Обыкновенная история недоказанной вины. Как живет семья пермяка, которого осудили без доказательств

В идеальном мире журналист не должен подпускать истории, с которыми работает, так близко к себе. Но иногда такое случается. У меня так вышло с историей Николая Смирнова и Сергея Перевощикова. Их обвинили в покушении на убийство и посадили в колонию строгого режима на одиннадцать лет. Многие СМИ писали об этом деле четыре года назад, когда проходили митинги в поддержку Николая и Сергея. Многие вновь вспомнили процесс минувшей осенью и вспоминают сейчас, когда под следствием оказались сами следователи, занимавшиеся этим делом. Я познакомилась с ним около двух лет назад. За два года досконально изучила материалы дела, встретилась в колонии с Николаем Смирновым, навестила его мать в Соликамске, несколько раз общалась с супругой. О сути дела (точнее, о том, что с ним не так) писала в подробном разборе для Медиазоны, но личная, человеческая сторона истории осталась за кадром. Мне хочется это исправить.

В марте 2018 года мне написала супруга Николая Анна: «Здравствуйте, у нас появились новые факты по Колиному делу. Может быть, вы всё-таки согласитесь взять его в работу?» У меня тогда совершенно не было времени. Впрочем, его никогда нет, а вообще — я просто сомневалась в том, что за историю стоит браться. Частный случай, дело не резонансное. Коля Смирнов — обычный парень, не шишка, не политик, не правозащитник, не активист, с чего бы вдруг судье понадобилось сажать невиновного?

Однако мы встретились. Аня — маленькая, хрупкая. Косметолог ведического салона красоты. Человек, далёкий от любой общественной активности. Именно она выводила людей на мороз, собирая митинги в поддержку мужа и его приятеля. В день нашей встречи притащила с собой кипу бумаг и почти на каждый мой вопрос была готова предоставить подтверждающий документ. Дело знала не хуже следователя. Когда мы встречались впервые, Аня ещё не давала подписку о неразглашении и могла делиться всем, к чему сама имела доступ. Но мы говорили не только о деле.

Аня

Её отношения с Николаем начались за несколько месяцев до его ареста. Впервые встретились на складе, где закупали продукты для сплава — Коля шёл туда инструктором, Аню назначили его помощницей. «Он был такой серьёзный и деловой, что мне захотелось сбежать, — вспоминает девушка. — Думала — ещё заставит весь сплав прыгать с тумбы на тумбу…» Только когда продукты загрузили в машину, Коля улыбнулся, а Аня «выдохнула»: «Слава богу, нормальный человек».

Группа тогда собралась хорошая: «лёгкая, позитивная, непьющая». Люди рано ушли спать, а инструктор со своей помощницей просидели у костра до пяти утра. На рассвете Аня тоже ушла в палатку. Проснулась с мыслью: «Какая же я счастливая». После сплава начали переписываться. Потом выпили кофе. Погуляли по набережной. Стали встречаться. Обычная история.

А потом случилось 30 июля 2015 года. Позже Коля, с которым мы виделись уже в колонии летом 2018-го, признался: «Квасил я тогда, слабину дал. Лучше бы к Анютке поехал». Он не скрывает, что пил в день покушения. Это есть в протоколах допросов. Был день рождения друга — да, посидели. Потом приятель уехал, а Серёга Перевощиков приехал. Посидели ещё. Сходил в магазин. Смотрели кино. Уснул на диване. Ночью просыпался, видел спящего Сергея. Это Николай расскажет уже 31 июля, когда его вызовут в полицию для дачи показаний. Но у следователей будет другая версия того, как он провел вечер. Месяц спустя и его, и Сергея арестуют. За покушение на убийство им дадут одиннадцать лет колонии строгого режима. Мотивом назовут ревность — пострадавший встречался с бывшей девушкой Сергея Перевощикова.

Поженились Аня и Коля уже в СИЗО. «Очень хотелось его обнять. А когда брак регистрируют, людей могут ненадолго подпустить друг к другу», — объясняет девушка. Родители отговаривали: «Подождите, дело вот-вот передадут в суд, суд разберётся, наобнимаетесь». Женитьбу тогда и правда отложили, но после того, как прозвучал приговор, тянуть не стали. Охранник провёл Аню в комнату для общения со следователями и адвокатами. Завели Колю. Обменялись кольцами, поговорили: «Люблю, скучаю, а ещё вот эти документы привези». Всё длилось минут пять, не больше. Николай тогда предупредил: настраивайся, что мне придётся «ненадолго съездить в колонию». Потом с него сняли только что надетое кольцо и увели.

В своих первых письмах из колонии Николай старался убедить жену и мать, что ни в чём не виновен — хотя, говорит Аня, знал, что мы и так ему верим.

— Там есть такие слова: «Я понимаю, что жизнь человека и его здоровье бесценны и никто не имеет права его отнимать», — цитирует девушка по памяти рассуждения Николая. Она считает, что он просто не способен на убийство. По мнению Анны, безоговорочно ценить чужую жизнь Николая научила смерть первой супруги.

Раньше Аня часто ходила в церковь. Говорит, работа в ведическом салоне православной вере не противоречит — «бог един, и неважно, как его назвать». Любимой иконой с детства была икона Николая Чудотворца. После приговора молилась ему — просила сил, мужества и здоровья для мужа. Потом, рассказывала она во время одной из наших встреч, ходить в церковь и молиться перестала.

— Просто не идётся. Такое ощущение, что веру потеряла, — говорит Аня. — Мама тормошит: «Когда снова читать [молитвы] начнёшь?» А я смысла не вижу. Да и не до того. У меня всякий раз выбор — либо документами заняться, либо молитву почитать.

— Говоришь: не молишься, а иконы у кровати стоят, — замечаю я.

— Стоят, — тихо соглашается Аня. — Когда-то укладывала их возле подушки, разговаривала с ними перед сном.

— А сейчас?

— Сейчас просто стоят.

Коля

К Коле в колонию мы ездили вместе, летом 2018 года. Я просила свидания со Смирновым после того, как оно закончилось у Ани. Несколько часов провела в комнате ожидания, прежде чем дали допуск. Пройти в эту комнату может любой — машину бросаешь за шлагбаумом, а дальше никто не спрашивает, куда ты и зачем. Спрашивать и обыскивать будут потом, когда пойдёшь за колючку. В комнате — несколько откидных стульев, вероятно, списанных из актового зала. Под потолком — телевизор и кондиционер, не работают. В углу свалены экспонаты выставки, созданной руками заключённых. В ряд выставлены сумки с передачками. Невольно изучаешь содержимое: чай, сахар, сигареты. Люди переговариваются, почему-то тихо, почти шёпотом: «Что ж ты, мама, ему такой нож положила? Он же розовый! Как он там будет розовым ножом что-то резать?!» Где-то на территории постоянно лают собаки. За стенами идёт проливной дождь. Время от времени воет сирена, но никто не обращает внимания: «Мы привычные».

Колю я до этого видела на фотографиях, но не сразу узнала — похудел. В помещении для встреч нас разделяет слой мутного пластика и телефонный провод. В трубке постоянно трещит, ухо болит от этого треска. «Только-только жизнь начала налаживаться, — говорит собеседник. — Отошёл от смерти Леночки [первой жены], познакомился с Анюткой. Двигался к своей турфирме, хотел заниматься активным туризмом».

В колонии от нечего делать Николай учится писать левой рукой и много читает. Говорит, перечитал всё, что нашёл о Пермском крае, и теперь пересказывает сокамерникам. Мечту о собственном туристическом бизнесе не оставил. Ещё в колонии продолжает заниматься спортом и подбивает на это других. За это получил кличку Сэнсей.

В своих письмах Смирнов то оптимистично обещает, что скоро выйдет на свободу, то просит прощения за то, что столько хлопот доставил близким, то впадает в отчаянье: «Жизнь разрушена моя… Репутация разрушена… И всё на ровном месте! Злости не хватает уже! И всё чаще хочется руки опустить… Просто не понимаю — как?»

Я мало спрашивала Колю о деле — зачем, если все документы к тому моменту были изучены. Больше говорили о жизни до заключения. Он любит Элвиса Пресли и фильм «Невероятная жизнь Уолтера Митти». Кем только не работал — от грузчика и учителя ОБЖ до руководителя отдела продаж. Ещё служил в милиции, участковым, но недолго. Говорит, ушёл из-за «палочной системы»: «Мне указывали, сколько протоколов я должен составить ежемесячно. А я считал, что если у меня на участке нет преступлений, то это хорошо».

Елена

Мама Николая Елена Смирнова поначалу радовалась, что сын пошёл в полицию. Говорит, уважала людей в погонах, верила им. И когда Колю арестовали, и когда следствие вели, и когда суд начался — продолжала верить. Каждый день ждала, что разберутся. Теперь не ждёт.

С Еленой мы виделись совсем недавно. Я навещала её в Соликамске после того, как вынесли приговор следовательнице. Елена встретила у калитки, с трудом удерживая рвушегося с привязи пса. На ходу попросила «не особо снимать в доме» — ремонт закончить не успели. Позже женщина объяснит — все свободные деньги уходят на оплату услуг адвокатов и погашение долгов.

О том, что сына взяли под стражу, Елена Смирнова узнала спустя два дня после ареста. Взяла такси, кинулась в Пермь. На следующий день получила свидание.

— «Коля, вот было это или нет?» — вспоминает она свой разговор с сыном. — «Мама, да ты чё? Нет, конечно!» Всё, вопросов я больше не задавала.

Накануне покушения она навещала Николая. Должна была остаться у него до утра 31 июля, но закончила дела раньше и решила уехать. Теперь вздыхает: «Вот кто бы знал? Сидела бы с ним».

Через знакомых тогда удалось найти адвоката, которая согласилась работать за приемлемые деньги. Вместе с ней Елена отправилась к следователю. По её воспоминаниям, оба — и следователь, и адвокат — начали убеждать мать в том, что Николай должен дать признательные показания. Защитница якобы даже предлагала дать деньги пострадавшему, чтобы тот сказал, будто Коля его не бил, а пытался отодвинуть от ножа второго нападавшего. Мать на сделку не пошла.

— Я сказала, что Коля невиновен, его там не было, — вспоминает она. С тем адвокатом работать Смирновы отказались.

Елена достаёт тетрадный листок в клеточку и по памяти рисует схему преступления. Вот школа, вот улица, по которой шёл пострадавший, вот перекрёсток с улицей Героев Хасана, по которой шли свидетели...

— А давайте поговорим о свидетелях, — вдруг поднимает глаза Смирнова. — Это же уникальные люди!

Женщина никак не может понять, почему молодая пара с маленьким ребёнком в течение нескольких минут наблюдала, как двое бьют и затаскивают в кусты третьего, слышала его крики: «Помогите, убивают!» — но так и не вызвала полицию.

Мать Николая живёт одна, с тремя котами и собакой. В Соликамск перебралась с мужем после того, как сгорел их дом в Перми. Но супруга потом выгнала. Говорит, попросила его ещё какую-нибудь работу найти, чтобы адвоката оплачивать, а он ответил: «Коля пьяный накуролесил, а я страдать должен?» «Ну не страдай, иди отсюда», — решила Елена. Из-за дела Николая родня мужа перестала с ней общаться: «Просто не приезжают в гости, не звонят».

— Устала я, — признаётся женщина. — Хочу просто… Вот просто жить. Хочу встать спокойно утром, с кошками поругаться и на огород уйти, а не думать, кому ещё что можно написать [по делу сына].

Она лепит маленькие пирожки с рисом и зелёным луком. Хочет дать мне их с собой в обратную дорогу, чтобы я не покупала ничего на автовокзале. Раньше, когда навещала сына в колонии, всегда старалась что-то испечь: «Стряпня — это самое главное. Они (заключенные. — Прим. ред.) скучают по дому, а домашняя стряпня символизирует дом». Теперь в колонию ездить перестала — морально тяжело да и, говорит, «пусть Аня ездит — молодым нужнее».

— Кто же тогда напал на М. (59.RU не называет имя пострадавшего по его просьбе. — Прим. авт.)? — спрашиваю я Елену.

— Это знает только он сам. Знает и боится. Поэтому готов хоть кого назвать, только бы не его [настоящего убийцу]. У него же есть [собственная] комната, через три дома от той комнаты, где они жили. Почему не пошли в неё, а сняли жильё? Почему он пользовался симкой, которая на его девушку была оформлена? Думаю, прятался он. А может, девочка его задумала обратно [к Перевощикову] вернуться, вот он и решил [таким образом] устранить соперника, — размышляет Елена.

Что дальше?

Вопрос про Перевощикова — важный. То, что пострадавший назвал его фамилию сразу после нападения, подтверждают свидетели и врач скорой. Способен ли избитый и изрезанный ножом человек указать на невиновного?

В интервью интернет-журналу «Звезда» на вопрос об этом Николай Смирнов честно отвечает — не знаю: «Теоретически [Сергей] мог выйти [пока я спал], а потом вернуться домой», однако подчёркивает, что на месте преступления следов Перевощикова не нашли. Он предполагает, что пострадавший мог указать на его друга, либо потому что боялся назвать реального убийцу, либо потому что хотел «убрать» Перевощикова из ревности. Сам Сергей делает такие же предположения — о них он рассказывал в интервью, которое дал федеральному телеканалу. Анна Смирнова не исключает, что М. просто обознался в сумерках.

Кроме слова пострадавшего, нет ни одного доказательства вины Перевощикова. И есть немало причин сомневаться в этом слове — М. неоднократно путался в показаниях и признавался, что за него всё написали следователи, а он «только расписался». Альтернативные версии нападения при этом не отрабатывались, а в ходе доказывания основной версии следователи «теряли» вещдоки, «волокитили» с запросом записей видеокамер, подделывали документы и закрывали глаза на нестыковки. Всё это было и уже разобрано, только в другой публикации.

Имелись ли другие мотивы для покушения на М.? Судя по материалам дела — да. Например, пострадавший являлся создателем группы во «ВКонтакте» «Россия — для русских! Хачи — домой!», где постил видео с избиениями мигрантов. В переписке, оглашённой в суде, хвастался приятелю, что во время службы в Армении они с товарищем «********* [избили] 15 армян и забрали у них две машины». В той же переписке есть странная фраза, брошенная одним из собеседников: «Манвел до сих пор с меня требует за тебя — зарезанного!» Кто такой Манвел, пострадавший рассказывал сам в ходе встречи, на которую согласился с условием — разговор будет без диктофона. По его словам, так звали таксиста, который снабжал пострадавшего и сослуживцев продуктами, сигаретами и деньгами во время армейской службы. Долг Манвелу солдаты не вернули. Пострадавший вообще многим был должен денег — это известно также из переписки.

Мы не можем утверждать, что Николай Смирнов и Сергей Перевощиков не виновны. Это может сделать только суд. Однако часть 3 статьи 49 Конституции РФ гласит: «Неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого». Неустранимых сомнений в деле Перевощикова и Смирнова хватит на несколько процессов. Николай и Сергей имеют право как минимум на повторное рассмотрение своего дела.

P. S. За фальсификацию документов в ходе процесса по делу о покушении на М. следователю Валентине Плешковой дали условный срок. По мнению прокуратуры, подделки формальные, пострадавшими ни Сергея Перевощикова, ни Николая Смирнова пока не признали. Дело в отношении Евгения Бугакова — второго следователя, который вёл расследование до Плешковой, — было возбуждено осенью. Сейчас оно завершено и передано в суд.