«Я помню письма, которые читала тем, кто лежал в коме»: пермская медсестра уехала в Москву лечить пациентов с коронавирусом

Медсестра Оксана Шнайдер из Кунгура последние два месяца провела в московской больнице имени Филатова. Туда она уехала добровольцем, чтобы лечить пациентов с коронавирусной инфекцией. В родной Кунгур медсестра вернулась буквально на днях и согласилась откровенно рассказать, как провела два месяца в «красной» зоне филатовской больницы.

До пандемии Оксана Шнайдер работала медсестрой в отделении офтальмологии. В апреле на сайте Минздрава она увидела объявление, что в Москву требуются медики-добровольцы для работы в больницах, перепрофилированных под прием заразившихся коронавирусом. В Кунгуре в период самоизоляции закрыли плановый прием, работы не было, и Оксана, долго не раздумывая, решила, что поедет работать медсестрой в Москве.

В филатовской больнице проходят лечение полтысячи пациентов с подтвержденным COVID-19.

— Всех нас подготовили, с приезжими медиками заключили контракты на месяц, потом их продлевали, — говорит Оксана. — В нашем отделении было 70 пациентов с коронавирусной инфекцией. Все тяжелые, на кислороде. В основном это были пожилые, чаще за 70 лет. Когда мы к ним заходили, многие просили о помощи. Кто-то говорил, что не может дышать — «нет воздуха», все лежачие. Это тяжело видеть. Кто-то из приезжих медиков уже через несколько дней уезжал. Не выдерживали.

По словам Оксаны, самым трудным месяцем был май: поток заболевших увеличивался, у многих были сопутствующие заболевания. В задачи медсестер входил полный уход за пациентами, транспортировка их на КТ, гемодиализ (Оксана работала в урологическом отделении, перепрофилированном для COVID-19), УЗИ, рентген, эхографию.

— Приезжим сначала дали какой-то сумасшедший график: работать по 24 часа через 12. То есть отдыхать меньше суток, — вспоминает женщина. — Потом все же дали смены сутки через сутки. Работали студенты-медики — они огромные молодцы. Молоденькие девушки всю душу вкладывали в работу. Многие пациенты были в тяжелом состоянии, у кого-то были осложнения из-за лишнего веса. Студенты-медсестры сами переворачивали пациентов, помогали им во всем.

Оксана отмечает: она хорошо помнит свою первую рабочую смену. Зашла в зараженную зону в восемь утра и вышла только в шесть часов вечера. Температура в палатах была под 30 градусов. В плотных костюмах уже через несколько минут становилось душно, жарко, пот лил в три ручья. Выйти в туалет или на обед разрешалось, но медики просто об этом забывали.

— Я не знаю, как передать эту атмосферу в «красной» зоне — ты там как будто в вакууме, — пытается объяснить медсестра. — Из персонала первые дни я никого не знала, все в костюмах «каспер». Ты видишь только глаза. Лиц нет. Когда начинается рабочая смена, о себе как будто забываешь, и с такими мыслями работают все. Я не хочу говорить, что это героизм, — нет. Но там была работа на износ, и остались самые сильные.

Несколько коллег Оксаны тоже заразились COVID-19. Одной из первых стала ее 50-летняя напарница. Женщина до сих пор на больничном.

— У нее до 40 градусов поднималась температура, оказались поражены 50 процентов легких, до сих пор сильная одышка. Она осталась инвалидом. От выписанного препарата были галлюцинации — сейчас им не лечат. А молодые медики переносили коронавирус почти бессимптомно, но в 90 процентах случаев говорили, что пропадало обоняние. Тест на COVID-19 мы сдавали каждую неделю.

В реанимации от коронавируса умерла врач-анестезиолог. Ей было всего 32 года. Медсестра вспоминает, как на ее глазах потерял сознание ее напарник.

— Я смотрю: он не двигается. Кричу: «Саша! Саша!» Позвала других, принесли носилки. Саша тогда переутомился, случился обморок. Конечно, везде стояли вентиляторы, пытались облегчить костюмы. Резиновая обувь натирала ноги в кровь, чтобы избежать мозолей, мы надевали по три пары носков. Ладони от резиновых перчаток шелушились, на коже было раздражение.

Но самым страшным было то, что некоторые родственники отказывались от пожилых пациентов, закончивших лечение в больнице.

— Родные просто обратно привозили своих стариков в больницу. Я не знаю, что ими двигало: страх перед коронавирусом или что-то другое, — говорит Шнайдер. — Врачи пытались определять таких выписанных пациентов в обсервацию. Был случай, когда выписанного мужчину домой отказалась пустить собственная жена. Он некоторое время еще пробыл в нашей больнице и умер, но не от COVID-19. Он пережил серьезный стресс. Мне кажется, просто не вынес такого отношения.

Но было и по-другому. Оксана помнит, как у отделения дежурили родственники пациентов, передавали записки своим матерям, отцам, близким людям.

— Эти письма я тоже помню. Одна женщина лежала в коме, и ее дети просили прочитать их письмо ей. Я сидела в палате и читала: «Мама, мы тебя любим». Надеюсь, она меня слышала. Я говорила ей: «Вас не забыли». Таких писем было очень много. Мы их видели и сами ревели. Среди пациентов была одна бабушка, она как будто чувствовала, что не справится с болезнью: «Умирать так не хочется». Эти слова не забудешь. К сожалению, она умерла. Был еще 92-летний пациент. Он постоянно просил нас в случае, если умрет здесь, сохранить его слуховой аппарат и передать его соседу, у которого аппарат брал напрокат. Дедушка выжил. Все с ним хорошо.

Свою работу в отделении для COVID-19 Оксана Шнайдер называет работой на износ, но именно эти месяцы жизни выявили приоритеты.

— Пока я на две недели в отпуске в Кунгуре, но меня снова зовут в Москву. И, возможно, я снова поеду туда, там остались самоотверженные и самые честные перед своим профессиональным долгом люди, — говорит медсестра. — Меня выводит из себя, когда я слышу, что все это несерьезно и раздуто. Пока ты не столкнешься с этой болезнью один на один, не будет этого понимания. Я пытаюсь донести, что нужно серьезнее относиться к профилактике коронавируса — хотя бы до одного человека из ста.

Ранее мы писали о пермской медсестре Татьяне Булдаковой из краевой детской клинической больницы, которая помогает лечить детей с коронавирусом.