ещё что-то, но они не работают!

Екатерина: Они не пищат.

Андрей: Даже если они пищат, что они показывают? Они пищат постоянно!

Дарья: Их выключают, чтобы они не пищали постоянно.

Андрей: Окей, я понимаю. Даже если они работают. Что это меняет? Ничего не меняет. Кто-то прошёл, пропищало, охранник никого не остановил.

— Что ещё?

Андрей: Камеры ещё есть неработающие.

Дарья: Или камеры, которые не записывают.

Екатерина: Или закрытый на замок запасной выход, чтобы дети не ходили курить. У нас было так в школе, в которой я училась.

Дарья: Школа школе рознь. Где-то пьющий охранник. Где-то неработающий металлодетектор. Где-то неработающие камеры. Или вот инструктаж по технике безопасности. У нас в учительской были вывешены темы [инструктажа] с датами на год вперёд. В такую-то дату должна быть такая-то запись в журнале. И только не пишите заранее, а то вдруг проверка придёт!

— Эти фикции — это же естественная защитная реакция на забюрократизированность.

Андрей: Да. Я бы ещё хотел добавить про атмосферу паранойи. В общественно-образовательных школах она очень яркая. Вместо того чтобы развеивать страхи родителей, их нагнетают. Как-то родители одной девочки подходили ко мне, чтобы объяснить, почему девочка не подготовилась. Задание было в электронном журнале, а они на выходные запретили ей выходить в интернет, забрали все гаджеты и увезли подальше. Потому что услышали где-то, что в эти выходные дети будут [массово] «выпиливаться» (то есть заканчивать жизнь самоубийством. — Прим. ред.).

— То есть нагнетание приводит к тотальному контролю над своими детьми?

Андрей: Ну да. И когда я начал говорить на эту тему с завучами — что родители запуганы, что надо им как-то сказать, чтобы не переживали из-за мнимых угроз… Мне завуч ответила: «Нет, это правда! Нам в департаменте так сказали!» Ну да, они же там, в департаменте, не могут ошибаться или говорить что-то, что имеет второй интерес…

Екатерина: Нагнетанием, запугиванием учителя и завучи пытаются добиться тотального страха. Они сами паникуют, потому что с них требуют. И они думают, что если родители будут так же паниковать…

— …то контролирующая нагрузка сместится в семью.

Екатерина: Да. Вроде как если родители будут постоянно в страхе, то будут внимательней.

Вспомнила ещё пример. В 135-й школе на совещании перед 1 сентября нам сказали, что на классном часу в первый учебный день мы должны провести инструктаж по противодействию террору и пожарной безопасности, а ещё — профилактику употребления ПАВ (психоактивных веществ — Прим. ред.). Представьте: дети пришли такие, нарядные. Нужно им сказать, какой всех прекрасный учебный год ждёт. И тут же — вот ещё три темы. Я выкрутилась из этой истории, мы делали плакаты. Но тем не менее это было очень странно. Видимо, [это было сделано,] чтобы какие-то сроки выдержать.

Дарья: Хочу сказать про то, что в некоторых школах проводятся и полезные вещи. После ситуации с «Синими китами» мы проводили инструктаж родителей: что делать, как реагировать, как заметить? Мы достаточно долго разговаривали. И инструктаж с детьми был. Разыгрывание ситуаций: «Так, ребята, я с ножом, что вы будете делать?»

— То есть это всё реально было? Это же хорошо!

Дарья: Да, это очень хорошо.

— Всё-таки подытожим. В школах усиливают меры безопасности. Да, застраховаться от всего невозможно, но мы хотя бы минимизируем риски. Что плохого?

Андрей: То, что они решают свои проблемы. Не решают те проблемы, которые есть непосредственно.

Екатерина: Это снятие ответственности.

Дарья: Это мёртвому припарки, нужно смотреть в корень, а не делать вот это всё. Потому что это может съесть очень много денег.

Андрей: И времени. Ожиданий много.

О школе в целом: «До скрежета зубов — нет человека, с которым можно поговорить!»

— Андрей, ваш ребёнок будет ходить в государственную школу?

Андрей: Нет, в школу в том виде, в котором она есть сейчас, он ходить не будет. В силу вышеописанных причин. Потому что это атмосфера давления, постоянного стресса, иногда — атмосфера страха. И знания — ну, соответственно, отсутствующие. Сам подход к преподаванию многих предметов, предметно ориентированный, где огромное количество информации нереалистично впихивают в небольшое количество времени.

— Можно считать, что это устаревшие методики? Или они изначально несовершенны?

Дарья: Да методик полно классных! Некоторым по две тысяч лет, они потрясающие! Просто выгоревшие люди работают в школе.

Андрей: Да, и забюрократизировали процесс российского образования. Что сверху сказали… А если ничего не говорят сверху, это не значит, что мы можем что-то делать. Это мы просто ждём, пока скажут.

— Дарья, что насчёт вас?

Дарья: Мой ребёнок не пойдёт в современную государственную школу. Потому что, как говорил Дмитрий Быков, некоторые случаи социализации лучше не иметь в жизни. Ну то есть… На зоне же тоже социализация? Так вот социализацию, как в нынешней государственной школе, для своего ребёнка я бы не хотела. Есть редкие росточки хороших школ. Но их так мало, и попасть туда так сложно…

Андрей: На самом деле, не надо думать, что государственное образование монолитное. Есть примеры школ, в которых стопроцентное государственное финансирование, но они являются уникальными. Таких примеров достаточно много. В Татарстане много таких школ. Но там своя жизнь. У родителей есть запрос на хорошее образование. У того, кто в руководстве республики сидит, тоже.

— И потихоньку начинают отвечать на этот запрос.

Дарья: Да! Родители очень заинтересованы. Это же такая инвестиция! Запрос огромный, гигантский.

Андрей: Второе — частные школы. Они будут развиваться.

Дарья: Частные альтернативные образовательные проекты растут в Перми, как грибы, последние три года.

Андрей: Школа Летова, например, открылась недавно. У них совершенно другой подход к образованию.

— Другой в чём? Более свободный?

Андрей: Другой! Я говорю о том, какое виденье школ есть на Западе и даже на Востоке, в том же Сингапуре или Южной Корее. Где ученик — это человек, который играет важную роль. Где постоянно учитывается мнение родителей. И это атмосфера, конечно. Любая хорошая школа — это атмосфера.

— Ученик играет важную роль, учитывается мнение родителей, что ещё?

Дарья: Высококачественные знания.

Андрей: Да. Знания — это конечный продукт. Никто не видит, как они формируются. Гигантская система за этим стоит. Начиная от общих правил, прозрачных для всех, заканчивая методиками преподавания в каждом классе, на каждом уроке. И когда эта система не выстроена ни государством, ни школой… В Сингапуре по-другому. В Финляндии по-другому. Там само государство взялось за систему образования. И они те же курсы повышения квалификации не делают фикцией. У них это постоянный процесс.

Дарья: Тема новой школы, идеальной школы — это тема для отдельного разговора.

Андрей: Это гигантская тема.

Дарья: Чего нам ждать? Нам ждать команды, которая придёт на смену. Команды тех, кто станет «родителями» новой школы. Это и педагоги, это и управленцы.

Андрей: И спонсоры.

— Это и родители.

Дарья: Да, это и родители.

— (Екатерине) А вы как ответите на вопрос, пойдут ли ваши дети в государственную школу?

Екатерина: Честно говоря, я не знаю. Мне кажется, проблема школы в том, что от неё много хотят, и это создаёт имитацию деятельности. Государственная школа, массовая школа может стать хорошей. Но учитель — профессия творческая. А творческому человеку нужны время, энергия, силы и вдохновение. [Сейчас] учителя не могут действовать творчески, они выгорают. У них нет времени, потому что с них требуют ерунду, их лишают творческих возможностей, задавая стандарты и условия, в которых они не могут творить.

Дарья: И им мало платят!

Екатерина: И им мало платят. Это дополнительное условие. Они вынуждены загружать крупицы оставшегося времени репетиторством или чем-то подобным.

Поэтому мне кажется, что в первую очередь от школы, от учителей и от классных руководителей… э-э-э-э… нужно отстать. Чтобы они могли погрузиться в обстановку творчества. Чтобы они не продолжали выгорать, а получили ресурсы для нормального преподавания. Чтобы могли давать нормальные знания, нормально относиться к детям. Чтобы видеть детей, а не только бумажки. Это — паспорт, это — карта, тры-ты-ты, на каждого из вас мне это надо заполнить, ах, как же вы меня достали... Чтобы этого не было, нужно дать школам и учителям больше самостоятельности. Прикол частных школ в том, что они как раз не отягощены этим огромным набором. Правильно?

Дарья: Да, им вообще пофиг.

Екатерина: Они становятся самостоятельными. Поэтому в них приходят энтузиасты. Чтобы государственная школа стала хорошей, чтобы туда можно было отдавать детей, её надо «отпустить».

— Екатерина, вы не ответили на вопрос, отдадите вы своего ребёнка в государственную школу?

Екатерина (тяжело вздыхает): Наверное, если у меня когда-нибудь будет ребёнок, то вряд ли я смогу потратить огромные деньги на то, чтобы отдать его в частную школу. Я буду вынуждена отдать его в государственную. И я понимаю, что с этим связан огромный комплекс будущих проблем, множество разговоров, которыми придётся хоть немного нивелировать давление на индивидуальность. Меня это больше всего пугает. С тех пор как я ещё сама в школе училась.

— Слушайте, но это же можно рассматривать как способ ребёнку научиться существовать в этом мире?

Дарья: Было бы действительно всё так, если бы это не вызывало такое количество девиаций в поведении детей, не приводило к эмоциональному и психическому нездоровью, которое сложилось именно из этой системы.

Андрей: Те же самые суициды, они происходят не просто так.

Дарья: Ещё нужно спросить самих учителей, что нужно исправить. Они скажут очень много полезных вещей.

(Дальше все одновременно начали что-то говорить, ничего не разобрать.)

Дарья: Я же не про всех говорю! Да, действительно, на работе ты чувствуешь себя, как в аквариуме. Не с кем поговорить. До скрежета зубов — нет человека, с кем можно поговорить! Ты как Диоген. Ищешь с фонарём посреди белого дня.

Андрей: Мы почему с Дашей познакомились? Очень мало единомышленников, понимаете? Ощущение изоляции. Так не должно быть. И такого нет в школах развитых стран. В тех странах, которым небезразлично образование. Там постоянно происходят коллаборативные планирования. Обучение. Обмен опытом. А у нас же — приказная система.